Нить Ариадны

Три года прошло. Господи боже, без малого три года…

Я работал чиновником одного очень странного департамента, в котором никому не предлагали взяток. Ни директору, Льву Пантелеевичу Рохлину, ни самому маленькому чину. То есть мне. Департамент наш делился на управления, отделы и сектора, везде руководили свои начальники, и никому из них никогда не предлагали взяток. Начальники от этого очень печалились, кручинились и злились, а маленькие чины, специалисты да инспектора, плели друг против друга интриги, пытаясь выслужиться так, чтобы хоть немножко приблизиться к какому-нибудь начальственному креслу, а может, чем черт не шутит, и занять его. И тогда – ну конечно! – этот новоиспеченный начальник уж точно найдет лазейку к ручейку денег, протекавшему почему-то все время мимо кассы в щели других, более удачливых департаментов. Ведь он же голова, не то что тот, который занимал место до него! Но раз за разом не складывалось. Может, полномочия у департамента были не те. А может, просто непруха такая. Кто ж разберет? Назывался он департамент контроля информационного поля, и в полномочия его входило следующее.

Во-первых, контроль семантического материала, попадающего в сознание людей через частные медиапространства.

Во-вторых, редакционный контроль и ограничение поступления информационного материала, негативно влияющего на функционирование вида.

В-третьих, коррекционное и медико-биологическое воздействие на зоны, подверженные негативному проективно-выборному влиянию неправомерного медиаполя.

Господи, да вы ведь сейчас заснете! Попробую покороче и попроще. Департамент, в котором я работал, занимался мониторингом частных медиапространств на территории вверенного ему субъекта Федерации на предмет соответствия выпускаемой в мир информации законодательству страны и законодательству этого самого субъекта Федерации. Я служил в отделе интернет-ресурсов. Были у нас отделы, которые занимались печатными изданиями, телевидением, книгами. Дел на всех хватало.

Рабочее утро я начинал с того, что в определенной, известной только мне логической последовательности просматривал пятьдесят вверенных мне интернет-порталов. Просматривал на предмет качества опубликованных новостей. «Гражданин С. в пьяном виде вывалился из окна девятого этажа на улицу Л.». «Горят несколько ангаров в промзоне девятого микрорайона». «Две станции метро заминированы с разницей в десять минут». «Вирус С-4 преодолел эпидемиологический порог, гражданам не рекомендуется выходить из мест своего пребывания без специальных респираторных масок». Это были правильные новости. То, что доктор прописал. А если в общем строю этих сообщений вдруг возникало что-то похоже на «Гражданка Серебрякова полностью исцелена от рака желудка третьей степени», то я должен был немедленно принять меры – сообщить о нарушении в управление информационных технологий нашего же департамента, и они в течение пяти минут блокировали соответствующий интернет-ресурс, пока там не вносили необходимые изменения.

Со мной в отделе работало еще около сорока человек, а во всем департаменте – почти тысяча. И никому не давали взяток. Даже не предлагали. Наверное, так происходило потому, что департамент наш был абсолютно засекречен. Не существовало его ни в официальных справочниках администрации, ни в том самом медиапространстве, которое мы с упоением ворошили и чистили от всяких опасных бредней. Формально нас не существовало. А на самом деле мы существовали. Еще как существовали. И есть нам тоже хотелось!

Не то чтобы мы вырезали любую позитивщину, нет, но если речь шла о какой-нибудь важной победе – над болезнью, над немощью, в спорте, в искусстве или еще где, – то обязательным условием допуска такой новости до массовой аудитории было подчеркивание роли государства в этой победе. Не дозволялось просто взять и написать, что гражданка Серебрякова победила рак благодаря вере в Бога, профессионализму врачей, уверенности в собственных внутренних ресурсах и безоговорочному желанию жить. А как дозволялось? Так: «Гражданка Серебрякова полностью исцелена от рака благодаря новейшим достижениям отечественной медицины, превзошедшим любые мировые стандарты, в частности технологии Бангладеш». Так могло пройти. И проходило. Работали мы с девяти до шести, как и большинство государственных учреждений. В пятницу – до пяти. А после? После я шел домой, в маленькую однушку, доставшуюся мне от родителей.

* * *

И вот в одну из осенних пятниц я вышел со службы и направился в сторону дома. Если позволяла погода, ходил пешком – полезно как для физического, так и для душевного здоровья. Я миновал закрытые на тотальный досмотр станции метро, обогнув столпившихся у входа недовольных опаздывавших пассажиров. Смиренно пропустил несшиеся куда-то пожарные машины, гудевшие своими мощными сиренами. При переходе улицы Ленина меня чуть не сбила карета скорой помощи, которая мчалась куда-то на красный сигнал светофора. Чем ближе я подходил к окраинам города, тем более напряженными и угрюмыми становились лица прохожих и менее трезвыми их взгляды. Мне тоже очень хотелось сделать свой взгляд таким же, слегка затуманенным, но я честно держался, потому что не желал изменять своему любимому бару «Нить», находившемуся в подвале дома, где я жил. Мой план на вечер пятницы был сверстан еще в прошлое воскресенье и являл собой двухходовую комбинацию: выпить в баре несколько кружек пива, затем, поднявшись домой, посмотреть последнюю часть «Голодных игр». План этот завораживал меня своей красотой и простотой, и я, задумавшись о нем, сам не заметил, как увеличил скорость движения.

К бару я подошел через час и мгновенно окунулся в его пятничную доброту и уют. В заведении было два зала: маленький, на три небольших столика, и общий, столов на десять, с барной стойкой и выходом в санитарную зону. Первым делом я направился к барной стойке, где пожал руку бармену Славке и, получив от него рюмку с пятьюдесятью граммами ледяной водки, выпил ее, занюхав сухариком, который бармен положил рядом со стопкой. Затем съел сухарик, благодарно кивнул Славке и направился во второй зал, где около окна, сквозь которое удавалось наблюдать лишь ноги проходящих мимо людей, мне уже был забронирован столик – маленький, на две персоны. Дело шло к половине седьмого, и свободные места еще были, но около восьми бар забился битком, и мой столик оказался единственным, где оставался незанятый стул. И вот, когда я допивал третью кружку светлого местного лагера, планируя плавно отступать к дому, повторив по ходу движения маленькое мероприятие у бармена, напротив меня появилась удивительной красоты девушка. Черные длинные волосы, убранные в аккуратный хвостик, эффектно подчеркивали овал бледного, с минимумом косметики лица и выразительность темно-карих глаз, в которых светились искорки какого-то странного веселья.

– Можно я присяду? – спросила девушка, уже усевшись передо мной.

Кивнув, я неожиданно выдал нечто совсем для меня нехарактерное:

– Ни фига себе.

– Сама себе удивляюсь. Но мест свободных нет. А выпить надо.

– Да я не про то, – начал оправдываться я. – Просто непонятно, вы реально настолько красивы или это мое субъективное представление о вас, немного подкрашенное выпитым, берет вверх над объективным началом?

– Это не ко мне вопрос, – ответила девица и завертела головой в поисках официанта.

Официантка Маша подошла минут через пять – сказывался плотный пятничный график, – девушка заказала себе коньяк и иронично посмотрела на мое заканчивавшееся пиво. А у меня все было рассчитано: водка, пиво, деньги, возвращение домой, фильм и субботний день без головной боли.

– Обнови, – грустно вздохнув, сказал я Маше.

Она удивленно посмотрела на меня, по всей вероятности вспоминая, видела ли когда-нибудь подобное.

Нет, не видела – таков был ответ на ее молчаливый вопрос, но и девушки настолько красивые, как эта таинственная незнакомка, тоже ранее не подсаживались ко мне. Вообще, так близко я в последний раз видел девушку два года назад, когда Римма, собирая вещи, кричала, что я чертов маразматик, педант и еще одно матерное определение. Маразматик! А мне ведь на тот момент не было и двадцати шести. Вот так. Маша принесла коньяк, пиво, и мы выпили за знакомство.

– Ариадна, – сказала девушка, протягивая мне красивую ладонь без следов украшений и маникюра.

– Тогда я, получается, Тесей, – ухмыльнулся я, отвечая на ее рукопожатие.

– А на самом деле? – Она забрала ладонь, обхватив рюмку с напитком.

– А на самом деле Даниил.

– Отлично.

Мы разговорились. Погода, музыка, фильмы, занятость, теософия и даже немножко футбола оставили за скобками осознанного восприятия целый час времени, еще два коньячных фужера и две рюмочки водки, а затем ее вопрос, прямой, как палка, и неожиданный, словно визит Следственного комитета, отбросив все скобки, вернул меня в реальность происходившего.

– Что дальше будем делать?

Это «будем» повергло меня в подобие клинической смерти. Я словно чуть приподнялся над столиком, взлетев к потолку, а потом вернулся обратно в тело и сказал, не придумав ничего лучше:

– Я собирался «Голодные игры» смотреть. Новый фильм.

– Отлично, – быстро одобрила Ариадна. – А где ты живешь?

Я рассказал, что живу вовсе и не далеко, и это привело барышню в полный восторг.

– Отлично! – повторила она. – Пошли!

Когда мы выходили из полуподвального помещения рюмочной, на секунду мне показалось, что какая-то большая птица – то ли чайка, то ли баклан, – испугавшись чего-то, взмыла вверх чуть правее выхода наружу, но я не стал обращать на нее слишком много внимания. Для внимания у меня образовался другой объект, и я надеялся, что объект этот, в отличие от чайки, не упорхнет в небеса так же быстро и неожиданно, как появился в поле моего зрения.

* * *

Никаких «Голодных игр» мы не смотрели. И не пили больше. Матушка-природа, управляя нашим поведением, заставила нас сыграть в игру, которую она же и придумала, и в которую много-много лет с удовольствием, несравнимым, наверное, ни с чем, играла вся взрослая часть человечества.

Потом мы курили на балконе, закутавшись в одно на двоих одеяло. Второго у меня просто не было, а температура ночного осеннего воздуха не позволяла делать это без него.

И только потом мы выпили по рюмочке коньяка, бутылку которого мне дарили черт знает на какой день рождения, и она выжила, несмотря на сотни сменивших друг друга пятниц. Может, потому, что я не очень-то любил коньяк. Затем мы выпили еще и еще. Мы разговаривали о музыке, фильмах, книгах, ораторах, о происхождении видов, религии и вере. О государстве и государственном устройстве, о снах, о танцах на льду, еще немного о футболе, и наконец я проболтался ей, где работал.

Она несколько секунд молча смотрела на меня своими огромными карими озерами. Они стали совсем темными, может, от коньяка, а может, просто от света моей тусклой лампы. Потом сказала тихо, но очень внятно, хотя до того ее приятный низкий голос был несколько расслаблен от выпитого, что немного отражалось на дикции:

– Так это ты вырубил сегодня мой блог?

Настала моя очередь застыть в удивлении, но я довольно быстро пришел в себя.

– Едва ли. Мы контролируем только те ресурсы, где подписчиков более пятидесяти тысяч.

– У меня как раз около, – сказала Ариадна.

Я примолк и испуганно завращал глазами. Потом нашелся:

– Что за запись?

– Сегодня утром я опубликовала новость о том, что один парень, воспитанник детского дома номер четыре, победил в чемпионате города по быстрым шахматам в возрастной категории до четырнадцати лет. И почти сразу мой блог перестал функционировать и до вечера так и не включился.

– Зачем ты это сделала? – спросил я.

– Что – это? – не поняла Ариадна.

– Разместила такую новость в своем блоге?

– У меня все новости такие, – пожала плечами девушка.

– Как это? – удивился я, а потом рассмеялся над неповоротливостью собственного мышления. – Ты пятьдесят тысяч подписчиков недавно набрала, верно?

– Да. На прошлой неделе.

– Ну вот, – улыбнулся я. – И автоматически попала под колпак контроля.

– И когда меня теперь включат?

– Никогда, – сказал я, – если у тебя все новости такие.

Ариадна посмотрела на меня глазами, полными абсолютного непонимания.

– А какие должны быть новости? – спросила она.

Настала моя очередь смотреть на нее с таким же точно абсолютным непониманием. Я не нашел ничего лучше, как сунуть под нос девушке планшетный компьютер. Она отшатнулась от черного прямоугольника «Самсунг» как черт от ладана, видимо, была «яблочницей», но затем все-таки присмотрелась к новостям одного популярного интернет-ресурса. И отпрянула еще раз, больше не придвигаясь ко мне, как будто мы на секунду вернулись в Средневековье и я протягивал ей платок, снятый с головы случайно забредшего в город прокаженного.

– У тебя есть мирамистин? – спросила она спустя минуту напряженного молчания. Увидев, что меня захлестнула очередная волна недоумения, объяснила: – Я целовалась с тобой.

– Коньяком прополощи, – сказал я.

Она примолкла, обидевшись, а я, подождав минуту, легонько толкнул ее плечом, предлагая забыть произошедшее и начать все заново. Но не тут-то было.

– Как ты можешь такое покрывать? – возмущенно произнесла она. Взгляд ее был направлен на фотографию Пинк на заставке моего планшета. – Ведь это сплошная ложь!

– Почему? – удивился я. – Проверенные факты.

– Ложь покрываешь – и доволен! – не сдавалась девушка.

– Да почему?! Ты вообще о чем? О каком факте?

– Дай сюда! – сказала она, кивнув в сторону планшета.

С неприязнью взяв его, прочитала новость на незакрытой мной странице. И действительно, в ее устах новость эта прозвучала совершенно неестественно.

– Гражданин С. в пьяном виде вывалился из окна девятого этажа на улицу Л. Что это такое? Это же ложь!

– Почему? – не понял я. – Это факт. Откуда ты прочитала?

Я забрал у нее планшет и всмотрелся в экран, где постоянно обновлялась лента новостей интернет-газетенки, которую в данный момент курировали мои ночные коллеги.

– А-а… «Желтая струя Семирамиды»… Им сведения менты поставляют. Только проверенные факты.

– Проверенные факты, – еще сильнее разозлилась она. – Проверенные факты, значит?

Она принялась застегивать свою удивительно красивую блузку.

– Ты что делаешь? – завопил я, когда она, одевшись, направилась к выходу.

Она не ответила, и только хлопнувшая дверь сообщила мне о том, что Ариадна ни с того ни с сего покинула мою квартиру. Я посидел пару минут в тишине, тоскливо рассматривая экран планшета, а затем включил «Голодные игры». Через час, так и не досмотрев фильм, лег спать.