Лиза, насмотревшаяся латиноамериканских сериалов и начитавшаяся романов Габриэля Гарсия Маркеса и Жоржи Амаду, рано открыла для себя новый мир. Он был полон экзотики, красоты, социальных волнений, личных драм и трагедий, возвышающих человека чувств, мыслей, чаяний, идеалов, как она написала в школьном сочинении на свободную тему. А, кроме того, все это открыло ей глаза на ее собственную жизнь и жизнь ее родителей. Ей не хотелось повторить участи матери, всю жизнь гнувшей спину дояркой на ферме и ничего, по большому счету, не имевшей от этого, кроме женских болезней и унизительной бедности. Отец, как ни пахал в прямом и переносном смысле, по его словам, не мог обеспечить достойной жизни семьи. Да к тому же как-то по весне провалился под лед на своем тракторе, подвозя дрова из-за реки Самары. Машину и остававшегося в ней, промокшего до нитки тракториста долго не могли вытащить из ледяной воды. В итоге бывший ударник коммунистического труда Алексей Мордвинов схватил воспаление легких и умер. А когда мать пошла за материальной помощью в контору колхоза, ей дали какие-то копейки из оставшейся неполученной и не пропитой зарплаты мужа. Касса была пуста. Колхоз оказался на грани банкротства. Вскоре его движимое и недвижимое имущество начали описывать, назначили внешнего управляющего. Но тут помог район, подослал из города к председателю Могильному инвесторов – представителей одной самарской фирмы, которые хотели вложить порядка тридцати миллионов рублей в производство экологически чистой продукции и со временем поставить сыроваренный заводик, начать выпуск голландского или швейцарского сыра. Да и компания-партнер "Нестле", обживавшаяся в соседнем городке, охотно покупала молочные сливки. В сотрудничестве со сторонними предпринимателями появлялись не только перспективы, но и спасение для бурьяновского хозяйства. Инвесторы соглашались на погашение его долгов и техническое перевооружение, при условии, что старый колхоз ликвидируют, и на его месте будет создано ОАО или СПК, контрольный пакет акций которого городские фирмачи выкупят и, подкрепляя их, начнут вкладывать свои капиталы в бурьяновские земли и машинно-тракторный парк. Могильный на такое предложение готов был пойти, но тоже выдвинул свои условия: бурьяновские пахотные земли фирма возьмет в аренду и, сразу же, заплатит за нее, чтобы он, в свою очередь, смог заплатить сельчанам за аренду их паев. Ведь вся колхозная земля к тому времени в соответствии с новым законом "О земле", принятом Госдумой РФ, была поделена между крестьянами. Такая мера могла вселить в них, хоть какую-то надежду на лучшую жизнь, помочь уйти от безнадеги, перераставшей в последние годы чуть ли не в массовый психоз, поразивший основную часть болевших душой за землю и мучавшихся крестьян. Но была здесь для Могильного одна закавыка, которую он хотел ловко обойти и решить важнейший для себя вопрос – остаться у руля нового хозяйства после смены формы его собственности. Дело это было непростое. Убедить инвесторов в своей полезности после того, как экономика бурьяновского колхоза рухнула, означало не что иное, как перепрыгнуть через собственную голову. Без особой надежды он предлагал свою кандидатуру на пост председателя или управляющего СПК, как дополнительное условие к соглашению с городскими инвесторами. Они на это дали предварительное согласие, но, в свою очередь, потребовали, чтобы в будущем он все свои действия согласовывал с ними. Это Могильного устраивало. Главным для него было сохранить свое командное положение в хозяйстве и получить контроль над инвестициями, а то и право прямого распоряжения ими. Но пока все это было только на стадии переговоров и утрясок. А касса бурьяновского хозяйства походила на ту, в которой оставались одни мыши. Потому председатель с матерью Лизы, когда она обратилась к нему за помощью, сильно не церемонился, и без обиняков сказал: "Горилки надоть было помене твому казаку выпиваты, щоб от лиха убежаты. Мы туточки ни при чем. Сам пострадав та ще трактор утопыв. Кто теперь за ще уси ответ держаты будэ? А ты ще про гроши скулишь, хаешь мени, лаешься, губы раздула. Бери, що далы, пока ще не отнялы, и иды с Богим".

Мать пришла домой, как убитая, больше всего страдая от обиды и унижения за мужа, много лет честно проработавшего трактористом в одном хозяйстве… Не разуваясь и не раздеваясь, прошла в спаленку. А там, словно подрубленная, рухнула на кровать, забилась в горьких рыданиях. С тех пор и стала ее мучить гипертония, дополненная каким-то психозом. Мужа она пережила ненадолго. Умерла от инсульта прямо в коровнике во время дойки после того, как поругалась со скотником, не вычистившим загон и не задавшим сена коровам. Лиза в то время училась в девятом классе, младший брат – Митя – в пятом. Поначалу их хотели определить в максимовский приют или в детский дом. Ограничились установлением опеки, потому, что Лиза наотрез отказалась от того, чтобы ее и брата куда-то определяли. Она смело заявила председателю и директрисе школы, что уже не маленькая. Пенсии, назначенной за родителей, ей хватит, чтобы не умереть с голоду и продержаться до тех пор, пока сама не отучится и пойдет работать в колхоз. Впрочем, на каникулах она уже трудилась на ферме, подменяя заболевшую соседку – бывшую напарницу матери. Заработала себе денег на пару платьишек, да брату – на джинсы и ботинки. Все свободное время проводила на огороде. Митю полоть траву и рыхлить рядки картофеля не заставляла. Думала, мал еще, пусть, хоть он побегает с друзьями на улице или рыбу поудит на Самарке. А то, какие у него останутся воспоминания от детства? Но, когда узнала, что из-за баловства на реке, тот чуть не утонул, перевернув вместе со своим дружком Володькой постепенно раскачанную ими лодку, запретила ему ходить на реку. Придумывала всякие задания по дому, чтобы отвлечь от мальчишеской вольницы и держать его подле себя. Митька от этого страшно мучился, любое покушение на свою свободу воспринимал в штыки и становился таким несносным, что у Лизы едва хватало терпения, чтобы не поколотить его в моменты семейных баталий. Так что хлебнуть с ним, если не горюшка, то беспокойств и хлопот, Лизе пришлось с лихвой. Мать, когда та была жива, он побаивался и слушался. А вот Лизу – ничуть. И лишь только, когда после очередной сестринской выволочки увидел, как она горько и безутешно плакала тайком, уйдя с огорода в дом, почувствовал в горле ком, и осторожно приблизившись к ней на босых ногах, нежно погладил сестру по темным волосам. А потом, как ягненок, занекал: "Не, Лиз, не плачь, не, я больше не буду баловаться…" Слезы накатились ему на щеки, а голос был таким жалобным, что сердце девушки дрогнуло. Она заключила брата в жаркое объятие и приласкала: "Да я не плачу, это я так, занозу в палец загнала, болит»! … А потом они пили чай и смотрели телевизор, и снова чуть не поссорились. Лизе хотелось досмотреть очередную серию из латиноамериканского сериала про любовь. А Митя настаивал на том, чтобы включили российский канал, по которому транслировали матч "Крыльев Советов" с "Аланией". Ссора не состоялась только из-за того, что на огонек к ним заглянула соседка тетя Люба, снова прихворавшая и попросившая Лизу выйти вместо нее на ферму. "Ты чего это воюешь со старшей сестрой? – пристыдила она Митяя, – она же тебе сейчас за мать и отца. Вот выйдет замуж, или уедет учиться после окончания школы, что будешь делать?"

– Ничего! – насупился Митя. – Сам буду жить.

– Эх, ты какой лихой, с-а-м ж– и-ть, – закачав головой, почти нараспев протянула слова тетя Люба. И щи сам приготовишь, и штаны сам постираешь?

– А че, если надо будет, и постираю. – самоуверенно и недовольно пробурчал из под носа Митя, кося глазом в сторону незванной соседки.

– Ох, Митянь, Митянь, смотри, чтоб потом локти кусать не пришлось, береги сестру, она теперь твоя опора.

Митя и без соседки понимал это. Поэтому слова взрослой женщины его только раздражали, задевая за больное. Словно та лишний раз хотела напомнить о смерти родителей, насыпать соль на рану… За всяческие напоминания и нравоучения он и не любил тетю Любу. А еще за то, что та его как-то отхлестала крапивой, когда он вместе с друзьями забрался к ней на рядки клубники. Она подстерегла их за кустом в конце огорода. Когда они, налакомившись ягодами, озираясь, приблизились к тыну, внезапно выскочила из-за лозняка. И тут же принялась отхлестывать пацанов, приговаривая: "Вот вам за воровство, вот вам, разбойники"! И так далее, и в том же духе. Правда, сильно не злилась и отхлестывала легко, памятуя о том, что в детстве вместе с подружками и сельскими мальчишками занималась тем же, чем и эта детвора. Но Митяй тогда разозлился и решил, во что бы-то ни стало, отомстить злой, как он думал, соседке.

– Надо шарика на ее кур натравить, чтоб больше не дралась! – омывая в реке малиново-багровые полосы-следы на плечах и спине, предложил он своим корешкам-мальчишкам.

– Не, надо ей бешеную лису подпустить! Так лучше будет. – Сделал вывод Сашок Иванов, живший через улицу напротив. – Вон в Самаре одну тетку такая зараза укусила, она сама с ума сошла, а потом сдохла.

– Что ты за чушь несешь! – удивился такой крайности друга Митя. – Где мы бешеную лису возьмем? И потом, что мы, убийцы что ли? Лучше – ведро воды над дверью повесить и веревку к ручке привязать. Будет выходить из дому, толкнет дверь, а ведро с водой ей на голову! Вот посмеемся!

– А ее мужик нас не побьет? – засомневался в разумности такого сговора Федька Сучков.

– Да откуда он узнает, что это мы ей "бомбочку" подстроили? – удивился Митька.

Так они и сделали. Когда родители заснули, потихоньку вышли из своих домов, собрались у Мордвиновых во дворе. Взяли, что нужно, для своей вылазки, и, крадучись, отправились к соседнему дому. Поставили на полке крылечка ведро с грязной водой из лужи, привязали к его дужке один конец веревки, а другой – к дверной ручке, а сами залезли на сеновал к Сучковым и решили всю ночь караулить обидчицу, которая поднималась ни свет, ни заря, чтобы подоить свою корову, а затем отправиться на ферму. Следили за ее домом в щели между досками. Но не выдержали до рассвета, постепенно уснули, прикорнув на духмяном и действующем, как снотворное, еще теплом июньском сене. Разбудил всех грохот металлического ведра, полетевшего с полка обидчицы-соседки, и ее крик в потемках, перемешанный с матом. Пацаны сразу сообразили, в чем дело, и, прильнув к щелям, хохотали, хватаясь за животы, наблюдая за разыгрывавшейся во дворе напротив сценой. Следом за женой на ее крик выскочил, в чем был, дядя Сергей с топором в руке. Он то-ли спросонья, то-ли спьяну, подумал, что во двор забрались грабители или насильники, выбежал, чтоб защитить жену и разобраться с ворами. На шум сбежались и соседи. А когда поняли, что к чему, все вначале дружно рассмеялись, глядя на замоченную и взъерошенную Любаву и ее полуголого мужика, а потом переругались, обижаясь на взаимные обвинения в такой злой шутке, сотворенной с Любой. И только дед Антон, быстро смекнувший чьих рук это дело, сразу выпалил им: да что вы лаетесь, дурачье, это же наверняка пацаны "бомбу" подстроили, ну кто еще на такую пакость, окромя них, стервецов, способен! Мне вон скамейку под яблоней дерьмом вымазали, присесть теперь негде. А все почему? Отматерил намедни Федьку за то, что через забор ко мне в полисад лазил. Цветы потоптал. Воздушный змей у него туда залетел. Ты, Любава, видать, тоже кому-то из сорванцов насолила?

– Да я их, разбойников, крапивой вчера отстегала, чтоб клубнику не воровали! Вот выродки! – не сдержалась и выругалась Люба.

И этого было достаточно, чтобы скандал между соседями разгорелся с новой силой.

– Это почему же они выродки? – возмутилась Екатерина Сучкова. – Ты по своему – обо всех не суди. Мой Федька да и Митяй нормальные пацаны, нечего тень на плетень наводить. В колонию, как твой Лешка, не метят.

Любу это задело за самое живое. Стерпеть таких обидных, хотя и справедливых, слов она не могла. Обозвала соседку старой кошелкой (та была почти вдвое старше по возрасту, Федька-сынок был у нее, как говорили на селе, не запланированным), которая годится только для навоза. А еще что-то мнит о себе, считает себя самой умной. А сама дура – дурой, мужик ей рога наставляет.

– Врешь, стерва! Не наставляет. Брехня это. А если бы и наставлял, тебе то, что с того, завидуешь что ль кому? Своего мужика не хватает?

Скандал чуть не перерос в потасовку. Мужики тоже стали припоминать, и высказывать друг другу взаимные обиды. О том, как один другому забор помял, неловко разворачивая тракторный прицеп с зерном. Другой, хватив лишнего, перепутал свои двери с соседскими и сломал замок. Третий закрыл в сараюшке и прирезал чужую курицу, четвертый своровал доски. В общем, веселое получилось у всех утро. А когда разбрелись по домам и не нашли там своих мальчишек, вдоволь натешившихся над старшими на чердаке у Сучковых, то принялись их разыскивать. А закончилось все поркой Сашка и Федьки. Митяя пороть было некому.