Тексты приводятся в авторской редакции

© Комарова Е. Д., составление, предисловие, 2018

© Володарский А. Е., 2018 © Драгунская К. В., 2018

© Иртеньев И. М., 2018

© Товстоногов В. А., 2018

© Шендерович В. А., 2018

© Оформление. ООО «Издательство «Пальмира», АО «Т8 Издательские Технологии», 2018

Предисловие

Дорогие читатели!

Прогуливаясь по городу, мы встречаем театральные афиши: «Ревизор», «Чайка», «Мастер и Маргарита», «Горе от ума», «Сирано де Бержерак», «Гамлет». Эти всемирно известные произведения и мы, разумеется, знаем. Режиссеры XXI века по-прежнему привлекают публику их новыми трактовками.

Не забыты и великие драматурги, более близкие нам по времени: Григорий Горин, Евгений Шварц, Михаил Зощенко, Николай Эрдман, Александр Володин, Виктор Розов. Они подарили свой талант не одному поколению зрителей и читателей.

В нашей первой книге пьес вышеназванных авторов нет. Они будут в наших следующих книгах: мы расскажем о грустном Горине, многие пьесы которого разлетелись на цитаты: «Я понял, в чем ваша беда. Вы слишком серьезны. Все глупости на земле делаются именно с этим выражением лица. Улыбайтесь, господа. Улыбайтесь!» О сосланном в Сибирь Николае Эрдмане, который, несмотря ни на какие испытания, никогда не терял уникальное чувство юмора, а письма матери из Сибири подписывал – «твой Мамин Сибиряк». О самом ярком «юмористе» советских лет Михаиле Зощенко, который в конце жизни говорил: «Я приму любую судьбу взамен своей». Вы прочитаете пьесы Александра Володина, Евгения Шварца и всех тех, кто своим дарованием, собственно, и создал русскую драматургию XX века. Вопреки цензуре, войнам, репрессиям, а затем – серости и тусклости советских времен.

Эти авторы и есть – XX век в искусстве русского репертуарного театра.

Сейчас перед вами первая книга нашей театральной серии: сборник современных пьес. Их авторы на момент публикации сборника живы, здоровы, заняты творчеством и мечтают, чтобы их пьесы были интересны современным режиссерам и зрителям.

По признанию заведующих литчастью, ежегодно у драматургов случаются осеннее и весеннее «обострения» – они заваливают театры своими шедеврами по электронной почте. Сегодня необязательно обивать пороги, топтаться у кабинета художественного руководителя, прижимая к груди дорогую сердцу папку для бумаг на веревочках: достаточно нажать кнопку.

Но почтовый поток пьес, как правило, адресаты игнорируют. Интерес к пьесе не зависит ни от степени дарования автора, ни от темы его творения – он зависит от неизвестных автору обстоятельств.

Пьесы, приходящие в театр «самотеком», никто не читает и даже не открывает. Исключения есть, но редко.

Готовясь к очередному сезону, руководитель, не имеющий ни сил, ни желания читать новые пьесы, привычно замахивается на «Вильяма нашего с вами Шекспира», Гоголя или Чехова, как на авторов беспроигрышных. Вот почему на афишах мы видим любимые названия, указанные в начале предисловия. Нина Заречная, завернувшись в холщовое полотно, летает под потолком, от сцены поднимается дым, а огромный монитор показывает фрагмент жизни наркодилера – и все это шоу называется «Чайка», например. Зрителям интересно, что еще придумает режиссер, чтобы по-своему изуродовать, простите – раскрыть классические произведения.

Авторы пьес, представленных в нашей книге, не соревнуются с классиками, чьи звезды зажглись однажды и навсегда. Перед вами современные комедии; они и смешные, и печальные.

Когда мы собирали эти пьесы, мы ориентировались на свой вкус, в чем заранее просим прощения у читателей.

У одного из авторов в сборнике две пьесы: у Александра Володарского, драматурга, чьи трагикомические пьесы хочется репетировать сразу, как только начинаешь читать.

Нежный, таинственный и глубокий «правдоруб» Игорь Иртеньев, публицист и писатель Виктор Шендерович, который не нуждается в представлении читателю, Ксения Драгунская, драматург преуспевающий и яркий, участвуют в нашем сборнике.

Описания природы не придется пропускать – их здесь нет. Одни диалоги. Так что читать легко. Мы будем очень рады каждой вашей улыбке и благодарны за внимание к нашему творчеству.

Елизавета Комарова

Александр Володарский. Селфи со склерозом
Трагикомедия в двух действиях

Действующие лица

Майя Аркадьевна.

Склероз.

Рома Оськин, Арчил Александрович Микелтадзе, Вениамин Ионович Есафов— один актер.

Саша, племянник Майи Аркадьевны, – голос в те лефоне.

Действие первое

Комната Майи Аркадьевны. Телевизор на тумбе, стол, два стула. Софа. У софы на тумбочке телефон. Стенка. На софе спит Майя Аркадьевна. Рядом спит под одеялом Склероз. До поры – мы его не видим. Звонит телефон. Майя Аркадьевна просыпается, поднимается в постели, приходит в себя, потом накидывает халат, вскакивает и бежит к входной двери, хватает переговорное устройство, звонки телефонные тем временем продолжаются.

Майя. Кто там? Кто?! Мама дорогая, это же телефон! (Бежит, шаркая, обратно к телефону.) Сейчас, подождите, я бегу! (Хватает трубку телефона, садясь на край софы.) Алло!

Саша (бодрый голос по телефону). Майя Аркадьевна!

Майя (толком не проснувшись). Она… Это Саша.

Саша. Да. Вы уже встали?

Майя (глядя на себя). Я… уже села.

Саша. Отлично! Завтракайте, а после завтрака – примите таблетки. Они на столе, в блюдечке. И не забудьте записать, чтобы не принять второй раз. До вечера, я вечером зайду!

Майя. До вечера надо еще дожить… (Кладет трубку, кряхтя, медленно ложится обратно на софу.) Нет, вот вы мне скажите, кто выдумал старость? Я же ни черта не помню! Никогда не думала, что я буду такой склерозной. (Улегшись, вдруг вскрикивает.) А-а! Кто меня там трогает?

Склероз (появляясь из-под одеяла). Никто вас не трогает. Вы на меня сами легли.

Майя. Я легла не на вас, а на свою софу! И вообще, кто вы такой? И что вы здесь делаете?

Склероз. Я с вами живу.

Майя. Со мной?! Живете?! Вы знаете, сколько мне лет?

Склероз. Конечно знаю.

Майя. Скажите, вы что, этот, как его?

Склероз. Я не геронтофил. Вы просто забыли, я с вами уже давно живу.

Майя. Давно живете?! Мама дорогая… Подождите, я посмотрю у себя в паспорте.

Склероз. При чем здесь паспорт?

Майя. Как? Если вы со мной живете, там должен быть штамп.

Склероз. Нет там никакого штампа. Такие штампы еще не придумали.

Майя. A-а… Я сдала вам угол?

Склероз. Можно и так сказать.

Майя. Что вы говорите?! А я не помню. Убейте меня!

Склероз. Зачем мне вас убивать? Что я, некрофил?!

Майя. А кто вы? И почему вы спите в моей постели? У меня есть раскладушка.

Склероз. Майя Аркадьевна, я устал. Каждое утро вы спрашиваете, кто я. Посмотрите, у вас в тетрадке записано.

Майя Аркадьевна встает и начинает искать тетрадь.

Майя. Правильно! Врач сказал, Майя Аркадьевна, надо все записывать. И я все записываю, как Нестор-летописец… О, этого я помню… Где же мой бортовой журнал?.. Есть! (Берет тетрадку, открывает.) Это же надо – я все записываю, и все равно ни черта в голове не держится. Так, вчера. (Читает.) «Восемь тридцать. Встала, умылась, оделась. Позавтракала. Имела желудок»… Имела?! Видите, а я не помню. Убейте меня! Но все равно – это важно.

Склероз улыбается.

Что вы улыбаетесь? Будете в моем возрасте – поймете. Регулярно иметь желудок – это большое счастье! И у меня это счастье – к счастью, есть!.. Эх, если бы у меня так работала голова, как работает… Ой, а кто это из великих людей сказал: «Странно: слова – нет, а жопа – есть?» Кто же это сказал? Кто?..

Склероз. Раневская.

Майя. Точно – Раневская! (Мечтательно.) Чехов, «Вишневый сад», Раневская…

Склероз. У-у… Поехала… (Безнадежно взмахнув рукой и тяжело вздохнув, пробует снова уснуть.)

Майя. Я видела эту постановку во МХАТе. Раневскую играла Алла, Алла… Как же ее, ну… Тарасова! Это было что-то… (Преображается в Тарасову в роли Кручининой.) «Какое злодейство, какое злодейство! Я тоскую об сыне, убиваюсь; меня уверяют, что он умер; я обливаюсь слезами, бегу далеко, ищу по свету уголка, где бы забыть свое горе, а он манит меня ручонками и кличет: мама, мама! Какое злодейство!» (Рыдает почти как Тарасова.)

Склероз. Майя Аркадьевна, вы все перепутали. Это не Чехов, это – Островский. Монолог Кручининой!

Майя. Это монолог Тарасовой! Что вы понимаете? Сколько раз я смотрела это по телевизору – столько раз плакала. (Замечает яблоко на столе.) О, какое яблоко! Подождите, а кто мне принес яблоки? Понятия не имею. Вы?

Склероз. Я же от вас отойти не могу.

Майя. Может, Саша. Это ж надо: кто принес яблоки – я не помню, а кто делал мне трепанацию черепа, когда мне было пять лет, я отлично помню. Вам делали трепанацию черепа?

Склероз. Пока нет, но вы меня доведете.

Майя. А мне делал сам профессор Амбарцумян. Дай ему бог здоровья и счастья!.. Что я такое говорю, ему уже тогда было лет семьдесят… В таком случае – дай ему бог счастья на том свете!.. Может быть, там оно нужнее, кто знает…

Склероз. Придет время – узнаете.

Майя. Да, но я туда не тороплюсь… Профессор Амбарцумян Левон Саркисович был уже на улице и шел из больницы домой, когда мимо него пронесли девочку на носилках. Это была я. И он вернулся в операционную. Так я вас хочу спросить – кто сейчас вернется делать операцию какой-то девочке за бесплатно? А?.. Если бы скорая тогда приехала на десять минут позже, профессор Амбарцумян ужинал бы дома, а памятник на кладбище ставила бы не я маме, а мама – мне. С тех пор я в больнице больше не лежала. Мне кажется…

Склероз. Когда кажется – креститься надо.

Майя. Ну, креститься мне, пожалуй, уже поздновато…

Склероз. Майя Аркадьевна, идите завтракать, вам пора принимать таблетки.

Майя Аркадьевна что-то ищет.

Майя. Подождите, а куда я дела свой календарь? У меня где-то тут лежал календарь… Убейте меня!

Склероз. Начинается!

Майя. Так, кто мне скажет, какой сегодня день?

Склероз. С утра был вторник.

Майя. Опять вторник?! А число?

Склероз. Двадцатое первое апреля.

Майя. А год?

Склероз. Майя Аркадьевна, зачем эти вопросы, если вы все равно через пять минут забудете?

Майя. Ну и что? Я не помню того, что произошло только что, зато вы понятия не имеете о том, что было когда-то. И неужели так трудно мне напомнить?

Склероз. Не трудно. Пожалуйста – двадцатое первое апреля две тысячи пятнадцатого года.

Майя. Что?! Уже – две тысячи пятнадцатый год? Мама дорогая! И давно?

Склероз разводит руками.

С ума сойти! А я родилась в тысяча девятьсот двадцать седьмом. Две тысячи пятнадцать минус тысяча девятьсот двадцать семь… Где мой калькулятор? (Достает из ящика стола счеты, на счетах считает.) Восемьдесят восемь… Мне – восемьдесят восемь лет?!

Ого, ничего себе! Да, не каждый человек доживает до восьмидесяти восьми…

Склероз. Еще бы!

Майя. Но, с другой стороны, и не каждый доживший до восьмидесяти восьми – человек… Ну – так кто вы такой? Не вижу, где записано, а я ничего не помню. Убейте меня! Потому что у меня – склероз.

Из-под пледа вылезает Склероз – мужчина средних лет в трусах и майке.

Склероз. Наконец-то вы вспомнили! И успокойтесь, Майя Аркадьевна, никто вас не собирается убивать. Да, я – Склероз. И я у вас. Но я могу уйти. Хотите? Я могу одеться и уйти прямо сейчас, но вместо меня к вам может прийти Альцгеймер.

Майя. Не дай бог! Лучше склероз в руках, чем Альцгеймер в перспективе. Живите себе, если у меня вам так нравится. Но одеться вы можете? Все-таки склероз – это болезнь интеллигентных людей.

Склероз. Я могу одеться. Только не надо путать народ. Болезнь интеллигентных людей – это геморрой. А склероз – это демократичная болезнь самых широких слоев населения. Так что цените меня. И вообще, я вам, Майя Аркадьевна, так скажу: если в восемьдесят восемь лет у вас только склероз и чуть выше нормы сахар – это совсем неплохой диагноз! (Надевает штаны. Застегивает ремень.)

Майя. Другой бы спорил… Но у вас и этого нет!

Склероз. Так мне и не восемьдесят восемь.

Майя. Это – правда. Если вы мой склероз, то вам максимум – лет сорок. Как раз тогда я забыла, что поставила варить сгущенку на торт и пошла покупать елочку. А потом весь Новый год я отскребала сгущенку со стены и потолка.

Склероз. Но все равно, Майя Аркадьевна, какие-то болезни в старости нужны. Мы же – не бессмертны. Отчего-то же, милая моя, умирать надо.

Майя. Да. Я помню, у нас на пятом этаже жила старушка Таисия Карловна. Она жила одна. У нее никого из родных не было.

Однажды утром она встретила моего папу и сказала: «Все! С этим делом, Аркадий Львович, надо что-то решать!» «О чем это вы, Таисия Карловна?» – спросил папа. «Да так», – ответила она. А вечером она решила этот вопрос радикально – выбросилась из окна, и все! Самая страшная болезнь в старости – это одиночество.

Склероз. Ну, вам такое не грозит – нас же все-таки двое. (Надевает футболку с надписью: «Хочешь быть счастливым? Спроси меня – как».)

Майя (замечает надпись на футболке). Постойте, я надену очки! (Читает надпись.) «Хочешь быть счастливым? Спроси меня – как». А это у вас зачем?

Склероз. Это я подрабатываю. Лечу депрессию склерозом. На вашу пенсию вдвоем не протянешь. Хотя с таким здоровьем, как у вас, вы бы могли еще пахать и пахать.

Майя. Я свое – отпахала. И теперь государство мне платит пенсию.

Склероз. Какое государство – такая и пенсия.

Майя. Ну, знаете, мне одной как-то хватало. А вообще пенсионер – это человек, которому надоело работать, но не надоело жить!.. Кстати, а что – ваше лечение склерозом действительно спасает от депрессии?

Склероз. Еще как! Один сеанс, и человек вообще забывает, что у него были хоть какие-то проблемы.

Звонит телефон. Майя снимает трубку.

Майя. Алло, я вас слушаю?.. По поводу сдачи квартиры?.. Какой квартиры?.. Нет, эта квартира не сдается… И не продается. Потому что я в ней живу! (Кладет трубку.) Странно, чего они сюда звонят?

Склероз. А раньше звонили?

Майя. Я не помню. Убейте меня!

Склероз. Ну, за вашу двухкомнатную квартиру, в принципе, грохнуть могут легко. Но вы же ее завещали?

Майя. Давно. Своему племяннику, Саше.

Склероз. Саше так Саше, я не претендую. Я приготовлю завтрак. В чайнике вода кипяченая?

Майя. Кого вы спрашиваете?

Склероз. Действительно: кого я спрашиваю…

Склероз выходит как бы в кухню. Майя Аркадьевна берет зеркало и смотрится.

Майя. Мама дорогая! На кого я похожа?! Надо причесаться. Что бы сказал Вениамин Ионович Есафов, если бы увидел, в кого я превратилась… Стыд и срам! (Причесывается и поет.) «Отцвели уж давно хризантемы в саду, а любовь все (пытается вспомнить слова)… а любовь все… мг-м, м-м-м».

Склероз (громко подсказывает как бы из кухни). В моем сердце больном.

Майя. Нет, на сердце я как раз не жалуюсь. Если бы у меня так работала голова, как работает…

Входит Склероз с подносом, на котором нехитрый завтрак: чай, творог в вазочке, хлеб. Ставит поднос на стол, выразительно глядя на Майю Аркадьевну…

(Иронично.) Сердце. А вы что подумали?

Склероз. Я подумал, что бы вы без меня делали?! Ешьте. Майя. Как-то я жила раньше без вас и ничего. Работала. На ответственных должностях. На Камском целлюлозно-бумажном комбинате. А на работу меня принимал сам Есафов Вениамин Ионович.

Майя и Склероз завтракают.

Склероз. Это было в городе Краснокамске, в пятьдесят первом году.

Майя. Точно, откуда вы знаете?.. А потом Вениамин Ионович стал секретарем парткома комбината.

Склероз (иронично). Что вы говорите?!

Майя. Да! Его выбрали. И он принимал меня в партию. Золотой был человек… Я вам про него еще не рассказывала?

Склероз. Майя Аркадьевна, какая вам разница? Рассказывайте, если хочется!

Майя. Я могу рассказывать о нем долго. А вы видели, как делают бумагу?

Склероз. Я?! Убейте меня.

Майя. Кого я спрашиваю, где вы могли видеть? А я видела. Тяжелая работа. Жара, влажность жуткая, но зрелище завораживающее. Я там работала – старшим лаборантом в лаборатории анализа сульфитной целлюлозы. К нам многие приходили, потому что у нас был спирт.

Склероз. Майя Аркадьевна, вы пили спирт?

Майя. Представьте себе! У нас в лаборатории был спирт для протирки оптических приборов, и я тоже пила спирт! А начальником у меня был Есафов Вениамин Ионович. Я вам про него еще не рассказывала?..

Склероз. Он мне уже снится!

Майя. Убейте меня, я все равно не помню… Зато Есафова помню, как вчера. Когда Вениамин Ионович заходил к нам в лабораторию, все женщины из нашей группы сырья начинали улыбаться. Будто им премию выписали. Золотой был человек. Однажды мы всем коллективом лаборатории анализа сульфитной целлюлозы поехали на поезде в Пермь, в оперный театр. За счет профсоюза. И Есафов с нами. Давали «Кармен». (Напевает.) «Сердце красавицы склонно к измене и к перемене, как ветер мая».

Склероз. Майя Аркадьевна, это – «Риголетто»!

Майя. Что вы ко мне постоянно придираетесь?! Вы тоже консерваторию не заканчивали!.. В театре Есафов купил всем женщинам программки, потом в антракте, в театральном буфете – по стакану крюшона, а когда возвращались, Вениамин Ионович уступил мне в поезде нижнюю полку. И, хоть был гораздо старше, сам полез на верхнюю. Мне было ужасно неловко. Я говорила: «Вениамин Ионович, ну что вы? Мне так неловко. Не стоит».

Склероз. Да вы кокетка, Майя Аркадьевна.

Майя. Но он так настаивал!.. И я легла на нижнюю.

Склероз. Правильно! Вы же могли забыть, что спите на верхней полке, и спикировать с нее прямо на Есафова.

Майя. Не могла! Потому что вас у меня в то время еще не было… Погодите, я вам только что сказала, что Есафов был гораздо старше меня… Смешно, ему тогда было всего лет сорок. Золотой был человек… А больше всего он любил мою фаршированную рыбу.

Склероз. Майя Аркадьевна, какую рыбу? За все время, пока я у вас, вы ни разу ее не готовили.

Майя. А для кого, интересно, мне было ее готовить?

Склероз. Хотя бы для себя.

Майя. Глупости! Это фаршированная рыба по рецепту моей бабушки. Она готовила рыбу только тогда, когда к нам должны были прийти гости. И всегда говорила: готовила на тридцать человек, пришло десять – и тоже хватило!

Склероз. Не верю! Вы же вчера сказали мне, что забыли даже, как варить гречку!

Майя. Зато как готовить рыбу – я помню. Записывайте!

Склероз. Сейчас запишу! Я должен подготовиться. (Достает свой смартфон, включает камеру и подносит поближе к Майе Аркадьевне.)