Цитаты из книг автора «Виктор Ремизов»

В то утро Георгий Николаевич подсел к нему и посмотрел в глаза. Андриас чуть прикрыл их, благодаря, как будто ждал Горчакова, чуть заметная гримаса улыбки застыла на лице. – Спасибо, – выдохнул мальчишка едва слышно. Это было его последнее слово людям. На следующий день Горчаков сам пошел на вскрытие. У Андриаса были отбиты все внутренности… желудок несчастного был словно из кружева – он переварил сам себя. Так хотел жить.

«Если бы он промолчал, он меня бы не спас, но и сам пострадал бы, и другие… все же слышали» – так «помудрел» за неполный год в лагере Андриас.

На ужин торопятся, понял Георгий Николаевич и тоже прибавил шаг, чтобы до них, до их обыска пройти в ворота со сталинской мудростью: «Труд есть дело чести, дело славы, дело доблести и геройства».

Впрочем, выяснить это было несложно, но пожилой «хозяин» страны сам не хотел вдаваться в детали. Он устал. В октябре 1949‐го у него был второй инсульт, он терял речь и два месяца почти ни с кем не общался. С тех пор он начал брать длительные отпуска и ездить на юг. В узком кругу Политбюро у Сталина появилось прозвище «дачник». Во время этих отпусков дела передавались «тройке» – Берия, Молотов, Булганин. Какое отношение к жизни имело это совещание у престарелого человека? Он давно устал и единственное, чего хотел на самом деле, – это уйти на покой. Он и с этого совещания уехал вскоре после начала банкета и сидел со стаканом чая на ближней даче. Больной, быстро стареющий и безнадежно одинокий человек. Со скуки и от бессонницы старый человек развернул газету «Правда». В Корее воевали вовсю, КНДР в союзе с Китаем вновь заняли Сеул. Где-то там рядом образовалась, ликовала газета, Коммунистическая партия Камбоджи! Через десять лет ее возглавит человек с именем Пол Пот… Он отложил газету, отхлебнул остывший чай. Ему все это было уже почти неинтересно, а на планете складывались режимы, похожие на его, основанные на лжи и пропаганде, с несменяемой властью и обманутыми народами.

Затраты на их ремонт, обеспечивающий хотя бы рабочее движение, почти в два раза превысили первоначальную стоимость строительства. К 1951 году Стройка‐503 по-прежнему не имела ни утвержденного технического проекта, ни генеральной сметы. Железнодорожная линия, Игарский морской порт и судоремонтный завод и еще многие-многие важные объекты, все огромное строительство продолжало финансироваться по фактическим затратам. Это означало, что ГУЛАГ[123] МВД СССР, начиная с простого нормировщика, мог выписывать столько финансов, сколько отваживалась написать рука.

– Мы с Турайкиным курили на корме… – заговорила Николь негромко. – У него руки трясутся с похмелья, я стою и думаю: спихнуть тебя, гада, за борт! Скольким людям жизнь спасу! Уже представила, как толкаю и как он барахтается со своим портфелем, а «Полярный» уходит. Очень хотела столкнуть, а не смогла… Почему мы так не можем?! Он же может! Не бригадир он никакой, стукач он, сотни людей уже спихнул за борт! А мы все равно не можем. Почему так? – Николь напряженно молчала. – Ты боишься?

Все очень боялись немцев и думали, что Россия специально вошла в Латвию, чтобы защитить ее. Я всегда любила русских, русскую революцию, я и бежала поближе к России… Мы с Иветой ходили смотреть на русских солдат, как они готовятся драться с фашистами, но они готовились к другому… – она посмотрела на Сан Саныча. – Дальше ты знаешь.

Текст кончился, Сан Саныч пролистнул странички – больше по-русски не было. Стихи Пушкина и Лермонтова в одном месте. В дневнике не было ничего особенного, он не понимал, от чего так расстраивалась Николь. Он сам видел, как возили зэков в трюмах, видел драки между заключенными

как раз про ребятишек-пионеров вспомнил, как они его в лесу умоляли, как голосили и мамок звали… И смеется, тварь, ну‐у… – Шура заскрипел зубами, прямо слышно было. – Не выдержал я, Николаич! – У тебя, Шура, лагерный невроз! Ты без меня тут таблеточками не увлекался?

Сан Саныч проснулся под вечер, лежал в каюте и думал. Смысл его жизни был в том, чтобы на земле стало лучше. Для этого он сам должен был стать лучше и другие люди тоже. Именно этого от него справедливо требовал Сталин, и именно так он старался жить. С чистой совестью и напрягая все силы. Романов и Горчаков не верили Сталину… Сан Саныч задумался, во что же они верили, и не мог понять. Выходило, что они, отвергая прекрасную идею строительства коммунизма, не верили ни во что и жили для себя. Для небольших дел своей отдельной жизни, о которых и думать не хотелось. Из-за этого, из-за других масштабов, которые им ставил Сталин, они и ненавидели его. Сан Саныч чувствовал в себе большую веру. Его собственная жизнь не казалась ему такой важной, она была частью чего-то огромного…