Цитаты из книги «Вечная мерзлота»

Один Белов работал, смело поднимался по Турухану, отвечал за своих людей, и здесь все было ясно и хорошо, здесь не было трудностей, которые бы он не одолел. Но была и другая жизнь Сан Саныча Белова, как будто придуманная специально, чтобы все путать. И в этой жизни только что два дорогих ему человека поняли друг друга с полуслова, а он оказался пустым местом рядом с ними. Теперь в той другой жизни был и Мишка, за которого бесстрашный капитан Белов струсил вступиться. И Николь, она тоже была не из этой его жизни, где все было ясно.

– Я, Егорка, восемь лет на Енисейском заливе прожила! Ближе, чем тебя, их видела! – она собрала посуду. – Вполне милое и безобидное животное. Люди попадались страшнее!

Вспомнился ночной разговор с Сан Санычем. Судьба Белова складывалась удачно, много лучше, чем у других, и он относил это на свои таланты и трудолюбие. Он не мог не знать о несчастных, попавших в жернова, но они, конечно же, всегда сами были виноваты… Горчаков прикурил, спичка упала и закружилась в водовороте. Понимает ли Сан Саныч, что он никогда не встанет ни на каком собрании за своего друга?

Людям не нужны такие знания – применить они их не могут, а сопереживать лагерное существование непосильно для человеческой психики. –

Белов внимательно слушал. Георгий Николаевич щурился в костер, грустно улыбаясь: – Проснулся среди ночи, лежу и думаю, как все странно устроилось в жизни. Мы были очень дружные, но от нас ничего не осталось! Нашу семью как будто специально разрушили. Зачем? Кому от этого стало лучше? Хоть какой-то смысл в этом был?

Мой брат открыл больше тридцати месторождений золота в Казахстане, а погиб в лагере от туберкулеза…

Сан Саныч его не слушал, думал о чем-то напряженно, повернулся: – Если ты не виноват и говоришь следователю правду… ее же можно проверить?! Горчаков с удивлением, а скорее с сожалением смотрел на Сан Саныча. – Я боюсь, не смогу этого объяснить, – он поскреб щетину. – Там нет никакой справедливости и никого не интересует правда. – Но почему вы так говорите? – нахмурился Белов. – Так не может быть, зачем же следствие?

На суде меня назвали членом фашистской террористической организации и обвинили во вредительской деятельности по сокрытию месторождений полезных ископаемых, – Горчаков внимательно смотрел на Сан Саныча. – Все обвинение держалось на показаниях одного человека, мы с ним даже не были знакомы. Он оговорил многих, на очной ставке ни говорить, ни стоять не мог, только кивал, его всего трясло – страшное было зрелище. Собственно, суда и не было. Несколько непонятных людей за час решили судьбу шестнадцати человек. Суд надо мной занял меньше десяти минут. Я им был не интересен, будь их воля, они не задали бы мне ни одного вопроса, а решили бы все за две минуты – сколько нужно времени, чтобы поставить подписи на нескольких бумажках?! Мне дали десять лет. Девять человек из шестнадцати были расстреляны. Эти непонятные люди за десять минут решили, что их надо расстрелять! – Горчаков замолчал, глядя в огонь. – Расстрелянные ничем не отличались от приговоренных к срокам, я не знаю, почему убили именно их… по алфавиту? Или по лицам, просто их лица не понравились и их убили.

Нам ничего не надо было, только работать… это был единый, главный порыв. Были, конечно, и такие, кто понимал, что происходит, но в нашей семье считалось, что все это неизбежные перекосы. После таких масштабных изменений жизни иначе и быть не могло и скоро пройдет.

Начальник Енисейского пароходства Иван Макаров обещал лично проинспектировать работу на весеннем Турухане, но попал в Ермаково только двадцатого июля: