Князь Московский

Снова по Москве поминальный звон, снова плач в княжьем тереме. Недолго пробыл великим князем Иван Иванович, подкосила его смертушка на тридцать четвертом году. Молод ведь еще, жить бы да жить… Но никто своей доли не знает, сколько землицу топтать и когда помереть. Ходили слухи, мол, это ордынских дело, даром что прожил князь после проклятых, те мастера, всегда умели травить медленной смертью. С чего бы вдруг молодому, здоровому и враз слечь? Но говорили все шепотом, в Сарай-Берке таков хан сидит, что не знаешь, чего ждать…

Почти без сил протяжно всхлипывала теперь уже вдовая великая княгиня Александра, временами по-бабьи подвывала. Для нее почивший в первую очередь не князь, а просто муж, любимый и пригожий Ванечка, что оставил ее с детишками одну на белом свете.

Дмитрий смотрел на такого непохожего отца и не мог заставить себя поцеловать его холодный белый лоб. Мальчика подтолкнул кто-то из бояр:

– Иди, князь Дмитрий Иванович, иди.

Дмитрий был настолько поражен этим обращением: «князь Дмитрий Иванович», что как в тумане все же подошел к лежавшему неподвижно отцу, склонился над его белым чужим лицом.

Весь день, пока отпевали да погребали князя, у Дмитрия билась одна и та же мысль: он князь! И зовут его взрослые всесильные бояре Дмитрием Ивановичем! Эта мысль забивала даже страшную жалость к умершему отцу и к рыдавшей почти без памяти матери.

Русь осталась без великого князя. Московским князем стал девятилетний Дмитрий Иванович, но, обдумав все, московские бояре решили в Орду за ярлыком на великое Владимирское княжение пока не ехать, если наверняка результата не знаешь, ни к чему зря деньги тратить. Ярлык на великое княжение отдан суздальскому князю Дмитрию Константиновичу. Радовался, сказывали, как дитя малое, получил то, чего и не ждал вовсе. Его старший брат Андрей вдруг отказался, вот и повезло: изумленный таким поворотом дела, новый хан Новруз отдал ярлык следующему брату – Дмитрию.

В Золотой Орде началась настоящая замятня – никто не мог удержаться у власти долго, один хан менял другого, отправляя на тот свет и всех его ближних. Чур меня! – крестились все, кто об этом слышал. Плохо, когда князь на князя, но чтоб так!.. Десятками вырезались родственники и сотнями их приближенные и слуги.

Но Руси было не до того, она с трудом приходила в себя после мора, снова поднимала вымершие деревни и города.

Прошли тяжкие дни похорон, потом сороковины. Мать все плакала и плакала, мальчики, хотя и жалели отца, не могли столько кручиниться, тем паче Дмитрий, которого закружили невиданные дела.

Князь Иван еще перед поездкой в Сарай-Берке составил подробное завещание, видно, побаивался чего-то. Теперь пришла пора с ним разобраться. Поделил покойный великий князь все по чести и совести, никого не забыл, даже свою старую мачеху, всем наделы определил и порядок их передела в случае чего…

Но мальчиков меньше всего интересовал перечень их деревень и земель, гораздо больше скарбница. Даже вдовая княгиня Александра, у которой от слез уж лицо опухло и под глазами сине, и та не смогла сдержать улыбку, когда сыновья с горящими глазами принялись разглядывать принадлежавшие теперь им сокровища, любуясь драгоценными каменьями, украшавшими оклады икон, оружие, пояса, одежду, а то и просто перстни, браслеты, ожерелья…

– Ух ты! Смотри, смотри, горит-то как!

– А у меня вот чего… Тоже огнем полыхает!

Они не сознавали, что все это будет так же лежать, как прежде лежало, запасом на самый черный день. Многие годы копили московские князья такое богатство совсем не ради того, чтобы покрасоваться им перед другими. Даже отправляя в Орду дорогие подарки, старались этот запас не трогать.

Княгине об этом не думалось, а вот боярин, показывавший добро, опасался, как бы не запустили руки княжичи в собранное их предками. Слишком молод князь Дмитрий, мало пожил за отцом, мало чему научился.

Но юный князь только полюбовался, ничего себе требовать не стал, как и княгиня Александра. Казалось кощунственным вдруг надеть на пальцы перстни, что до нее кто-то берег и жалел. Да и к чему, если она вдова? Не будь сыновей, ушла бы в обитель, приняла постриг и доживала свой век в мыслях о почившем муже. Но слишком малы еще Дмитрий и Ванятка, да и племянник Владимир, сын князя Андрея, тоже невелик годами. Что Дмитрия князем назвали, то лишь на словах. Какой он князь?

Другая бы постаралась власть при сыне себе взять, сама бы всем распоряжалась, но Александра не такова, ее и при жизни мужа тяготило, что надо не о своей семье думать, а обо всех сразу, а уж без князя так совсем не справится… И митрополита нет, сидит под замком у Ольгерда в Киеве. Благо хоть бояре рядом, они и правят. Пусть себе, вырастет Дмитрий, сам решит, как ему лучше, а пока посидит за боярами.

Княгиня так задумалась, что не расслышала вопроса старшего сына. Тот настойчиво повторил, протягивая большой крест с изображением чьего-то лика:

– Это Александр Невский?

– Что? – очнулась наконец княгиня. – Не знаю.

Выручил боярин, ответил:

– Это святой Александр, покровитель Александра Ярославича. А крест его. Александр Ярославич был дедом твоего деда.

У Дмитрия блестели глаза:

– Как это?

– Ну слушай. Твой дед Иван Данилыч Калита. А его отец – Данила Александрович, сын Александра Ярославича.

– И мой? – осторожно выдохнул младший брат Ванятка.

Боярин рассмеялся:

– И твой, вестимо. Славные у вас предки, княжичи, – вмиг поняв оговорку, исправился: – князь Димитрий Иванович.

Дмитрию стало почему-то совестно, словно без спроса забрался в эту скарбницу, словно не заслужил еще зваться правнуком великого князя-воина. Не задумываясь, он мотнул головой:

– Я тоже стану воином, как Александр Ярославич!

Ему эхом откликнулся Иван:

– И я!

– И ты? – обернулась княгиня к стоявшему молча чуть в стороне племяннику. О Владимире все забыли.

В ответ он только кивнул. Дмитрию снова стало стыдно, он повел рукой вокруг:

– Я с тобой поделюсь этим…

– И я! – подтвердил решение брата Ваня, готовый едва ли не сразу потащить из сундуков всякую всячину Владимиру. Их пыл осадила мать:

– Это все останется здесь лежать, как лежало. Не вами собрано, не вами и тратиться будет. Великий князь не для того завещал, чтобы вы растаскивали. И Владимирова доля здесь есть, его князь Иван не обидел, треть всего, что на Москве ему отдал, но только не след тратить то, что предки собрали. Сюда добавлять можно, а растаскивать нет.

Все три княжича опустили головы: конечно, по-мальчишечьи им очень хотелось хоть немного помахать тяжеленными мечами, рукояти которых щедро разукрашены разноцветными камнями, надеть на себя богатые оплечья, подержать в руках большие кубки…

Боярин вздохнул:

– Эх, разве ж это богатство… Слезы горькие остались, а не скарбница…

– А куда ж все делось?! – ахнули княжичи.

Боярин развел руками:

– А куда у нас все девается? В Орду утекло…

Дмитрию очень хотелось сказать, что он не позволит больше раздаривать всяким ханам злато и серебро из своей казны, но посмотрел на мать и осекся. Вспомнил, что не он собирал, не ему и распоряжаться. Верно…

Когда выходили из скарбницы, все же не удержался, прошептал Владимиру:

– Только крест тот со святым Александром не отдам…

Маленький князь Дмитрий впервые почувствовал себя наследником славных предков, почувствовал ответственность за свое положение. Он князь московский и должен постараться стать не хуже дяди Симеона, о котором говорят, что он крепко Москву держал, деда Ивана Даниловича Калиты, что Москву поднял, и даже князя Александра Ярославича, которого народ Невским прозвал.

А еще Дмитрий решил, что надо обо всех расспросить подробней, а то слышал кое-что и не более. Отец сам не готовился стать великим князем и сыновей к такому не готовил, потому учебой особо не нагружал, разве что ратной, к которой Дмитрий был весьма охоч.

На улице с утра ветрено и противно, то снег вдруг зарядит, то в дождь перейдет. Под крыши забились все, кто может, ни людей на дворе, ни собак, ни даже вездесущих ворон. Воробьи под стрехами нахохлились.

Для Дмитрия самая дурная погода, он не любитель сидеть дома. От безделья волком выть хочется. Княжич прилип к окну, пытаясь что-то разглядеть. У крыльца и впрямь шум, суета.

Княгиня Александра подняла голову от рукоделия:

– Что там?

– Не знаю, кто-то приехал.

Мать подошла к окошку, тоже глянула.

– А, это Дмитрий Михайлович Боброк. Зять.

– Чей зять? – полюбопытствовал княжич. Любой новый человек – всегда интересно, и можно увильнуть от занятий.

– Наш с тобой. Не помнишь, что ли? Дмитрий Михайлович сосватал твою сестру Анну и увез в свою Волынь.

– Не помню, – помотал головой Дмитрий и тут же помчался на крыльцо разглядывать князя Волынского. Володя поспешил за ним.

Немного погодя Дмитрий внушал брату:

– Во! А говорили, что князь не может быть толстым! Смотри какой…

Дмитрий Михайлович и впрямь был основательным, не зря прозвали Боброком. Когда сидел, так и вовсе похож на большого бобра, русский богатырь, коренастый, надежный… Два дня, пока он пробыл в Москве, мальчишки мотались следом как привязанные и глядели снизу вверх.

Знать бы им, что в сентябре 1380 года именно Дмитрий Михайлович Боброк будет сильной рукой удерживать лошадь Владимира Андреевича, не позволяя Засадному полку раньше времени выехать на поле Куликово, одновременно пытаясь разглядеть в огромном скопище бьющихся людей Дмитрия Ивановича, одетого в латы простого ратника!

Вельяминовы вокруг молодого князя вились роем, правда, с толком, что не умел – тому учили, о чем не знал – сказывали. К кому же обращаться с вопросами, как не к ним?

– Почему дед прозван Калитой? Вообще-то, за кошель, что у пояса для мелочи разной висит. Только у Ивана Даниловича там частенько золотишко звякало. Любил он золотишко-то. Все, что в казну шло, любил. Всем умел угодить – и ордынцам, и боярам, а все больше себе самому. Руки загребущие…

Василий Васильевич сам смутился своих слов, но помотал головой:

– То не я говорю, то на Москве слух такой идет.

Княгиня Александра оторвала взгляд от шитья, усмехнулась:

– Да чего уж там! Правду молвят, если все одно говорят, значит, не врут. Иван Данилович своим скопидомством славился, прижимистостью, а с другой стороны щедростью к ордынским ханам. Столько, слыхивала, к ним возил, что самим вовек не прожить…

Василий Васильевич Вельяминов почему-то взвился, точно это его скопидомом назвали, а не давно покойного князя:

– Для себя, что ль, возил-то?! Для Москвы, для Руси возил. Зато как с Узбеком задружил, так и не бывало на Москве татар набегами. И прижимист был со смыслом. Денежку к денежке собирал, чтоб сыновьям, а потом и внукам оставить. – Довольный собой, Василий Васильевич заключил: – Верно поступал Иван Данилович, никому от того худо не было, всем одна польза.

Княгиня даже смутилась такому отпору:

– Да я разве что говорю? Объяснила только, за что прозвище дано. Вон князя Ивана Красным звали да Милостивым, потому как красив был и добр ко всем.

Василий Васильевич постарался спрятать гримасу, не выдержал, поморщился. Вот то-то и оно, что вся память осталась о красоте да кротости. Другое дело его старший брат Симеон Иванович! Того и Гордым прозвали, потому что всех под свою руку, под свою волю норовил поставить. Хороший продолжатель отцовских стараний был, да рано погиб.

Из таких бесед Дмитрий все больше осознавал, что подражать нужно деду Ивану Калите да дяде Симеону Гордому, что князь на Москве крепким должен быть, не то и самой Москве не бывать. Вот уж этого маленькому князю никак не хотелось! Для себя Дмитрий твердо решил, что станет князем сильным и хитрым одновременно, как дед Иван Данилович.

Мальчик даже не подозревал, как скоро ему придется идти по стопам знаменитого деда.