5.

Автомобильное движение на улочках Эсбьерга было, мягко выражаясь, не самым оживленным. И «форд-седан» серебристо-серого цвета, неотступно следовавший за ископаемым «фиатом», не мог долго оставаться незамеченным. Да и не пытался.

– Кажется, ты хотел поймать черную кошку? – спросила Диана. – На ловца и зверь выбежал.

– Рановато что-то… – задумчиво протянул Лесник, наблюдая за преследователями в зеркало заднего вида. Густо тонированные стекла «форда» не позволяли разглядеть его водителя и пассажиров, если таковые наличествовали. – Нигде и никак мы не успели бы засветиться. Или нас ведут с самой Москвы, или…

Его незаконченная фраза скрывала множество вариантов – одинаково умозрительных и бездоказательных. Версию, что их преследует фанатичный коллекционер автомобильных раритетов или внезапно влюбившийся в Диану поклонник, Лесник отмел сразу. Но в аэропорту Копенгагена (либо, что менее вероятно – Эсбьерга) мог осуществляться не только визуальный контроль просвечиваемых чемоданов и сумок, но и запись в целях последующего более внимательного изучения. И владельцами подозрительного багажа заинтересовались доблестные датские правоохранители. Второй вариант – загадочные получатели загадочного груза недаром выбрали в качестве перевалочного пункта здешнее захолустье, где каждый вновь прибывший на виду, – и сейчас проверяют: с какой-такой радости занесло сюда двух русских туристов?

В любом случае ясно – с самого начала работы угораздило оказаться под колпаком. Приятного мало…

– Мы так и будем кататься с почетным эскортом? – невинным тоном поинтересовалась Диана.

– Предлагаешь оторваться от погони на нашем драндулете? Или собралась повязать и допросить их на глазах у изумленной датской общественности? – мрачно спросил Лесник. Однако на ближайшем перекрестке свернул в сторону городской окраины, план Эсбьерга он изучил досконально за время двух перелетов.

«Форд-седан» демонстративно держался сзади.

– Не полиция, – постановил наконец Лесник. – И не РЕТ¹ – здешний аналог ФСБ. К чему им такие игры? Если обратили-таки внимание на мою сумку, копы – или как они тут именуются? – попросту задержали бы нас в аэропорту. А «секрет сервис» следила бы не так откровенно… Вольные стрелки, вроде нас с тобой.

– Если здешние, то к некоторым хамским штучкам наверняка не привычны, – предположила Диана. – Проучим?

– Попробуем… После следующего перекрестка.

И они попробовали. Лесник остановил «фиат», указывая Диане на очередной продающийся дом. Она несколько секунд разглядывала фасад, затем совершенно замотивированно распахнула дверцу, словно собиралась досконально осмотреть недвижимость…

Выскочивший из-за угла «форд» затормозил, остановился метрах в пятидесяти. Диана шагнула к дому, грамотно прикрывая телом пистолет с глушителем. Еще несколько шагов – и можно будет под острым углом выстрелить в колесо. Негромкий хлопок не привлечет ничьего внимания, а назойливые люди в «форде» поймут, что мышка им подвернулась на редкость зубастая.

Не сложилось.

Или преследователи умудрились-таки разглядеть пистолет, или попросту перестраховались… Но «форд» рванулся с места задним ходом, взвизгнув покрышками, развернулся на перекрестке – и исчез из виду.

– Похоже, они тут ко всему привычные… – прокомментировала Диана, вернувшись в салон.

Как бы то ни было, от «хвоста» они избавились – весь путь до гостиницы никакие подозрительные машины сзади не маячили.

Что, впрочем, ничего не меняло. Вычислить двоих чужаков в небольшом городке по плечу даже дилетантам…

6.

Впоследствии, анализируя действия Сталина в три первые недели июня сорок первого года, Юзеф пришел к выводу: у генерального секретаря была какая-то информация, позволявшая иметь стопроцентную уверенность, что Гитлер первым не нападет, что подготовка Красной Армии успеет завершиться. Вернее, как показали дальнейшие события, не информация, но дезинформация… Поскольку Гитлер все-таки напал.

Разгадка величайшей российской трагедии двадцатого века ушла вместе с «гением всех времен и народов»…

После завершения войны, когда стали известны (известны узкому кругу посвященных, разумеется) подробности гитлеровского «Уранового проекта», у обер-инквизитора мелькнула мысль: вот он, тот козырь, без которого Гитлер не мог, по мнению Сталина, начать большую игру.

В истории нацистской Германии документально зафиксировано, что немецкие ученые к 1941 году вплотную подошли к созданию атомной бомбы. Работы по созданию ядерного оружия нацистами велись несколько лет, в Германии в это время существовал экспериментальный ядерный реактор и полигоны для испытания атомного оружия.

Однако законченный немецкими учеными – уже после вторжения в СССР —опытный образец атомной бомбы оказался слишком громоздким для транспортировки по воздуху, и лишь потому Гитлер отказался от его применения. И в самом деле, как прикажете доставить на территорию противника взрывное устройство, в разобранном виде занимающее два железнодорожных вагона?

Позже, когда советско-германский фронт стремительно покатился на запад, теоретическая возможность появилась – заложить атомную супермину, устроить наступающей Красной Армии ядерный Апокалипсис, остановить ее продвижение хотя бы на одном из направлений, в первую очередь – на Берлинском.

Возможность появилась, но… Но бомбы на тот момент у Гитлера уже не было.

Бесноватого фюрера подвела банальная нехватка стратегических ресурсов – с 1943 года Португалия, сообразив, на чью сторону клонится победа в мировой бойне, перестала экспортировать в нацистскую страну вольфрам, необходимый для производства брони и бронебойных пушечных снарядов. И Гитлер вынужден был издать приказ по покрытию дефицита вольфрама ураном, который стали повсеместно добавлять в сплавы для производства сердечников для снарядов и брони «Тигров» и «Пантер». Тысяча двести тонн урана, накопленного в рамках программы по созданию немецкого ядерного оружия, были-таки пущены в дело, но совсем иначе, чем планировалось…

Сталин, скорее всего, в сорок первом о бомбе Гитлера знал. Уже в следующем году, едва стало ясно, что полного и окончательного разгрома удалось избежать, генеральный секретарь подписал постановление ГКО «Об организации работ по урану» – сил и средств на это не пожалели, при том, что прочие научные направления, не сулившие быстрой военной отдачи, в сорок втором году заморозили…

Сталин знал о бомбе Гитлера и планах ее применения – но не исключено, что информацию ему подбросили. Тогда расклад для генерального секретаря получился очевидный: несколько превентивных ядерных ударов способны резко увеличить шансы Вермахта в противостоянии с Красной Армией – супероружие уже на подходе, но несколько недель в запасе есть…

Поразмыслив, обер-инквизитор тогда отбросил свое изящное логическое построение. Для того, чтобы руководствоваться именно такой логикой, Сталин в сорок первом году должен был иметь ясное представление о действии атомного оружия. (Мало ли какие теории выдумывают высоколобые теоретики? Далеко не все их придумки воплощаются в жизнь…) Как у генсека могла появиться информация о поражающих факторах ядерного взрыва — задолго Хиросимы и Нагасаки?

А теперь перед Юзефом лежали копии технической документации из ушедшего в Данию контейнера. Простенькие, без излишних секретных подробностей, схемы ядерной бомбы. Ныне каждый школьник представляет, как ее соорудить – разбить урановый или плутониевый заряд критической массы на две, а лучше на четыре-пять частей, разделить их перегородками из сдерживающего поток ядерных частиц, но легко выгорающего материала, – а потом столкнуть взрывом самого обычного взрывчатого вещества.

Элементарно и просто – как и всё, придуманное кем-то до тебя.

Элементарно и просто…

Если бы гитлеровские ядерщики знали эти простые вещи – их бомба не весила бы десятки тонн и вполне бы поместилась в бомболюк «Юнкерса» или «Хейнкеля»… И весь ход Второй мировой войны повернул бы в новое русло…

Зачем в контейнере лежали описания почти всех битв Второй мировой?

ЗАЧЕМ???

Почему все материалы на немецком?

Отчего, наконец, выбран столь неудобный способ пересылки – в виде груды бумаг? Куда проще отсканировать и передать по электронным сетям в цифровом виде. Проще – но только в том случае, если у адресата тоже есть компьютер… А где их, компьютеров, сейчас нет? У эскимосов Гренландии? Ох, едва ли… Так отчего вся информация в бумажном виде?

Ответ на все вопросы существовал. Но явственно припахивал паранойей.

7.

Рука обер-инквизитора потянулась к клавише селектора – и застыла на полпути.

Губы Юзефа скривились – словно он собрался сказать нехорошее слово, адресованное самому себе. Но не сказал…

«Какого дьявола! – раздраженно подумал он. – Всю жизнь занимаюсь вещами, в которые мало кто верит, которые считают бредом параноиков… Одним бредом больше, одним меньше – какая разница?»

Палец решительно вдавил клавишу.

Вскоре обер-инквизитор диктовал референту:

– Подготовить и передать в Три Кита распоряжение за моей подписью – через сорок восемь часов расширенное совещание. Присутствие всех руководителей направлений и заведующих секторами обязательно. Начальников лабораторий пригласить выборочно, на усмотрение Семаго – всех, кто хоть как-то связан с обсуждаемой темой. Тема совещания: «Перемещения во времени». Приоритет «четыре стрелы» – за оставшийся срок всем приглашенным отложить прочие работы, поднять материалы по делам, связанным с хроноаномалиями: спонтанные появления единичных экземпляров животных, считающихся давно вымершими; призраки и привидения давно умерших людей, не позволяющие классифицировать себя как стандартные галлофантомы… «Летучие Голландцы» – суда старинной постройки, время от времени наблюдаемые в океане…

Референт слушал, почти не записывая, лишь изредка черкал в блокноте какую-то закорючку – но Юзеф знал, что его слова дойдут до Трех Китов в точном и неизменном виде. И, скорее всего, шокируют ученых мужей – никогда еще обер-инквизитор не ставил перед ними столь глобальную и столь неконкретную задачу: вычислить и проанализировать проявления того, что теоретически и существовать-то не может. Да еще за сорок восемь часов.

Обер-инквизитор продолжал диктовать:

– Любые намеки на исследования, теоретические либо практические, связанные с хронопутешествиями – если таковые намеки имеются в наших архивах… Пациенты психушек, утверждающие, что они путешественники по временам… Технические артефакты, назначение которых так и осталось невыясненным…

Он подумал, что именно такие артефакты – в количестве аж четырнадцати штук – подплывают сейчас на пароме к городу Эсбьергу.

Дела минувших дней – II
Москва, 29 мая 1941 года

Кинозал был крохотный, всего на десяток посадочных мест, – и тем не менее даже наполовину не заполнился зрителями. В невероятно мягких, невероятно удобных кожаных креслах сидели четверо. Вот уж никогда не пришло бы в голову Леониду Алексеевичу, что доведется угодить на такой ночной сеанс в такой компании… Однако довелось.

На экране мелькали до боли знакомые ему кадры – съемки оператора Струкова, сделанные в 1928 году. Леонид Алексеевич, закусив губу, вспоминал, как тринадцать лет назад Струков объяснял по возвращении в Ленинград: когда при спуске к Ванаваре лодка опрокинулась, большая часть пленок невосстановимо пострадала от воды. Оператор тогда отводил взгляд в сторону, губы подрагивали, – явно был напуган до крайности. Леонид Алексеевич не понял причин испуга, вернее, понял совершенно превратно, – его взрывного характера многие побаивались. Дурак, дурак, дурак…

Кадры двадцать восьмого года тем временем сменились более свежими, причем сделанными с воздуха. Леонид Алексеевич теперь всматривался в экран с бо́льшим интересом. Результаты аэрофотосъемки трехлетней давности, проведенной при содействии академика Шмидта, Леонид Алексеевич видел. Не подозревал только, что самолеты были заодно оборудованы и кинокамерами.

Он, как сейчас выяснялось, вообще о многом не подозревал… Считал, что его многолетние усилия разбиваются о стену равнодушия потому лишь, что в стране, активно строящей социализм, никому не интересны камни, падающие с неба. И в самых бредовых фантазиях он не мог предположить, что пресловутая стена возведена преднамеренно – и поверх нее наблюдают за ним весьма внимательно. Наблюдают очень давно, вполне возможно – с 1921 года, с самой первой экспедиции в район Подкаменной Тунгуски…

Интересного в фильме оказалось мало – в основном лес. Тайга. Упавшие деревья, упавшие очень давно – многие ветви отвалились и сгнили, могучие стволы едва просматривались под молодой порослью. Лишь в самом центре гигантского пятна поваленного леса мертвые, лишившиеся сучьев лиственницы и ели устремлялись к небу, словно огромные зубочистки, зачем-то воткнутые здесь рукой великана.

Интересного в фильме оказалось мало, но трое из четырех зрителей всматривались в экран с неослабевающим вниманием. А вскоре заинтересовался и Леонид Алексеевич – этих съемок он никогда не видел. Титры (кино было немым) сообщили: сейчас зрители увидят результаты экспериментов, проводимых на N-ском полигоне под Архангельском.

Леонид Алексеевич поначалу удивился: какое отношение имеет Архангельск к делу всей его жизни? – но быстро все понял. На экране какие-то люди втыкали в землю палочки-хворостинки, затем над их посадками беззвучно (для зрителей – беззвучно) взорвалась динамитная шашка, подвешенная на тонком длинном тросе к чему-то невидимому. Кинокамера продемонстрировала результаты эксперимента, – результаты, даже отдаленно не напоминавшие поваленную в тысячах километрах от Архангельска тайгу.

Еще один опыт, и еще, и еще… Титры бесстрастно сообщали высоту взрыва над землей и мощность заряда. И та, и другая цифры постоянно росли. Причем, надо думать, далеко не все результаты попали на экран.

На последний взрыв не пожалели восьми тонн тринитротолуола. «Пятьсот пудов, – по привычке мысленно перевел Леонид Алексеевич, глядя, как громадный серый аэростат поднимает вверх набитый дремлющей смертью ящик. – Однако…»

Объектом опыта тут служили уже не хворостинки – настоящий лес. Но, хотя молодые сосны и ели в нем не достигли своих взрослых размеров, результат оказался более чем скромен.

На этом, надо понимать, возможности экспериментаторов по увеличению груза взрывчатки, поднимаемой на высоту, иссякли. И фильм завершился – без каких-либо титров, даже без слова «КОНЕЦ». Мелькнули кадры склейки, экран потемнел, и через пару секунд зажглись большие люстры – вернее, сначала едва затеплились, помаленьку набирая яркость, оберегая сетчатку зрителей от светового удара…

Обсуждали фильм в расположенном неподалеку кабинете. В самом главном кабинете страны.

Кроме Леонида Алексеевича и хозяина, одетого в свой знаменитый на всю страну, на весь мир полувоенный френч, присутствовали еще двое в штатском. Один из них – с резкими, словно топором вырубленными чертами лица – похоже, куда больше привык к генеральскому мундиру, чем к пиджаку и галстуку. На втором штатская одежда смотрелась уместнее – однако же и ему носить военную форму было не в диковинку.

– Мы пригласили вас, товарищ Кулик, чтобы услышать мнение главного в стране специалиста по данному вопросу, – сказал хозяин.

Сказал негромко, старательно приглушая резкий акцент, и все равно получилось: «товарыш Кулык»…

* * *

– Скажите, товарищ Кулик, что-нибудь из сделанных вами находок позволяет заподозрить, что в девятьсот восьмом году над тайгой взорвалось нечто, созданное руками человека?

Борис Михайлович наблюдал, как ученый отвечает на вопрос Хозяина – мнется, нервничает, перескакивает с одного на другое… Не лучшая манера поведения на совещаниях у генсека, тот привык, чтобы информировали его кратко, но исчерпывающе. Впрочем, настроение сегодня у Хозяина на редкость благодушное…