Но самым удивительным оказалось, что нынешний хан никуда не откочевал. Плыли к Новрузу, а оказалось, что его уже нет в живых, а правит Хызр (господи, и не выговоришь с первого раза!). Алексий морщился: зря богатые дары привезли, тут же распорядился большую часть припрятать, чтоб не разведали ханские прихвостни. Митрополит понимал, что этот хан ненадолго, а потому и за ярлык зря биться не стоит.

Дмитрий, услышав такой расклад, даже расстроился, неужто не видать ему великого княжения? Почему-то именно в Сарае вдруг страшно захотелось стать великим князем. Но не его слово главное, бояре с митрополитом рассудили иначе. Князя к хану сводили, подарки всем отдарили, но не такие, как раньше делали, а окружению ханскому поплакались, мол, Москва после моровой язвы порушенная лежит, чуть поднимется, и привезем побольше.

Хан принял маленького князя ласково, его рука гладила плечо мальчика, а глаза смотрели далеко-далеко, видно, жалел, что сам сына не имеет. Но ярлыка на великое княжение Хызр Дмитрию не дал, оставил у Дмитрия Константиновича Суздальского, посчитал московского князя слишком молодым для этого. Вроде даже жалел, мол, если даст, то мальчику тяжело придется, слишком многие захотят отобрать. Резон в его словах был, это признал даже митрополит.

В ханском дворце и даже после вечером Алексий молчал, делая вид, что все как нужно. Разговорился только в ладье, когда Сарай давно скрылся из глаз. Принялся втолковывать маленькому князю, что в Орде началась замятня. Как Джанибека убили и хан Бердибек всех своих братьев порешил, чтоб поперек дороги к власти не стояли, так и настало безвременье. Чингизидов Бердибек всех извел, кто теперь у власти? Прямых наследников нет, стало быть, и Новруз, и Кульпа, и Хызр и многие другие прав имеют не больше, чем множество других. А потому и нынешнего век недолог.

Дмитрий ахнул:

– Так что ж теперь? На кого надеяться?

Митрополит чуть помолчал, пожевал губами, потом задумчиво произнес:

– Надо ждать, пока сильный хан не найдется. У меня в Сарае остались надежные люди, дадут весточку, когда с места сдвинется. А пока подождем…

Прошло два года, митрополиту принесли какие-то вести из Орды, он собрал бояр, чтобы посоветоваться. Уже немного повзрослевший и кое-что понявший Дмитрий смотрел на наставника и умудренных жизнью мужей и думал, что бы без них делал. Да ничего, смели бы в первый же год, отправили в далекий крошечный удел, чтобы не мешал, а то и вовсе удавили, убирая возможного соперника на будущее. Кажется, это поняла и княгиня Александра, больше не противилась наставлениям и решениям старших.

Вообще, княгиня все чаще болела, словно таяла без мужа. Но ее век мало кого беспокоил, кроме разве сыновей. Только не одни дочери, и сыновья из-под материнского крыла рано вылетают. Дмитрий памятовал рассказы о ханшах, которые в Орде вместе, а иногда и вместо мужей правят. Если хан на кочевье или вовсе в походе, то ханша главной. И после смерти мужа тоже остается при взрослых сыновьях старшей, без ее ведома русским князьям ярлыка не получить, первые дары хатуням везут. Особенно большую власть имеют матери ханов, видно, сыновья их слушают. Недаром Алексий по первому зову к Тайдулле помчался, знал, что Джанибек не простит промедления.

Дмитрий тоже согласен слушать, но княгиня Александра сама старалась советов не давать, куда ей из своего терема всю сложность нынешней жизни постичь! Молодой князь иногда задумывался, все ли вдовые княгини так? Наверное, нет, вон в давние лета княгиня Ольга сама и Киевом правила, и в Царьград ездила. А после? Ничего такого… Почему русские женщины не как хатуни? Но кто сказал, что князья не прислушивались к советам, даваемым по ночам после бурных объятий своими женами? Слушал ли Александр Ярославич свою Александру? А знаменитый дед Иван Данилович? Отец так явно не слушал, потому как мать советов не давала. А у него самого как будет?

Дмитрий впервые задумался над тем, какова будет его жена. Тоже ведь вопрос, надо, чтоб и разумна была, и неплодной не оказалась, и матерью хорошей, и… к душе легла… Не раз князья жен обратно к их отцам отправляли, потому как не пришлась княгиня…

Но эти заботы казались такими далекими! Ему всего тринадцатый, куда тут о женитьбе думать… Тем паче что митрополит Алексий снова поездку в Сарай задумал. Вести из Сарая принесли, что борьба идет между чингизидом Мюридом и ханом Абдуллой.

– А Абдулла не чингизид?

– Тоже таков, но его темник Мамай поставил, а Мюрид, тот со стороны Большой Орды пришел.

– Кому тогда подарки везти?

– То-то и оно, что обоим.

Не все поняли замысел митрополита, пришлось объяснять. В Орде разлад, уже открыто дерутся меж собой Мамай, зять убитого Бердибека, и ханы Синей Орды, за которыми сила степей стоит. Мамай по правобережью Волги ходит и в Крыму правит, а его противники по левому берегу, в Сарае.

Бяконт покачал головой:

– Ох, как бы не ошибиться со ставкой-то… Задобришь Мюрида, а Мамай осилит, тогда как?

– Дары обоим пошлем, и Мюриду, и Абдулле Мамаевскому. А ярлык поедем просить в Сарай, куда же еще? Если неурядица возникнет – с нас спрос маленький, кто ж знал, что в Сарае незаконный хан сидит? Но главное не то, я мыслю, что, пока Орда меж собой не сладит, можно много пользы для Руси и Москвы поиметь. Князь Димитрий Иванович, не упусти случай, твое время настает. Пока в Орде разлад, Московское княжество поднимай, под него остальные ставь, иначе нам с этим лихом не справиться!

Позже один на один митрополит говорил уж совсем откровенно:

– Молод ты, конечно, Димитрий, да времени ждать, пока возмужаешь, у Руси нет. Тебе всю Русскую землю под себя брать. И ни на кого не смотри, никого не слушай, пусть ругают тебя, пусть загребущим да несправедливым ныне назовут. Внуки да правнуки разберутся, воздадут сторицей, когда поймут, что не для своих закромов старался, а больше обо всей земле думал.

Долго внушал отроку митрополит про то, какая ему нелегкая судьба выпала, и про то, какую обязанность наложила. Дмитрий даже чуть испугался – выдюжит ли?

– А ты, отче, поможешь?

– Помогу, каждый шаг подскажу, где и грех на себя возьму, чтобы тебе легче было… Нет у тебя другого пути, ежели дорога́ тебе та земля, что дедами завещана, ты ее видел, когда в Сарай плыл. А еще с игуменом Сергием познакомлю. Радонежский монах весьма разумен, отцом духовным стать может.

И снова за бортом ладей журчала вода, свиваясь тугими струями, снова бежали по сторонам то высокие, то низкие берега… Но на сей раз не было рядом брата Владимира Андреевича, он в Москве остался, ни к чему всем ездить. А еще обратил внимание Дмитрий на то, что деревни по берегам вроде ожили чуть, за два года больше стало дымов, чаще люди встречаться, кто в лодке, кто просто у воды с делом.

А в Сарай-Берке ничего не изменилось, все так же разноязычно гомонили бесконечные рынки, гордо взирали на людей с высоты своего роста верблюды, позвякивая колокольчиками на шеях, так же пылили дороги под ногами многочисленных караванов. Снова кричали менялы и пахло вареной бараниной из многочисленных котлов, поставленных прямо посреди улиц для жаждущих поесть и способных заплатить за угощение.

И все же в воздухе просто разливалось беспокойство. Русские уже знали, что захвативший власть в Сарае хан Мюрид, или, как его назвал епископ Иван (был в Сарае и такой!) Амурад, спокойно не сидит, на правом берегу Волги власть взял темник Мамай, зять Бердибека. Силен, слов нет, но он не чингизид, потому быть ханом Золотой Орды не может, поэтому нашел другой выход – объявил ханом своего ставленника Абдуллу.

Слушая рассказ епископа Ивана, митрополит кивал головой:

– Нам то ведомо.

– А ну как Мамай власть возьмет? Он такой, он может… Тогда и ярлык не пригодится.

Алексий чуть скосил глаза на Ивана, стоит ли говорить? Решил – стоит, усмехнулся:

– А мы от обоих ярлыки получим, и к Абдулле посольство уехало с дарами. Пусть про запас два ярлыка будут. Это все равно дешевле, чем каждый год сюда мотаться к новому хану.

– Кабы год, а то ведь и по полмесяца хозяйничали! И каждый новый прежнего вырезал вместе со всеми его ближними. Страху натерпелись. И когда в Орде твердая власть будет?

Слушавший это молодой боярин Микола Вельяминов вдруг от души расхохотался:

– Вот времена настали – русские о твердой власти в Орде мечтают! Такого не бывало прежде.

Дмитрий заметил, что Алексий явно хотел что-то возразить, но не стал, оставил мысли при себе. Потом наедине спросил об этом, митрополит усмехнулся:

– А и внимателен ты, князь! И прав, и не прав боярин. Оно хорошо бы, чтобы власть была твердой и понятной, но для нас и такая неплоха. В мутной воде тоже рыбка ловится. Пока Орда меж собой дерется, ей не до Руси, можно и самим на ноги встать. Спеши, князь Димитрий, вот оно, твое время, про которое я твердил. Пока Мамай с Мюридом не вместе и в Сарае сильной руки нет, постарайся Москву укрепить, под себя остальные княжества взять.

– А если в Орде сильный хан будет?

– Успей понять, кто слабей, и присоединиться к сильному. Пусть сильный будет тебе благодарен за помощь, тогда еще передышку получишь. Хитри, изворачивайся, пока другого не дано, нет силы у Руси совсем свободной стать, потому твое дело крепить ее до поры до времени.

Писец старательно очинил новое перо, запас которых взят еще из Москвы, и приготовился нанести на пергамент все, что следовало сообщить потомкам о поездке князя Дмитрия Ивановича в Сарай-Берке. Пергамент уже разложен на небольшом столике, в плошку налиты чернила… В Сарае душно, несмотря на поздний вечер, проклятые мошки, привлеченные светом небольшого светильника, примощенного тут же, так и вьются перед лицом, лезут в глаза, в нос.

Феодор уже придумал фразу, которую следовало нанести на драгоценный пергамент, осторожно обмакнул перо в чернила и тут заметил налипшую на кончик здоровенную муху. Видно, утонула в плошке, а писец не заметил. Досадливо тряхнув пером в надежде избавиться от нежелательной гостьи в чернилах, Феодор с ужасом увидел большущую кляксу, расползающуюся по листу.

С досадой дернув рукой, писец… задел пергамент и его краем опрокинул плошку! Столик слишком мал для большого листа и чернильницы. Теперь уже не клякса, а целая лужа разлилась по дорогому пергаменту, норовя пролиться и на одежду. Монах вскочил, смахнул чернила с листа и неожиданно для себя ругнулся, помянув нечистого. Пергамент был испорчен!

Видимо, привлеченный его ругательством, в каморку заглянул митрополит:

– Пошто нечистого к ночи поминаешь? – Увидел разлитые чернила, все сразу понял, но браниться не стал. – Лист посуши, потом ножичком поскребешь, он еще на другое сгодится, что попроще. Остальное очисти да возьми у меня еще лист. И чернила не ставь на столик, можно же рядом пристроить! – Уже обернувшись, чтобы уйти, Алексий вдруг добавил: – Чтоб всякая дрянь в чернила не попадала, накрывай их тряпицей сверху.

Чернец не мог поверить своим ушам, неужто и наказан не будет?! Но он ошибался, митрополит уже под конец строго велел:

– А за ругань неприемлемую сорок ден вечерами по два десятка раз молитву читать станешь и поклоны бить. Я скажу какую.

Феодор вздохнул и принялся выполнять приказанное. Получается, что не за испорченный пергамент его митрополит наказал, а за брань непотребную? Ловко, хотя прав Алексий, как можно писать о делах славных, ежели с недобрыми словами к письму приступаешь?

Немного погодя на пергамент легли первые строки: «В лето 6871 (1363) прииде князь Димитрий Иоаннович в Сарай…»

Мюриду были очень нужны деньги, он дал ярлык князю Дмитрию Ивановичу в обмен на богатые подарки, правда, для пущей важности сначала облагодетельствовал ярлыком, а потом дары принял. Пусть попробует кто сказать, что куплен ярлык!

Русские повернули носы своих ладей на север, пора уходить домой. Получить ярлык еще не все, теперь надо вернуть себе Владимир, где сидит Дмитрий Суздальский. В том, что князь Дмитрий Константинович будет противиться, никто не сомневался. Только бы Мюрид не передумал спустя две недели, а еще чтоб его самого в ночи не прирезали как барана. Кажется, впервые русские бояре переживали за судьбу ордынского правителя! Вот она, замятня ордынская!

Немного погодя прибыло и второе посольство – от Абдуллы Мамаевского. Там тоже расстарались и тоже привезли ярлык на великое княжение для Дмитрия Ивановича! Казалось, что все складывается хорошо, но на Руси редко жили спокойно, так получилось и на этот раз.

Прознав, что московские послы получили ярлык еще и у Абдуллы, хан Мюрид страшно обиделся и поспешил в знак своего недовольства отослать новый ярлык Дмитрию Суздальскому с бывшим в то время в Орде Иваном Белозерским. Теперь ярлыка оказалось два от разных ханов и у разных князей. Это не сулило ничего хорошего.