Цитаты из книг автора «Виктор Ремизов»

это была чистая свобода, к которой прилагались разум, руки и надежные товарищи. Теперь же на этом месте стоял другой Норильск. В нем распоряжались люди, обученные ненавидеть свободу.

– Враг народа – это тот, кто бесчеловечными идеями, пропагандой и насилием превращает целый народ в скот, в озверевшее стадо! –

– Я не знаю, какой он сейчас. Когда его арестовали, он был очень жизнерадостный, большой выдумщик и очень умелый – все делал своими руками, а внешне такой, знаешь, скромный математик в круглых очках.

– А почему вокруг так много врагов? – Что за вопросы? Откуда ты это взял? – В газетах и по радио все время говорят. Мы обсуждали… – Что ты! – она схватила его за руку и с ужасом притянула к себе. – С кем ты говорил, Коля? – С Третьяковым… не бойся, у него тоже нет родителей, он живет с бабушкой.

– Он все понимает… Ты же говоришь, что отец не виноват? – Ты мне не веришь? – Но почему тогда нельзя? – Коля, – зашептала Ася с испугом, – у нас, если человека осудили, значит, он виноват!

Сегодня в театре во время спектакля она думала про «любую другую помощь». Генерал мог иметь в виду Геру. То есть Горчакову можно было облегчить жизнь или даже вытащить из лагеря…

Как будто все: и работяги, и охранники – договорились меж собой против малоумной государственной машины. Неразбериха и нервы первых месяцев улеглись, и наступили странные, но всем понятные и почти справедливые отношения несвободных людей. Всем было одинаково плохо.

Получал от него каждый день, но злобы в санитаре не было и даже наоборот – родной отец к Сашке так хорошо не относился.

Сашка был четырнадцатилетний худощавый мальчишка, получивший год лагеря за побег из ФЗУ[68].

Разбудило это нежданное письмецо подзабытое, но живое, не вытравленное окончательно чувство. Удивительное чувство, неизвестно где и дремлющее в человеке и непонятно как являющееся вдруг между мужчиной и женщиной. Никогда Белозерцев, даже про себя не произнес бы слово «любовь», совсем не подходящее к заключенному и его жизни. Но это была любовь, Шура очень чувствовал ее в себе, трепетная, в небесные выси поднимающая задроченного зэка от его скотской жизни. Все бы отдал Шура за это теплое прикосновение воли.