Глава третья
НЕТ ХУДА БЕЗ ДОБРА

– Давно уже минули те времена, когда во Пскове правили присланные из Новгорода посадники, – молвил боярин Твердило Иванькович, восседая во главе стола, уставленного яствами. – Ныне Псков стоит как гора, ни в чем не уступая Новгороду! Пусть на новгородском вече кричат, что с Ливонским орденом дружить нельзя, что рыцари-латиняне для Руси – враги заклятые. Нам, псковитянам, до этих криков дела нету. – Твердило сделал паузу, обведя взглядом всех сидящих с ним за одним столом. – У нас, псковитян, своя голова на плечах. Мы и без новгородцев разберемся, кто нам друг, а кто – враг. Иль я не прав?

Твердило вновь оглядел всех своих гостей, явно ожидая от них слов поддержки.

На вечернее застолье к боярину Твердиле пожаловали: его давние приятели бояре Ипат Трава и Ерофей Сова, дальний родственник Твердилы Гаврило Окорок, шурин Дементий Лыко, а также ганзейский купец Норберт.

По правую руку от Твердилы сидел Терентий, который был не просто его гостем, но уже почти родственником. Крестница Твердилы, Мстислава, во всеуслышание была объявлена невестой Терентия.

– Слова твои верные, Твердило, – первым подал голос Ерофей Сова. – Новгородцы нахапали себе земель от реки Ловати до Полуночного моря. Тридцать лесных племен им дань платят мехами да моржовым зубом. Из-за городка Устюга, что на Сухоне-реке, новгородцы долго грызлись с суздальскими князьями, не желая поступиться даже малой своей выгодой. Почто же мы должны пренебрегать своей выгодой в угоду Новгороду. Пскову выгоднее мир с Ливонским орденом, нежели война.

– Даны оттяпали малую толику новгородских владений близ Чудского озера, где сплошь редколесье да болота, но и за эти болота новгородцы три года кряду бились с данами, покуда не вернули назад этот никчемный клок земли. – Гаврило Окорок оглядел своих сотрапезников с неким подобием мрачной усмешки на устах. – О чем это говорит, братья? О том, что ни на какие уступки данам и ливонским рыцарям новгородцы не пойдут. В Новгороде никак не возьмут в толк, что после Батыева нашествия половина Руси обращена в пепелище и обезлюдела. Коль начнется война с Ливонским орденом, подмоги Новгороду ждать неоткуда. Ну, разве что псковичей повлекут под свои знамена новгородцы, как бывало встарь. А зачем Пскову эта вражда с ливонцами?

– Не нужна нам эта вражда! Правильно молвишь, Гаврило, – вставил боярин Ипат. – Наши земли, как остров между владениями Новгорода и Ордена. Новгородцам в случае неудачной войны с ливонцами есть куда отступать, нам же деваться некуда. За помощь Новгороду ливонцы замучают нас набегами.

– Не забывайте про главное бедствие нынешних времен, про татар, други мои, – опять заговорил Твердило. – Коль надумают ханы татарские ударить по Новгороду, то конница ихняя и до Пскова докатится. При таком раскладе, бояре, выстоять против татар поможет Пскову токмо Ливонский орден. На новгородцев при такой напасти уповать не приходится, им самим против нехристей стоять насмерть придется. Полки у новгородцев сильные, однако орда татарская, по слухам, полмира прошла с битвами да сечами. До сей поры ни одно войско в Азии и на Кавказе не смогло одолеть татар. Не совладали с татарами и наши князья. Был я в прошлом году в Рязани, от города одни развалины обгорелые остались, кто там уцелел, до сих пор мертвецов сотнями погребают. Все князья рязанские полегли под саблями татарскими. Владимир впусте стоит, от Москвы и Коломны одни головешки остались. Когда еще возродится Суздальское княжество, одному богу ведомо.

Затем Твердило повел речь о том, ради чего, собственно, он и собрал своих единомышленников у себя дома в этот вечер.

– Черные людишки и сторонники посадника Лиховола из знати не пойдут на союз с Ливонским орденом, – молвил Твердило. – Убедить народ на вече в выгоде подобного союза мы так и не смогли. Что ж, не битьем, так катаньем, но цели своей мы все равно добьемся, други мои. У меня есть верные людишки в Изборске, ежели им отсыпать серебра, то они откроют ворота ливонским рыцарям. Лиховол и его сторонники конечно же двинутся с войском, чтобы выбить немцев из Изборска. Вот тут-то мы и захватим власть во Пскове!

Твердило с улыбкой пригладил свои темные усы и небольшую бородку, довольный своим замыслом.

– Хватит ли у нас сил для этого? – с сомнением в голосе заметил Дементий Лыко. – Псков велик, его не захватишь с горсткой гридней и челядинцев.

– Нам одним Псковом, конечно, не овладеть, – сказал Твердило, – поэтому я задумал тайно призвать князя Ярослава Владимировича с дружиной. Он после всех своих мытарств теперь обретается в Дорпате, находясь под покровительством тамошнего епископа.

Упоминание хозяином застолья о Ярославе Владимировиче вызвало среди его гостей неоднозначную реакцию. Кто-то одобрил эту задумку Твердилы, а кому-то она пришлась совсем не по душе.

Ярослав Владимирович был сыном псковского князя Владимира Мстиславича, доводившегося родным братом знаменитому воителю Мстиславу Удатному. Благодаря славе старшего брата, который какое-то время княжил в Новгороде, Владимир Мстиславич надолго осел во Пскове. Когда Мстислав Удатный перебрался в Южную Русь, утвердившись в Галиче, у Владимира Мстиславича начались склоки с псковскими боярами, которые то изгоняли его из Пскова, то принимали обратно. Дело было в том, что Владимир Мстиславич был человеком скаредным, злопамятным и неуживчивым.

В пору одного из таких раздоров с псковским вечем Владимир Мстиславич со своей семьей и свитой нашел прибежище в Риге, у ливонских рыцарей. Целых три года провел Владимир Мстиславич на чужбине, где он выучил немецкий язык, обрел влиятельных друзей и даже выдал свою старшую дочь Софью замуж за немецкого барона Дитриха фон Буксгевдена. При этом Софье пришлось перейти из православия в латинскую веру и взять новое имя – Августа.

Замирившись с псковичами, Владимир Мстиславич вернулся в Псков, оставив в Риге свою замужнюю дочь и тринадцатилетнего сына Ярослава на ее попечении. Ярослав прибыл в Псков уже восемнадцатилетним юношей, повинуясь воле отца, который желал сделать его своим преемником на здешнем княжеском столе. В то время ливонские и датские рыцари осуществляли сильный натиск на славянские земли близ Чудского озера. Немецкие крестоносцы после упорной осады взяли город Юрьев, основанный на земле эстов еще Ярославом Мудрым. Этот город немцы превратили в сильную крепость, переименовав его в Дорпат. Эсты именовали Дорпат его изначальным названием – Тарту.

Суздальские князья и новгородцы не единожды пытались выбить немцев из Юрьева и другой крепости Оденпе, которую местная чудь называла Медвежьей Головой. В этих походах принимали участие и псковичи, но далеко не все, поскольку на них оказывал влияние Владимир Мстиславич, не желавший враждовать со своими ливонскими друзьями. Ливонцы со своей стороны грабили пограничные новгородские земли, однако на владения Пскова не покушались. Зато воинственные литовцы часто совершали набеги в пределы Ливонского ордена и на земли русских княжеств, доходя порой до Торопца и Торжка. Отражая один из таких литовских набегов вкупе с суздальскими князьями, Владимир Мстиславич был тяжело ранен в битве под Усвятом, где от русских мечей полегло две тысячи литовцев и четверо их князей. От этой раны Владимир Мстиславич так и не оправился, схоронили его во Пскове.

На княжеский трон псковичи посадили Ярослава Владимировича, который к тому времени уже обжился во Пскове и взял в жены местную боярышню. В отличие от отца, Ярослав Владимирович был спесив, но не воинственен. Верховодить войском он не умел, оружием владел плохо, в опасности часто терялся, больше полагаясь на своих воевод, нежели на самого себя. Псковичи разочаровались в Ярославе и указали ему путь от себя. Ярослав пытался осесть в Новгороде, но туда его не пустили суздальские князья, которые не желали выпускать новгородцев из своей власти. Ярослав мыкался по чужим княжеским уделам, пока не выпросил себе захудалый городишко Ржеву, отнятый суздальцами у новгородцев и уступленный ими торопецкому князю. Но и во Ржеве Ярослав долго не усидел, так как стал покушаться на Вязьму, а это привело его к раздору со смоленским князем.

Гонимого отовсюду Ярослава псковичи опять пригласили к себе на княжение, полагая, что за время скитаний он растерял свое чванство и излишнюю гордыню. Всего три месяца пробыл Ярослав во Пскове, вновь изгнали его местные бояре, недовольные тем, что князь пытался ограничивать власть боярской думы и желал присвоить себе право сбора налогов с ремесленных братчин. Ярослав уехал в Дорпат к тамошнему епископу Герману фон Буксгевдену, доводившемуся ему родственником. Племянник епископа Дитрих фон Буксгевден был женат на сестре Ярослава.

По окончании застолья, когда гости разошлись по домам, Твердило и Терентий перешли в другой теремной покой, где завели разговор о свадебном торжестве, которое должно было состояться через два дня. Терентий высказал свою озабоченность, мол, стоит ли затевать свадьбу, если в эти же дни Пскову грозят немалые потрясения.

– Может, мне и моей невесте на какое-то время перебраться в Новгород, покуда во Пскове не утихнет замятня, – сказал Терентий, снимая с себя длинную свиту из голубой парчи. От обильной еды и возлияний его прошиб пот. – Похоже, многие из псковитян встретят Ярослава Владимировича с копьями и топорами.

– Э, нет, приятель! Эдак дело не пойдет! – с усмешкой возразил Твердило, поджигая от огонька медного светильника три толстые восковые свечи. – Ты мне здесь нужен. У меня и так сторонников маловато, а дело я замышляю большое!

– Велика ли дружина у Ярослава Владимировича? – поинтересовался Терентий, опустившись на скамью.

– Скорее всего, невелика, – ответил Твердило, усаживаясь к столу, на котором горели свечи, заливая желтым светом бревенчатые стены, небольшое слюдяное окно и низкие массивные потолочные балки. – Но за спиной у Ярослава Владимировича стоят ливонцы, а это, брат, сила!

Ярослав несколько лет тому назад, поняв, что псковичи уже не примут его к себе по доброй воле, отослал в Псков свою русскую жену и женился на немке, на дочери какого-то барона. Так что Ярослав для ливонцев далеко не чужой человек, за него они горой встанут!

– Ты обмолвился как-то, друже, что хочешь доверить мне некое особо важное поручение, – осторожно напомнил Твердиле Терентий. – Хотелось бы узнать, что это за поручение?

– Изволь, поведаю, – промолвил Твердило, закинув ногу на ногу. – Ярослав трусоват и недоверчив. Наверняка он потребует заложников как гарантию, что мы его не предадим. Заложниками могут быть токмо родственники мои и моих друзей. Сына своего я отдать в залог не могу, так как он мне тут вскоре понадобится. Жена моя беременная ходит, ее тоже в таком положении негоже в чужие руки отдавать. Поэтому я отправлю заложниками к ливонцам тебя, друг мой, и крестницу свою Мстиславу. Как-никак, вы оба мне тоже родня.

Терентий уставился на Твердилу, онемев от изумления. Слова протеста были готовы сорваться с его уст, но не сорвались, поскольку Твердило завел речь об отце Мстиславы, боярине Станиле Кузьмиче.

– Станило Кузьмич был мне, как брат, – молвил Твердило. – С юных лет мы были с ним вместе в радости и горе, во всем друг друга поддерживали. Станило стал крестным отцом моего сына, я стал крестником его дочери. Станило сложил голову в битве с погаными литовцами при Сауле четыре года тому назад. В том сражении наша псковская дружина выступила на стороне ливонских рыцарей. От набегов литовцев немцы в Ливонии страдают еще больше, чем мы.

Поскольку свою мать Мстислава потеряла еще раньше, я и забрал ее в свой дом. Заботился о ней как о родной дочери. Надеюсь, друг Терентий, ты станешь Мстиславе хорошим супругом! – Твердило похлопал купца по плечу. – Пойду лягу, а то глаза слипаются. И ты спать ложись, друже. Время уже позднее.

Беспокойство, овладевшее Терентием, отгоняло от него сон. Уже сидя на постели в исподних портах и рубахе, он теребил свою куцую бороденку, мысленно прикидывая, не угодил ли он как кур во щи. Ехать на чужбину в качестве заложника и неведомо на какой срок Терентию не хотелось. Однако и на попятную идти Терентий тоже никак не мог. Причиной тому была пламенная страсть к Мстиславе, крестнице Твердилы. Терентий потерял покой, едва увидел девушку в тереме у Твердилы.

Мстиславе лишь недавно исполнилось семнадцать лет. Это была девица, во внешности которой имелись, как на подбор, все дивные оттенки женственной прелести, присущие именно славянкам. Мстислава была довольно высока ростом. У нее были мягкие покатые плечи, полные руки, тонкая гибкая талия, широкие бедра, пышная грудь. Лицо у Мстиславы имело форму чуть вытянутого овала, все черты этого лица имели совершенный росчерк, невольно притягивающий взгляд. Ее большие красивые темно-синие очи всегда были скромно опущены, сочные уста ее были неотразимо прелестны, улыбка Мстиславы могла обезоружить кого угодно. Брови Мстиславы имели плавный изгиб, они были того же темно-русого цвета, что и ее длинные вьющиеся волосы, неизменно заплетенные в толстую косу.

С Твердилой Терентий свел знакомство во Пскове, куда он наведывался по торговым делам. Твердило выступал посредником в нескольких удачных для Терентия сделках с немецкими и датскими купцами. «Обмывая» хмельным питьем одну из этих сделок в доме у Твердилы, Терентий и познакомился здесь с Мстиславой. Он стал просить Твердилу отдать ему Мстиславу в жены. Твердило согласился, но выставил условие, что Терентий станет его единомышленником в одном важном деле.

Терентий немедленно дал обещание быть во всем с Твердилой заодно, не вдаваясь в суть замыслов Твердилы. Терентий полагал, что Твердило имел в виду опять же какие-то торговые сделки с иноземными купцами. На деле оказалось, что Твердило возжелал стать псковским посадником и впустить в Псков ливонских рыцарей, ни много ни мало. По замыслу Твердилы и его сторонников, Псков должен был отвернуться от Новгорода и заключить вечный военный союз с Ливонским орденом.

«Высоко захотел взлететь Твердило! Ох, высоко, коль Псков решил к рукам прибрать! – размышлял Терентий. – А того не думает Твердило, что, с такой высоты падая, насмерть расшибиться можно. Ежели полетит вниз Твердило, то и меня за собой увлечет. Следовать ли мне и дальше за Твердилой иль отступиться от Мстиславы?»

В терзаниях и размышлениях Терентий провел почти всю ночь, заснул он лишь под утро.

За завтраком Твердило сразу обратил внимание на хмурый вид Терентия. Мигом смекнув, в чем дело, Твердило жестом подозвал к себе челядинку, прислуживающую им за столом, и что-то шепнул той на ухо. Челядинка в тот же миг куда-то убежала из трапезной.

– Сколько юношей, видных да ладных, сватались к Мстиславе за последний год, не перечесть! – разглагольствовал Твердило, угощаясь соленой рыбой и краем глаза поглядывая на Терентия. – Чем токмо не соблазняли меня сваты и свахи, прося выдать Мстиславу за того иль иного боярича. А я вот, выбрал в женихи своей крестнице тебя, друг Терентий. Ибо вижу, что купец ты богатый и не глуп. Пусть не молод уже, зато опыт жизненный имеешь. Пусть женат покуда, но и эта беда поправимая.

Терентий перестал жевать и взглянул на Твердилу, не понимая, куда тот клонит.

– Не хочу, друг Терентий, чтоб между нами недомолвки были, – продолжил Твердило. – Видишь, я к тебе с открытым сердцем! Погляди, какую паву в жены тебе отдаю!

Твердило громко хлопнул в ладоши.

Скрипнула тяжелая дверь с бронзовым кольцом вместо ручки.

Сопровождаемая двумя челядинками, в покой вступила Мстислава в длинном сиреневом летнике до пят, расшитом золотыми нитками, в дорогом очелье со свисающими у висков серебряными подвесками в виде звезд. Толстая коса, увитая жемчугом, лежала у нее на плече, свисая на высокую грудь, которой было явно тесно под платьем.

Мстислава замерла посреди комнаты, опустив очи долу. На ее бледных щеках вспыхнул легкий румянец, лишь добавив девушке свежести и очарования.

– Милая, поднеси-ка своему жениху чашу с вином, – сказал Твердило мягким и в то же время требовательным голосом.

Одна из челядинок подала Мстиславе серебряный поднос, другая налила в чашу вина и поставила ее на чеканную узорную поверхность подноса.

Терентий встал из-за стола.

Мстислава приблизилась к нему и с поклоном протянула чашу на подносе. Терентий взял чашу и залпом осушил ее.

– Теперь поцелуйтесь! – проговорил Твердило. – Смелее! Вы же – нареченные жених и невеста!

Мстислава подняла на Терентия свои дивные синие очи, которые вблизи показались тому еще больше и прекраснее. Девушка покорно подставила Терентию свои розовые уста, чуть раскрытые и несмелые. Хмель ударил купцу в голову. Он жадно обнял Мстиславу за талию и впился губами в ее нежный полуоткрытый рот. Одновременно Терентий ощутил сквозь ткань одежды, как два упругих девичьих полушария уперлись ему в грудь, пробудив в нем учащенное сердцебиение.

Мстислава была так прекрасна и соблазнительна, что у Терентия голова пошла кругом от нахлынувших на него чувств и желаний.

Мстислава уже удалилась из трапезной, а Терентий еще какое-то время сидел за столом сам не свой, опьяненный то ли красотой своей невесты, то ли ее поцелуем.

– Тебе, новгородцу, конечно не хочется влезать в наши псковские дрязги, – между тем молвил Твердило, подсев поближе к Терентию. – Тебе хочется после женитьбы ехать с юной женой в Новгород, а не куда-то в Ливонию, как заложнику. Я тебя отлично понимаю, друже. Однако и ты пойми меня. В народе говорят: нет худа без добра. Это я к тому, что у нас с тобой был изначальный уговор: я отдаю тебе в жены Мстиславу, а ты за это послужишь мне. Поэтому не обессудь, друг Терентий, после свадьбы придется тебе погостевать какое-то время в Ливонии.

– Могу я Мстиславу взять с собой? – спросил Терентий.

– Не токмо можешь, но и должен взять, – ответил Твердило, – ибо она тоже станет заложницей как моя родственница.