Глава 3. Терем на заимке

Нынче, леля началась в последнюю девятицу, месяца гэйлетъ, что на три недели раньше, чем дотоле и принесла стойкое тепло. Посему градские старцы, поглаживая длинные бороды и вскидывая брови, удивлённо говаривали: «Пора пахать и сеять! В сей капельник, ярило припёк рьяно, а потому Стрибог, раньше обычного, дозволил внучку Ветровею, разгуляться на вольном просторе, да провеять Землицу-матушку, подмогая шелонику».

Могутные ветра, продули проталины в лесах и растопили снега на нашей заимке, а потому растирая в руках, рыхлый комочек земли, прабабка Глая, утвердительно молвила: «Матушка Сыра-земля, напиталась живительной влагой и теперь готова, к рождению новой жизни!». Посему Азъ, поровну разделив в две переносные связки, шестнадцать пропаренных туесов, направился к берёзовой роще, вольготно раскинувшейся подле нашей заимки.

Выбрав набухшие почками, белоствольные берёзы и сделав надрезы на коре, я вставил в них крепкие, полые соломинки, по которым сладкий сок, начал стекать в привязанные ниже, полуштофовые туеса. После чего, почти две недели, ночью по заурнице и вечером в паобедъ, я ходил в рощу и выливал набегавший сок, в новые лагушки. Которые затем попарно, сносил на заимку и выставлял на полки, в нашем леднике. Радуясь тому, что свежий сок, вскоре закиснет и добротный квас будет! На котором в жаркий хэйлетъ, хорошо готовить окрошку с варёным яйцом, черемшой и огурцами, немного приправленную кусочками вяленого, лосиного мяса.

Часть берёзового сока, прабабка Глая настаивает и вываривает, вместе с мёдом, лесными травами и кореньями, заготавливая впрок, веселящие и молодильные напитки, настои и целебные мази. Которые в марные карачуны, она раздаёт нуждающимся людинам, для исцеления недугов, пагубных хворей и нежданных болезней.

Вот почему Микула, предвосхищая мой интерес к веселящим напиткам, строго предостерёг: «Ты ишшо молод Ратин, а потому не ведаешь, что всякую медовуху, ако молодильную сому, дозволено вкушать, только доблестным мужам! Коим не менее четырёх десятков лет, исполнилось. Ранее – ни-ни! Покуда добрый молодец, собственной семьей не обзаведётся и детишек не вырастит. Сей древний запрет, Славских парубков не тяготит, а принимается как Родовое благо». Поэтому в преддверии шестнадцатилетия, которое наступит тридцать третьего числа, месяца вэйлетъ, помышлять о недозволительных напитках, мне попросту расхотелось…

Хотя Глаину медовуху, после княжеского почина трёхлетней давности, Микула Гурьяныч, стал нередко возить во град Листвень и перепоручать дворцовой челяди. Вместе с подробно расписанными, питейными ярлыками Глаи, радея о здраве, престарелого Доброгнева. Что он делал, в благодарность за подаренный нашей семье, некогда дозорный терем с башней, до сих пор, пригодный для жительства. Который виден на лесном холме, прямо из верхнего яруса, дворцовой барамды. Именно тогда, впервые распробованная князем Доброгневом, молодильная сома, привела его в неописуемый восторг, поскольку разогнала кровь и избавила от ноющих, суставных болей!

Давеча, во время трапезы, покашливая от волнения и беспокойно поглядывая на Глаю, дедушка Микула, тихо прошептал: «Как думаешь, Ратин?! Корноухий из берлоги поднялся? Ты пройдись утречком, по нашим бортям... Послухай пчёлок, ладом ли, они суровые карачуны пережили? Иди тихонько, как научен и подвесь возле дупел, тяжёлые сутунки. При сих заботах, поглядывай по сторонам, бойся голодных ревунов, которые давят пробки и злобно рыскают по округе, в поисках первых заедков и целебного мёда!».

Микула глянул вновь, вслед вышедшей во двор, прабабки Глаи и продолжил: «Ещё вот что, порскни за берёзовую рощу и приозёрный ельник, не доходя до распадка, который недалече от Клюквенного болота. Проведай Корноухого бера, но к логову не суйся! Поищи его метки на деревьях и следы на проталинах. Коих он, поди наделал изрядно, ежели сосал лапу и перезнобил здраво, а засим возвращайся». На что Азъ, с готовностью отозвался: «Конечно, всё как велено, сделаю! Сегодня стрелы поправлю и веревки подготовлю, а завтра перед рассветом, побегу по бортям и Корноухого проведаю».

Заслышав приближающиеся шаги, я начал отстранённо разглядывать, чередующиеся узоры свастики и птицы Гамаюн, на домотканой скатерти. Прекрасно понимая, что ежели раскроется тайна, то прабабка разведку запретит! Поёлику теперь, она непримиримо серчает, когда мы вспоминаем священного бера, который прошлым цветом, задрал её любимую тёлку. «Ты на всякий случай, с собой лук прихвати! – скороговоркой, закончил Микула. – Ежели настреляешь зайчишек, то оставь в подарок, Корноухому покровителю, нашей заимки. Такое лакомство, ему завсегда по нраву».

Воротившись из ледника, с крынкой сметаны в руках и подозрительно взглянув, на нас обоих, Глая строго молвила: «Вервие для вашей затеи, я уже подготовила, только волосяное не троньте, заговорщики неуёмные, а берите пеньковое! Которое, чтобы не гнило и было прочными, я пропитала конопляным маслом». И неспешно вытерев, руки о передник, с укором добавила: «Вы Микула, свет Гурьяныч, вместо того, чтобы беспокоиться о тате одноухом и отрока на глупости подбивать, лучше бы после вспашки репища, о ремонте прохудившейся стайки подумали. Ведь крыша протекает, а скотине на влажном сене, лежать зябко!». На что дед Микула, недоумённо посмотрев на меня и беспомощно разведя руками, покорно прогудел: «Будет исполнено, Глая Монионовна!».

Азъ не удержался от улыбки, из-за того, что в такие мгновения, взаимоотношения старцев, откликались в моей душе, чувством почтения и восторга! Ведь несмотря на прожитый век, они ворковали между собой, как влюблённый парубок, ухаживающий за не ведающей дивчиной! Пряча нежные чувства, под личиной античной чопорности, а потому величали друг друга на Вы, по имени и отчеству.

В сравнении с невысокой и хрупкой Глаей, Микула Гурьяныч, выглядит широченным в плечах, трёхаршинным велетом! Который, став пожилым орачем, до сих пор сеет и жнёт, твёрдо шагая по пахоте. При том, что ладони его рук, как совковые лопаты, а запястья шире моих, ровно в два раза! Вчера, я убедился вновь, что в перекатывающихся мышцах, его крепких рук, легко переносящих двухпудовый лемех, сокрыта невероятная сила, а после того, как сребровласый старец, впряг в него лошадь и взялся за стальные рукояти, мне стало муторно… Ведь его, сжатый кулак, выглядел немногим меньше, человеческой головы!

Когда четыре лета назад, я познакомится с Микулой Гурьянычем, его седые власы, ниспадали ниже плеч, а длинная борода, заканчивалась ниже пояса. Так что, выглядел он степенно, как подобает умудрённым Рысичам и волхвам. Теперича с его бритой головы, свисает только оселедец, на манер Днестровских родовичей, а светлой бороды нет, даже в помине! Наверно, таким образом, он перед Глаей молодится и действительно, выглядит моложаво, не столетним старцем, а усатым богатуром.

За последние три месяца, знобливой поры, я сильно вырос и теперь мой лоб, стал вровень с подбородком Микулы. Из-за стремительного роста и необычайной худобы, прабабка решила меня отпаивать, парным молоком. Которое мне, попросту ненавистно! Но, только попробуй, сказать что-нибудь против?! Теперь Глая ростом, мне только по грудь, однако сердить её, мне неповадно. Поскольку во гневе, она враз распрямляется и грозно сверкнув, тёмно-синими очами, начинает взирает так, что меня берёт оторопь! В такой миг, почти как в детстве, мне становится страшно и я безропотно выполняю всё, что велено! Правда иногда, если прабабка отвлекается, мне удаётся вылить молоко, в миску Питина, который сидя под столом, его благодарно лакает…

Глая Монионовна, женщина необычная, ступающая с заморской статью Пунтской княжны! Которая в былые времена, притягивала взоры, многих видных мужей, наслышанных о знатной деве, родом из Сабейского государства Пунт. И обладает широко известной, Варварейской внешностью, которую вполне, можно представить, если к её невысокой, но стройной душе и округлому лику, оттенка тёмной меди с прямым носом и припухлыми губами, добавит тёмно-синие, немного раскосые глаза и волнистые, поседевшие волосы.

Труднее понять, её непростой, но степенный характер. Хотя следует заметить, что проживая раньше, в Тмутараканьской Таре и являясь матерью, поселкового старосты Мирослава, а также верховной жрицей, одноимённого капища, она стыдливо скрывала, свой непререкаемый перст. Несмотря на то, что в глазах поселян, она была наречённой сестрой, богини Тары Перуновны, которую Тартарские Рысичи почитают издревле, вместе с её братом, Тархом Перуновичем.

Поскольку на исходе Древних времен, они по Репейскими горам, вывели потомков Расы из Даарии, в безопасные для жительства, обширные земли Рассении. Которые потом, народившиеся и расселившиеся анты, стали величать Азией, а в последние столетия, их потомки, являющиеся нашими предками, в честь Тары и Тарха, назвали державной Тартарией. При том, что путеводную звезду, известную ранее, как небесный Стожар, мы стали называть, указующей Тарой.

После смерти, моего прадеда Ратибора, прабабка Глая сильно горевала, но обрела деятельное утешение, занявшись траволечением и исцеляя от недугов, жителей Тары, а теперь готовит целебные настои и отвары, для хворобных родовичей, проживающих во граде Листвень. Что неудивительно, ведь в государстве Пунт, её обучили Киенгизским наукам и премудростям врачевания, которые в Тмутараканьской Тартарии, она значительно переосмыслила. Подчерпнув знания, из древнего наследия Небесной Расы, от доживавших жизнь в Тмутаракани, трёхсотлетних Славских старцев.

Так что, по своему происхождению и былому положению, прабабка Глая, знала многое и спешила передать мне, свои обширные познания. Благодаря её настойчивости и многолетним занятиям, ко времени завершения, своего первого круга жизни, я овладел Азиатской арифметикой и разобрался в Поконах мироустройства. В том числе, Азъ преуспел в понимании Вселенских правил, свойственных мирам Яви, которые отображены в Даре бога Каляды и научится счислять время, в соответствии с Конами Числобога, а затем постиг чужеродные, Математические вычисления, рождённые в Пекельных мирах.

Когда я стал, достаточно образован, Глая подробно объяснила мне, почему боги Анунаки, жители Ассирии и Шумера, а теперь возвысившиеся из племён Сабеев – Ромеи, вместе с покорёнными Эллинами, используют в своих вычислениях, негодные для Славянской арифметики, шестидесятикратные промежутки времени. Несуразно разделив четверти Славских суток, шестнадцати часового числоврата, на день и ночь Шумерского, двенадцати часового циферблата. При том, что в каждом часе, у них не сто сорок четыре части, а всего по шестьдесят минут!

Так однажды, после утренних занятий, вместе с дедом Микулой, под руководством Глаи Монионовны, мы соорудили солнечные часы, разметив Шумерский циферблат, деревянными брусочками, пятиминутных делений. Через несколько дней, наглядных размышлений и ряда Арифметических вычислений, я выявил отсутствие Явных постоянных, в Математических выражениях времени, созданных в Пекельных мирах, а потому сделал вывод, что Шумерские часы, только частично пригодны, для использования на Мидгард-земле, относящейся к Серединным мирам, более высокого, вселенского порядка.

Иногда дед Микула, намеренно хмурился и на мои расспросы, начинал уклончиво отвечать: «Всё было и прошло, дак стоит ли вспоминать?!». Таким образом, он поощрял меня размышлять, познавать глубинную суть, человеческих чувств, а также находить скрытые причины, ключевых поступков и природных явлений, на основании которых, ваяются неповторимые черты, человеческих душ. Чтобы развив в себе, особое качество мышления, при необходимости, я бы смог, расположить к добронравной беседе, строптивого князя, для родового примирения или враждебного царя, ради прекращения кровопролитной войны и мирной трапезы.

Набравшись опыта, я научился чувствовать, тот неуловимый миг, окончания красноречивой беседы, после которой, наступает характерный час, самодостаточной тишины. В том числе, мне удалось освоить, особый навык «волевого молчания», чтобы иной раз, случайно не затронуть, чьих-либо чувств или болезненных воспоминаний. В итоге, благодаря мудрым наставлениям Микулы, я стал более рассудителен и наблюдателен, а потому в достаточной мере, овладел приёмами Искусства самообладания, Тартарского богатура.

Через два месяца, в разгар обильного цвета, мне исполнится шестнадцать лет, когда я достигну, возрастной стати Младого парубка. В преддверии чего, Азъ с удивлением заметил, что вслед шалостям, беззаботного детства, пролетели лета, моего отроческого взросления! Когда мне было некогда, вспоминать горькую годину прошлого. Хотя бывало так, что события четырёхлетней давности, прорывались в сознание, в образе ночных кошмаров…

Вот она, родная вотчина на лесистом берегу, Тмутараканьской Тартарии, немногочисленные дома которой, заканчиваются подле каменистого склона Посольской бухты. Моё сердце тревожится, ведь случилась беда! Меня вновь, настиг звон кровавой сечи и выкрики Колхидских находников, а затем я увидел, как в небо взлетают, росчерки огненных стрел. После чего, посольская Тара вспыхнула, огненной кродой и превратилась в погост, для мирных жителей и моих родных.

Погиб дед Мирослав с бабкой Олесей, отец Казимир с матерью Милавой, два старших брата Виляй и Благослав, вместе с невестками Лучезарой и Росинкой! Которые с прочими поселенцами, объединились вместе, для защиты поселения, но в неравной схватке, отступили к стенам поселкового капища, где мужественно оборонялись, покуда не сгинули, в неистовых пожарищах!

Засим я вижу, как басурмане в папахах и лохматых бурках с ятаганами наперевес, куренным числом всадников, врываются во двор посольского кремля, а последние из них, завидев меня в окружном проулке, устремились наперехват, желая убить! Азъ побежал прочь, вдоль кремлёвского забора, надеясь за поворотом, на невидимой, прибрежной стороне, спрятаться в потайной лаз, ведущий в терем, посольского кремля. Вот он, совсем рядом, всего в трёх саженях! Только удар нагайки, настигает меня раньше и окружающий мир, внезапно меркнет…

Почувствовав, что меня кто-то настойчиво трясёт, я раскрыл слипшиеся от крови, непослушные веки и увидел обретающие ясность, тревожные черты лица, возвышающейся надо мной, прабабки Глаи. Которая покинула кремлёвский терем, выстроенный для нашей семьи, через подземный ход и вынесла на побережье, стрелянную жестокосердным находником, четырёхлетнюю дочь Виляя и Лучезары – Заряну, забывшуюся в беспамятстве!

В моей раненой голове, стоит гулкий шум, однако Азъ поднимаюсь и мы бежим из посёлка вон, как можно дальше от кровожадных душегубов, полыхающего капища и посольского кремля! Скрывшись за скальной грядой и привычно спустившись вниз, по каменным ступеням, мы вошли в потаённый грот, в котором на мелководье, природного отстойника, нас ожидала лёгкая чайка, снаряжённая к безотлагательным, посольским плаваниям!

Запрыгнув в лодку и переняв племянницу на руки, я вдруг удивлённо заметил, что она прижимает к груди, махонького котёнка. После чего, обессиленная Глая, медленно сошла на борт и приобняв правнучку, взялась за правило, тогда как я, спешно отчалил и налёг на вёсла, покидая каменный свод. В этот миг, догнав по следу и храбро сиганув, через последние ступени, в лодку свалился, невредимый и радостно скулящий, наш трёхмесячный щенок, Семаргл!

Выплыв из грота, Азъ выставил парус и глядя в синие небеса, в надежде на спасение, доверительно прошептал: «Пречистая Сварга, сотвори гладкое море и Стрибожий парус! Помоги внукам Рода небесного, доплыть в северо-западные веси Славян, где позабудутся горькие утраты и воспрянут вновь, наши осиротевшие сердца!».

Поведав благодарному слушателю, присказку о Начале времён и Даарийских переселенцах Расы, давших жизнь Азиатским антам, я решил рассказать о себе, их потомке, рождённом в послеантичном мире. Поёлику вырвавшись из разорённого детинца, Азъ оказался свидетелем, вероломного уничтожения посольской Тары, в Тмутараканьской Тартарии!