Птицы
Нет для вольного ветра и света границ.
Нет кордонов для певчих, стремительных птиц,
Для крылатых и царственных лебедей…
Почему же границы – для вольных людей?
Или мы не вольны? Наша вольность – обман?..
Встал над грудью волны беспросветный туман.
Слышу скрип допотопной чеченской арбы:
Не шути так, поэт, мы – простые рабы.
Кто-то выдумал сказку про вольных людей,
Перепутав с людьми золотых лебедей,
Посмотри, как под солнцем их крылья горят!
И без слов о свободе своей говорят:
Люди, вы, ваша жизнь – за забором,
За кордоном, с большим и надёжным запором.
И пока есть границы и этот забор,
О свободе и братстве смешон разговор!
Ранняя весна у Шексны
Фиолетовый, рыхлеющий,
Подогретый солнцем снег,
Словно старый муж дряхлеющий,
Жалость вызвавший и смех
У безжалостной капризницы,
Веселящейся весны…
Слезы, словно камни в ризнице…
А глаза жены ясны.
Возбуждает ревность взглядом,
Жжет слабеющую грудь,
Полнит душу горьким ядом,
Открывая жизни суть:
Он умрет, она живая
С соловьями будет петь!..
Мысль, как рана ножевая,
Мука тяжкая – терпеть,
Представлять в зеленом шуме
Ликование весны….
Смолк в последней, грустной думе
В голой роще у Шексны.
Из восточной тетради
Поезда гремучая змея,
С золотистой чешуёй из окон,
Прожигала ночи чёрный локон,
Вслед гудку шипела: «Азия…»
Родины покинутой мотив -
В опалённых ветках биюргена.
Родина томилась в шифре гена,
Шум зеленой жизни затаив,
Словно нежность – в твёрдости души,
Словно песню в немоте курганов…
Мне её напел акын Курбанов,
Струны сердца трогая в тиши.
Плакала пророчица-домбра
О конце трагическом Арала
И о том, как время покарало
Всех, кто не желал ему добра…
Но не верил я в такой конец.
Подлецы живут преуспевая,
Про эдемы людям напевая,
Не стыдясь предательских колец…
Не стыдясь газетного суда,
Обвиненья в преступленья века
И того, что море, как калека,
Бросило в песках свои суда.
Господи! Хоть ты их покарай -
Морегубов злых из «Минводхоза»!
Погибает голубая роза…
И не манит рукотворный «рай»…
Поезда гремучая змея,
С золотистой чешуёй из окон,
Прожигала чёрной ночи локон
И молчала в муках Азия.
Мангышлак. 12 июня 1980 года.
Мастеру Аманкулу
Ракушечника кружево. Акулы
Скелет, застывший в розовой скале…
У Аманкула выпуклые скулы,
Блестящие, как чайник на столе.
Распиливают кладбище акул.
Откуда им в пустыне было взяться? -
Гадает старый мастер Аманкул.
Но даже он не может догадаться.
В Сарматском море, что ракушек, тайн.
Оставил их потомкам Авиценна…
Вгрызается в историю комбайн,
И весь карьер – грохочущая сцена.
За слоем – слой – все зримее распил,
Загадочного прошлого явленье.
Гружу бруски на запыленный «ЗИЛ»,
Везу к ЖД – до пункта назначенья…
Везу на экспорт каменных акул,
Пусть украшают праздничные залы….
Для них старался мастер Аманкул,
Мечтавший натолкнуться на кораллы.
Он ищет их уже который год,
Как амулеты – заболевшей внучке
И верит, что спасут кораллы род -
Застывшие в Сармате закорючки.
Гимн Актау (Шевченко)
Мерцает мириадами огней
Актау в фиолетовой ночи.
И, кажется, что нет его родней:
В любую дверь, как в сердце постучи!
И он тебе откроет, ты поверь,
Усталый путник, сбившийся с пути,
И сердце, и души широкой дверь,
Не даст пропасть, обиженным уйти.
Накормит, обогреет в трудный час.
И, если надо, даст постель и кров.
Хотя ему и нелегко сейчас,
Но тот же в людях дух и та же кровь,
Как в юности Актау, на заре
Его надежды, веры и любви…
Магнитом тянет память к той поре!
И ты её, Господь, благослови!
Она дала нам многое понять
На краешке обветренной земли -
Присягу человечности принять,
Поднять БН, дома, как корабли…
Поднять людей на добрые дела,
Поднять сады и благородный дух…
Она своих героев родила,
И я молю, чтоб их огонь не тух
В сердцах потомков, в вечности, в ночи…
И озарил пустыню и прибой…
Большое сердце города, стучи!…
Пока ты бьёшься, жив и я с тобой,
Пока ты бьёшься, живы сыновья.
Пусть берегут священные огни.
Любовь к тебе им завещаю я,
И верю, что не подведут они.
Шагай же в степь походкою былой,
Пари над морем, вскинувший крыла..,
Чтоб никогда историк удалой
Не написал: «Здесь тоже жизнь была»…
Была и будет! И покуда есть!
Не истребить достоинство и честь!..
Горит огонь! – Летит, как чайка, весть
О том, что жив и молод город мой, -
Приходит первой зрелости пора…
Плыву во тьме на огоньки домой
И привечает Белая гора.
Мерцает мириадами огней
Актау над каспийскою волной.
И чувствуешь, что нет его родней,
И ты ему – желанный и родной.
Сияй сердцами Белая гора,
Плыви по морю вечности, плыви!
А юности счастливая пора
Звездой надежды в зрелости живи!
Мерцай потомкам верным маяком,
Указывай им самый точный путь,
Чтобы приплыть желанным земляком
И с истинной дороги не свернуть!
–
Актау – в переводе с казахского – Белая гора (Прим. Авт.)
БН – сокращённое название атомного реактора на быстрых нейтронах. БН-350 – первый в мире реактор такого типа, построенный в Шевченко – ныне г. Актау на Мангышлаке.
Мыс Актау *
Прибрежная волна похожа на кумыс.
Напившись допьяна, упал к прибою мыс.
Забыл годам и дням гигант щербатый счёт.
Как пенная вода история течёт.
В расщелинах камней – тысячелетий пыль.
Поведай нам, Хазар, о пережитом быль,
Про древний Мангышлак и буйные пиры,
Про канувшие в прах заснувшие миры,
Про саков, кипчаков и гордый род адай!
Из древности слова их правды передай!
На кончике копья, на острие стрелы,
В орнаменте ковра, в терпении скалы,
Что точит день за днём солёная волна,
И криком грудь скалы не вырванным полна.
Задавлен в глубине громадами камней,
Но, кажется, вот-вот прорвётся он ко мне.
И я узнаю гнёт и дикий клич веков,
Стремленье к небесам, смешенье языков,
Кипучую, как в шторм, историю-волну
Про этот вечный мир и вечную войну…
Про жизнь, что на века пришла на белый мыс,
Про пенную волну, хмельную, как кумыс
Кошкар-ата
Солнце и луна над Кошкар-ата,
Словно в мир иной древние врата.
Мир вам, сыновьям неба и земли!..
Громкий сердца стук, чуточку замри!
В мёртвой тишине сон не потревожь…
Серою гюрзой отползает ложь…
И чиста душа на Кошкар-ата,
В золоте лучей древние врата…
А за ними ширь – взгляд, куда ни кинь:
Выжженная степь и морская синь,
Воля и простор да полёт души…
Слышу клич орлов, реющих в тиши.
Слышу голоса табуна веков,
Вижу бренный прах спящих стариков.
Солнце и луна над Кошкар-ата, -
Словно в мир иной древние врата.
Ниже уровня моря
Ниже уровня моря порою случается чудо.
В жёлтом мареве зноя и белом содоме песков
Вдруг двугорбая тень на тебя упадёт от верблюда,
И живая прохлада остудит каналы висков.
Успокоится кровь, закипевшая было в сосудах,
Над тобой, ослабевшим, наклонится сильный бура*…
Меньше думай, собрат, о подземных запасах и рудах,
И хватайся за гриву, хрипя от спасенья «ура!»
Он дотащит тебя, твой неведомый друг, до аула.
Там напоят шубатом, не помня обиды и зла…
Лишь поморщится кто-то от частого грома и гула,
Что с собой в этот край твоя новая жизнь привезла…
–
*
бура – верблюд ( каз.)
Нет в душе соловья
Над сизой кошмою Устюрта -
Лиловая, звёздная юрта.
Лежим, распластавшись, под ней,
Не видя родимых огней.
Они затерялись за далью,
Как будто всё прошлое сталью
Судьба, как палач, отсекла,
И болью душа истекла.
Внутри омертвело, остыло,
И стало гордиться постыло:
«Мы – русские, мы – сыновья…!»
Нет в душах сирот соловья!
Нет радости песенных дней,
Когда пели гимны о ней -
России великой и милой…
С размашистой ширью и силой.
Над сизой кошмою Устюрта
Рождается племя манкурта,
Которому сруб или юрта,
Со звёздами даже – одно!
Не тронет души ни рядно,
Ни отчий двуглавый туяк…
Так кто же – чужак иль свояк
Мой сын вдалеке от тебя…
Россия, пойми хоть себя,
Куда и зачем ты идёшь,
К какому рассвету ведёшь!
Себя по пути не забудь,
А мы уж, поверь, как-нибудь…
Покуда над ширью Устюрта
Нас греет просторная юрта.
Не держат обид сыновья.
Но нет уже, нет – соловья!
Письмо другу
Пишу из далёкой России.
Стоит золотая пора.
В округе пшеницу скосили,
И гуси ушли со двора.
Жиреют стада на покосах,
В стерне – золотое зерно…
Луга умываются в росах,
И галки кричат озорно.
Я бедный, заброшенный странник.
Бреду неизвестно куда,
Как тихого счастья изгнанник,
А куры мне вслед: «Куд – куда?»…
– Туда, где земная свобода,
Туда, где для сердца простор,
И синий орёл небосвода Крыла, как хотел, распростёр.
1996 год.
Мангышлак
Солнце из жидкой стали,
Песчано-глиняный зной.
Жадными люди стали
С белою новизной:
Пьют воду, как будто пиво,
Из полных ещё баклаг.
Как жёлтую воду – ива,
Как бронзовый чай – Сайлаг.
Жадно, но скоро кончится.
Тогда за себя держись.
Слабый от жажды скорчится,
Ящеркой юркнет жизнь.
Солнце ударит в темя,
Выпьет глаза, как сок,
И остановят время
Глина, жара, песок…
Но, сильный возьмёт лопату
И будет до крови рыть
Землю. Сверху, как вату,
А ниже!.. Но, значит, жить,
Смеяться потом и плакать
От мутной, сырой воды…
Вот так бы влюбиться в слякоть
И в утренние плоды,
Что в жизни давно приелись.
Вон – гоним в запасы сок…
Мне в душу, как в кожу, въелись:
Жара, Мангышлак, песок…
Дождь в пустыне
Вот и грянуло,
Вот и вылилась
Чаша неба,
Вдруг наклонившись.
И пустыня
Как будто выгнулась,
К ливню жёлтому
Прислонившись
Воспалённой,
Горячей кожею…
Зашипел песок вековой…
Зашатался,
Как конь стреноженный,
И упал
Летний зной.
У Азова
Стылый ветер ползёт от лимана,
Где казанка, присев на корму,
Тянет к берегу сеть аламана,
Тарахтя про безрыбье и тьму.
Грустный вечер идёт по причалу
В брезентовке на крупных плечах,
По песку, как по стылому чалу,
Мимо солью поросших корчаг,
Мимо ржавых, погибших посудин,
По морскому погибшему дну…
И никто за разбой не подсуден,
Только треск про гуманность одну!
Пожелание в пустыне
Развалины храма и желтая грусть
Немых и загадочных тысячелетий…
В зрачки, как вместилища вечности, пусть
Войдет новый мир миллионом соцветий!
И там, где песок раскаленный и пыль
Лежат, как останки минувшего века,
До неба поднимется новая быль,
До неба – земные дела человека!
Пусть хлынет из скважин живая вода!
И травы взойдут над пустыней бесплодной,
И строгий потомок уже никогда
Не вспомнит о ней, как о самой голодной!
В год дракона на кишиневском рынке
Все еще с протянутой ладонью
Ходят по базару попрошайки.
И, молясь, как богу, беззаконью, -
Спекулянтов и воришек шайки.
Кишинев клоакою базара
Потягаться может и с Востоком:
Вот потомок вещего хазара,
Честь забыв, торгует кислым соком…
Кровь сочится из коровьей туши.
Рубит ее дальний внук Малюты.
И дерет безвкусицею уши
«Звукозапись» с жаждой инвалюты…
А ряды, ряды полны товара.
Море разношерстного народа.
Говор тысяч, слитый в шум базара,
Запах леса, поля, огорода.
Все здесь, как в одном котле огромном,
В месиво замешано июнем….
Разогреем страсти на скоромном,
Заглянем в бумажники и плюнем.
Дорого! С протянутой ладонью
Жить, как видно, проще попрошайкам.
И молиться легче беззаконью
Воровским и спекулянтским шайкам,
Чем служить Отечеству, закону,
Жить, как прочим, – на одну зарплату,
Посылая жалобы Дракону -
В год его счастливый – супостату.
Столице мимоходом
Скорый поезд промчит мимо станции,
Жарким ветром и дымом обдаст,
Но со мной не нарушит дистанции,
Не возьмет, захолустью отдаст.
Не ропщу, дни промчались столичные,
Праздник сердца стихает в груди,
Но, прости, это все слишком личное,
Коммунальная жизнь впереди.
А вокруг – пустота захолустная,
Вянут дни, как листва на песке,
Вот такая история грустная -
После губ на горячем соске,
После гула сердечного праздника,
После жгучего тока в крови…
Ты прости своего «безобразника»,
Я примчусь, но всерьез позови!
Легенда и предположение
Седую бороду тумана
Огладил ветер, как рукой
Купец, отстав от каравана,
С тревожной думой над рекой:
Как перейти, и что с товаром?…
Не утонуть бы невзначай…
Река всходила легким паром,
Как будто в ней – горячий чай…
Эх, будь что будет, раздеваюсь! -
Решил рискнуть собой купец,
Снял шаровары, отдуваясь,
И вдруг услышал: «Вот глупец!..
Смотри, когда в спасенье веришь,
И по воде сухим пройдешь,
А нет – то глубь до дна промеришь
И мокрым брода не найдешь!..»
Шел по реке купцу навстречу
Христос… рассеялся туман,
И пал купец без дара речи,
Не веря в зрительный обман.
Ты не Христос, а наважденье! -
Оторопев, решил купец, -
Не знал подобных с дня рожденья…
– Но вот узнал, молись, глупец!
– Чур, чур меня! Уйди нечистый!… -
Погнал, ругаясь, фарисей.
Но вдруг лучистый и плечистый
Над ним заплакал Моисей:
– О, смертные, мой труд напрасен!
В вас даже в бога веры нет.
И путь ваш жалок и ужасен!…
– Прости! – вскричал купец в ответ.
Но, видно, не было прощенья -
Ум потерявшему купцу….
И нам не будет возвращенья
В дом к оскорбленному Отцу.
Знакомому
Ну что тебе до нашей сельской прозы,
Когда вдыхая нежный аромат,
Блаженствуешь под звуки ариозы
В Большом!.. А здесь сплошной навоз и мат,
Сплошная грязь убогих закоулков,
Сплошная тьма непросвещенных душ
И душный хмель горбатых закоулков,
А царь музыки – барабанный туш.
На свадьбах, днях рождений, похоронах
Он бухает в мирскую тишину,
И криком откликается в воронах,
Взрывающих тревогой вышину.
Он в душу бьет, и кажется, что скоро
Уставшая от буханья душа
Не выдержит и рухнет, как опора,
В глазах живые искорки туша….
О, господи, как много в мире шума!
Как мало в нем просветов и ума!
А ты мне пишешь о проблемах ГУМа,
О том, что в дефиците бастурма…
1986 год
В Рени
Захолустный, пограничный,
Пыльный, крохотный Рени,
Поубавь апломб столичный,
Душу чем-нибудь плени!
Голубой водой Дуная
Иль кагульскою волной,
Что под солнцем, как Даная,
Светит нежной белизной.
На нее из-за Дуная
Ворог щурился не раз.
И потом, ногой пиная,
Вышибал слезу из глаз,
Проносился ураганом
По пустынному Рени
С палашом и ятаганом,
Слыша – «Боже, сохрани!»…
Но хранил не бог, а воин,
Царь войны – простой солдат.
Вечной славы удостоен
В мир ренийский ратный вклад.
Обелиск и крест у храма -
Молчаливая печаль,
Букв старинных диаграмма…
К ним зрачками глаз причаль!..
Колокольней безъязыкой
Растревожь, напомни мне
Как под пули шли с музыкой
Россияне по войне!
Как суворовцы лихие,
Не вкусившие Данай,
Вспоминали жен в стихие,
Отправляясь за Дунай…
Вспоминали и тонули,
Отдавали кровь волнам.
И сейчас не потому ли
У Дуная зябко нам?
Дует ветер на рассвете,
В душу веет холодок -
В металлическом корсете
Пограничный городок.
Синь Дуная за забором?
Слава русская на дне?
Или все мы под запором
В несвободном нашем дне?
Мы – потомки тех дунайцев,
Кровь проливших за Дунай,
Получили дар данайцев
И насмешки от Данай? –
От недавних жалких узниц,
Так просивших им помочь -
Придунайских стран – союзниц -
Полюбовниц лишь на ночь?
Слышу я из-за забора:
«Вы, Ванюши, дурачки!
Не Россия, а умора!..» -
Страхом вывела зрачки.
Страх колючий у Дуная
На священном берегу,
Словно нечисть водяная
Поднялась, но… – ни гу-гу!
О политике – ни слова.
Из молчания – забор…
Говоришь, что нет улова?
Но зато и друг – не вор,
Он свободно за забором
Ловит сельдь и сазана,
Нет, не рыба под запором,
Под запором вся страна.
Под запором наше право,
Честь и русская душа.
И на дне дунайском – слава…
И в кармане – ни гроша.
А когда – то пограничный,
Пыльный, крохотный Рени
Поставлял в дворец столичный
Рыбы – боже сохрани!
Сам был сыт, кормил Одессу,
И любил иных Данай,
Не всерьез, для «антиресу»,
Лил шампанское в Дунай!..
А сегодня по Дунаю
Приплывают чех и шваб,
Чтоб за шмотки взять Данаю,
За валюту – русских баб!
Эх, проснулся бы Суворов!
Вот бы врезал сгоряча
Тем, кто все извел без воров,
Над страною хохоча…
Сам себе воздвиг осаду.
А богатства – за забор…
Сердцем чувствую досаду
От морей до гордых гор.
Сердцем чувствую обиду
За державу и Рени,
За печальную планиду!..
Русь, проснись и сохрани
Славу предков и свободу
В жены брать любых Данай
И входить в святую воду,
В синий, с кровушкой, Дунай.
1985 год
* * *
Томится Русь, предчувствуя свой час,
Без помощи провидцев и пророков.
Довольно исторических уроков,
Чтоб и самой предчувствовать сейчас.
Довольно брать других в учителя,
Довольно жить с оглядкой на соседа,
Пора восстать из серости и бреда,
Жить, не боясь чужого фитиля.
О проекте
О подписке