12.

Учеба для Лизы постепенно превратилась в муку. Вовсе не потому, что она была какая-то тупая или ленивая, не хотела заниматься. А потому, что молодые преподавательницы и девчата-одноклассницы уж больно стали донимать ее своими намеками да вопросами по поводу ее отношений с Валерием Ивановичем. Даже ближайшая подруга Антонина, с которой она несколько лет отсидела за одной партой, все пытала и пытала ее, с какой-то явной подобострастностью и невиданным любопытством:

– Ну, че, Лизунь, математик тебя не обижает по ночам? Как он в постели? Довольна им? Любишь его? Умираешь от счастья? Ах, ты, хитрюга, заманила к себе в дом жить, приворожила красавца!.. – сыпались, как горох, ее вопросы и умозаключения.

Лиза смотрела на нее каким-то отрешенным взглядом и, словно не узнавая, отмалчивалась, недовольно хмуря брови. Ей были неприятны такие откровенные и пошлые вопросы. Где Тонька только успела всего этого понабраться и так испортиться? Неужели сама уже вовсю живет с парнями или, того хуже, замужними мужиками?

– Да что ты, как воды в рот набрала, все молчишь и молчишь? Ну, расскажи, хоть что-нибудь? – не унималась Антонина.

– Чего тебе рассказать? – наконец, сжалилась над подругой Лиза.

– Ну, про то, как у вас все происходит, интересно, аж не знаю как!

– Очередное развлеченье ищешь, видиков тебе про любовь мало, да? Обязательно мои подробности нужны!

– Да че ты сердишься, вот глупая, я же просто так, мы же с тобой подружки.

– Подружки. Но моя любовь – это только моя любовь. Тебе в ней делать нечего. Рассказывать про свои отношения с Валерием Ивановичем я ничего не буду. Потому, что никаких отношений у нас с ним нет.

– Так я и поверила! Ох, что-то ты темнишь, подруга. Говоришь, никаких отношений нет, а сама вся переменилась в последнее время. Словно ты – это уже вовсе и не ты, а совсем другая девчонка.

– Может, так оно и есть. Я уже совсем не я. – Загадочно и задумчиво предположила Лиза. – Да, наверное, ты права. Я уже совсем не та девочка, с которой ты дружила много лет.

– Как это не та? Мне ли тебя не знать? В одном селе выросли…

– Вот именно, что выросли, понимаешь?

– Не-а! – честно призналась Тоня. А потом, как бы догнав рассуждение подруги собственной мыслью, поддакнула: "Да, да, выросли, конечно же. Совсем большими стали»". – Рассмеялась она над своей непонятливостью и несообразительностью.

– А раз выросли, то пора и повзрослеть. – Снова несколько туманно для нее заговорила Лиза.

Тоня вдруг почувствовала, что между ними образовалась какая-то тонкая, словно ледяная корочка на прихваченной морозцем луже, перегородочка, казавшаяся еще совсем хрупкой, но уже реально разделявшей двух ранее очень дружных подруг. Значит, точно: у Лизки с Валерием Ивановичем что-то серьезное. Сомневаться в этом не приходилось. Она внимательно посмотрела на Лизу и, смерив ее взглядом, спросила: "А как же Петька? Он ведь по тебе с ума сходит!"

– А я его что, заставляла с ума сходить, что-то обещала ему? Петька он и есть Петька, друг детства, – губошлеп – дурошлеп!

– Ну, не скажи! Это он из-за тебя таким поглупевшим стал. Страдает! А не боишься, что он твоего математика замочит, если узнает про ваши с ним отношения? Знаешь же сельских парней – долго думают, а потом враз – по башке кувалдой, и ходи не кашляй…

– Да ты с ума спятила, что ли? Чего зря пугаешь? Ну, что ты пристала ко мне? Какие такие отношения? Я же тебе сказала, что у нас с ним ничего нет. Он меня не замечает. У него в городе своя подруга, понимаешь? Он мне недавно рассказал, что из-за нее он сюда и приехал. Точнее, из-за ее отца. Там какой-то крутой из новых русских, обещал его в бетон закатать, если от дочки не отвяжется.

– Ого, круто! Интересно! А что же ты мне ничего не рассказывала?

– А зачем тебе это рассказывать, чтобы сплетни по селу пошли? Ты, смотри, не трепись, а то вон как глазищи разгорелись – свечи можно зажигать. Поклянись, что никому ничего не расскажешь!

– Я, да я!.. – обиделась и удивилась подозрительности подруги Тоня. – Да не знаешь меня что – ли? Разве я когда-нибудь тебя подводила?

– Пока нет. Извини, я просто так ляпнула.

Но про себя Лиза подумала совсем об другом: не удержит Тонька в себе такую новость и пяти минут. – Знала ее нетерпение в таких случаях. – Обязательно кому-нибудь разболтает. Вот и хорошо. Пусть думают именно так, как я им преподнесла про Валерия Ивановича, да и себя. К чему мне лишние подозрения? Да и Валерий Иванович после разговора с Марией Ивановной стал каким-то отчужденным и неприступным, как ледяной Эверест. Видно всего – от ног до головы, а вот подойти и взобраться…!

Валерий Иванович, действительно, после разговора с директором пришел домой чернее ночной Самарки. На вопрос Лизы – что, и Вас допросила директорша? – он ответил сухо и недовольно:

– А как ты думала! И, знаешь, она, наверное, права. Не нужно нам было что-то начинать, нехорошо это, непозволительно!..

– Валерий Иванович, я ей Вас ничем не выдала, вы не подумайте! – сдавленным голосом поторопилась сообщить пострадавшему и помрачневшему возлюбленному Лиза.

– Это правильно. Я тоже сказал ей, что между нами ничего не было и быть не могло. Правда, погорячился и наговорил такого!

– Что теперь жалеете?

– Не скрою, жалею, Мария Ивановна гораздо старше меня, педагог с громадным стажем, а я ей такого наболтал от обиды!

– Значит, жалеете, стыдно Вам стало за то, что вы со мной ночи проводили?

– Выходит, что так, чего темнить. Вся школа по углам про нас с тобой шепчется. Мне в учительскую уже просто неудобно заходить – коллеги глазами сжирают!

– Ну, и что с того! На селе всегда друг друга глазами сжирают. Как насмотрятся, так и думать про дурное перестанут. А учительницы наши от зависти ко мне бесятся. Вы что, не понимаете? Они не вас, а меня, и не глазами, а на самом деле теперь съесть готовы.

– Ну, это ты брось, не надо напраслину на своих учителей возводить. Никто тебя не съест. Наоборот, вон, Мария Ивановна, горой за тебя стоит, опекунша, оберегает, словно родную. Вот на меня, как на чужака, наехала.

– Да ведь вы для нее чужак и есть. Зря вы из-за меня так пострадали. Вам ведь свою репутацию нужно было беречь. Вы же только начали работать у нас в школе.

– Да, репутацию я, действительно, подмочил. Такое трудно будет исправить. Не зря говорят, береги честь смолоду! Скомпрометирован окончательно. Снова что ли в город податься?.. – сказал он как-то неопределенно и с чувством разочарования от всего происшедшего с ним в этом селе.

– Не, что вы! Лучше я сама из школы уйду. Давно думала на ферму пойти. Вон и тетя Люба зовет. Да и на хлеб нужно зарабатывать. Мне еще Митю поднимать, до ума доводить.

– Вот это ты брось, я, чем смогу, тем помогу. А учебу не смей бросать! Перемелется все и уляжется, поймут люди. Мы же никому ничего плохого не сделали. Подумаешь, что понравились друг другу, подружились! Что в этом плохого?

– Да не знаете вы наших сельских! Они же все шиворот – навыворот вывернут, переиначат, пересудачат и о пакостном будут думать.

– Да почему, черт возьми? Что мы им, на самом деле, такого плохого сделали?

– Вам, такому чистому, этого не понять. Они от зависти позеленеют и будут козни строить, чтобы нам как-то помешать.

– Не понимаю, ничего не понимаю! – развел руками Валерий Иванович. – Какое им до всего этого дело? Вот же русский народ! Воистину, загадочный и подлый!

– Да не подлый, а злой, обиженный городскими. В городе нас за кого держат?

– За кого?

– Да за лохов, навозников деревенских. Иначе разве так бы мы на селе жили! Все мужики у нас в Бурьяновке на городских начальников и вообще на власть обиженные. Вы только с ними на эту тему не заговаривайте, а то и побить невзначай могут.

– Как это побить? За что?

– А ни за что. Просто так, для забавы. За напоминание о том, кто они и кто вы.

– Неужели все так серьезно и плохо, так глубоко зашло? – стал сокрушаться Валерий Иванович. – Впрочем, чему я удивляюсь в наше время! Получить по лицу сегодня так же просто, как под случайный дождь попасть.– Еще памятные обида и побои, понесенные от охранников его несостоявшегося тестя, легкость, с которой "добры молодцы" выполняли приказ шефа и награждали тумаками, убедили его в правоте своих рассуждений. Он саркастически улыбнулся, нехорошо изменился в лице, потом посерьезнел, умолк, и направился к себе в комнату.

– Кушать будете? – спросила его вслед Лиза.

– Нет, что-то не хочется. Ужинайте без меня.

Но Лизе сейчас было не до еды. Валерия Ивановича она спросила больше из приличия, нежели из желания, действительно, покормить. Самой ей после стольких переживаний кусок хлеба, наверное, встал бы поперек горла. А Митя еще не вернулся с улицы. Бегал где-то с друзьями. Она прошла в родительскую спальню. Подошла к иконе и, уже полными слез глазами, вперилась в нее каким-то безутешным и отчаянным взглядом. Словно ища защиты от всех напастей, обрушившихся на нее и еще не решив, как быть дальше – бросать или не бросать школу, продолжать или не продолжать спать с Валерием Ивановичем? Впрочем, нет. С этим все, казалось, прояснилось. После школьной выволочки между нею и молодым учителем возникло какое-то неестественное напряжение в отношениях. Что-то, словно мешало им, останавливало. Та теплая и доверительная атмосфера, восторг и очарование, которые были в первые дни проживания Иванова в этом доме, куда-то улетучились.

Ситуацию усугубил из ряда вон выходящий для Валерия Ивановича, но обычный в таких положениях для бурьяновцев случай. Прослышав про "шашни" его, как думал девятиклассник Петька, девушки с молодым учителем, он подговорил здоровяка Мишку – пойти прибить математика. И они, вскоре как-то вечерком пришли к дому Мордвиновых, чтобы выполнить свой план, наломать городскому ухажеру бока. Вызвали Иванова за калитку, и как только он появился, не послушав отговаривавшую его выходить на улицу Лизу, сразу стали откровенно хамить ему и оскорблять.

– Ты че, козел, здесь делаешь? Не понимаешь, что девку нашу позоришь, только тем, что живешь у нее? А еще на нее глаз положил, клинья подбиваешь, мудак!

– Да как вы смеете! Вы что хамите, вас кто послал?

– Никто, тварь, мы сами пришли тебе шею наломать за нашу девушку. – Напер на Валерия Ивановича Мишка. – Она нам, как сестра.

– Да что с ним базарить, не видишь, он же не врубается, шакал. Думает, раз учитель, то ему все можно. – Почти сквозь зубы, уже со злостью, высказался Петька и намахнулся на Валерия Ивановича. Мишка, восприняв это движение, как сигнал к действию, влепил учителю оплеуху, уверенный в том, что тот сейчас перемохает и от испугу побежит в дом. А между тем противник оказал им такое умелое сопротивление – владел приемами каратэ, – что друзья поначалу опешили от такого отпора, а потом схватились за колья. Но выскочившая из дому Лиза преградила им путь и накричала на них так, как будто они были какими-то бандитами с большой дороги. На шум и крик из соседних домов сбежались мужики и бабы. Одни ругали обнаглевших пацанов, другие – учителя, который стал причиной скандала. А про Лизу словно забыли, по-своему жалели ее и лишь иногда обхаживали взглядами.

Об этом скандале на следующий же день стало известно в школе. Кто-то из соседей встретил по пути на работу Марию Ивановну, и все рассказал ей. Чаша терпения директрисы переполнилась. Нужно было что-то решать с этим нахальным молодым выскочкой и несчастной Лизой. Однако этого не потребовалось.

Поразмыслив на досуге после стычки с кавалерами Лизы, представив себе новую сцену в кабинете директора, злорадствующих воздыхательниц и завистниц, которым Валерий Иванович не ответил взаимностью, он решил завтра же попросить увольнения по собственному желанию, и уехать в город. Пойдет работать куда угодно, и кем угодно, только не в школу. Да и к Наташе будет поближе. Возможно, с нею у него все еще образуется. Так он и поступил. Уехал и след простыл. Рассказывали, что устроился на работу в редакцию какой-то второразрядной городской газеты, и писал в ней о нравах в системе образования, а также на темы морали. И был вполне доволен своей судьбой. В городе он чувствовал себя, как в своей тарелке. Увидев его статьи в газете, в ее редакцию по указанному на последней странице телефону вскоре позвонила Наташа. И позднее они встречались тайком. А вот Елизавете пришлось после этого несладко. Вскоре во время обычного медосмотра гинеколог бесстрастно и лишь немного сочувственно констатировала:

– Залетела ты, милая.

– Как это? – не поняла сказанного Лиза.

– Тебе лучше знать – как! Чего притворяешься? С парнем или мужиком спала? Как? Как рак…

Лиза почувствовала, как приливает кровь к лицу, и слабеют, подкашиваются от таких слов ноги. Но она быстро собралась, как бы встряхнулась и переспросила торопливо и испуганно:

– А вы ничего не перепутали?

– Я двадцать лет в гинекологии. Обижаешь! Ошибки никакой, ты беременна, могу даже точно срок назвать…

Лиза не дослушала ее и птицей выпорхнула из кабинета врача, побежала, куда глаза глядят.

– Что это с Мордвиновой? – только и спросила одна из одноклассниц. Никто из них даже не успел остановить Лизу, чтобы узнать, в чем дело. Впрочем, девчонкам и без того все было ясно. Их одноклассница Мордвинова залетела!.. А Лиза промчалась стрелой по улице села, добежала до дома и, прошмыгнув через коридор в родительскую спальню, не раздеваясь, повалилась на кровать и горько заплакала. На икону она уже даже не взглянула – было стыдно смотреть. Лежала и сотрясалась от безутешного плача. И никто не видел этих горьких слез. Лишь богоматерь с сочувствием взирала на девушку со своей божественной высоты и все понимала. Только на нее и была теперь у Лизы опора.