Для княгини Серафимы Изяславны Дарья была не просто служанкой, но скорее самой близкой подругой, поскольку они вместе росли и подружились еще в детстве. Княгиня Серафима была всего на полгода старше Дарьи. Никаких тайн между ними не было. Вот почему княгиня Серафима в тот же день узнала о намерении Дарьи выбрать себе в женихи одного из гридней дорогобужского князя. Княгиня Серафима пожелала сама взглянуть на Горяина.
Это случилось после полуденной трапезы опять же в светлице Давыда Гордеевича.
На этот раз сильнейшим волнением был объят Горяин, ожидая вместе с дядей появления княгини Серафимы. Ждать им пришлось недолго.
Серафима Изяславна пришла вместе с Дарьей. При виде супруги мстиславльского князя Горяин буквально лишился дара речи.
Юная княгиня блистала поистине неземной красотой. Ее мать была восточных кровей, отец же был русич. Поэтому в облике Серафимы Изяславны как бы смешались два типа красоты: восточный и славянский. Княгиня была довольно высокого роста, имела прекрасное сложение, это подчеркивалось ее длинным шелковым платьем нежно-голубого цвета с замысловатыми узорами у ворота и на рукавах. Темно-каштановые волосы княгини были заплетены в две косы, которые были уложены в красивую прическу, напоминающую корону. На ее гибкой белой шее поблескивали ожерелья из разноцветных драгоценных камней. Мелкие темно-красные рубины и сиреневые аметисты переливались гранями на заколках, скрытых в волосах Серафимы Изяславны.
Лицо княгини имело форму совершенного овала. Белизна ее довольно высокого лба подчеркивалась плавным изгибом черных бровей, длинные края которых чуть загибались ближе к вискам, напоминая крылья ласточки в размахе. Темные очи княгини имели ярко выраженный миндалевидный разрез. У нее были очень густые изогнутые ресницы, которые прекрасно контрастировали с ослепительно-белыми белками ее глаз. Небольшой прямой нос княгини не имел ни малейшего изъяна. Столь же прелестны были и ее алые красиво очерченные уста. Подбородок и щеки княгини имели мягкую прелестную округлость, как бы дополняя своими линиями дивное совершенство этих поистине божественных черт.
Глядя из-за плеча княгини на пребывающего в сильнейшем смущении Горяина, Дарья поглядывала на него с горделивой полуусмешкой на устах. Ее взгляд говорил юноше: мол, я же предупреждала тебя, что моя госпожа – красивейшая из женщин!
Давыд Гордеевич и Горяин отвесили княгине почтительный поклон.
– Мне небезразлична судьба Дарьи, которую я знаю с младых лет, – заговорила Серафима Изяславна, усевшись на стул. – Поэтому я здесь. Расскажи-ка мне про отца этого юноши, боярин. – Княгиня взглянула на Давыда Гордеевича, сидевшего у стола. – И о нем самом что-нибудь поведай. Ведь ты, кажется, его родной дядя.
– Истинно так, княгиня, – сказал Давыд Гордеевич, не меньше Горяина восхищенный внешней прелестью Серафимы Изяславны. Это восхищение несколько путало мысли в голове у Давыда Гордеевича.
По этой причине он начал свой рассказ чуть издалека, поведав сначала о своем отце и деде, а уж потом перешел на повествование о своем старшем брате и о своих родных племянниках.
Горяин, сидевший на скамье у стены, был ни жив ни мертв. Ему вдруг стало страшно от мысли, что если Давыд Гордеевич проговорится об его истинном родстве с боярином Самовладом, то красавица-княгиня может воспротивиться помолвке ее лучшей подруги с сыном наложницы. Ведь, говоря по правде, Горяин боярич лишь наполовину.
Видимо, Давыд Гордеевич и сам прекрасно сознавал это, а потому больше расхваливал не достоинства Горяина, но славное прошлое их боярского рода.
Юная княгиня сразу почувствовала, что ее собеседник слишком отвлекается на второстепенные подробности и даже на ее прямые вопросы дает не вполне ясные ответы. Ей были хорошо известны все хитрости и уловки в такого рода делах. При заключении брака, как и в торговых сделках, частенько какая-то из сторон утаивала часть правды, желая сбыть с рук жениха или невесту, подобно залежалому товару.
– Внешне твой избранник мне понравился, – сказала княгиня, придя вместе с Дарьей в свои покои. – Он показался мне скромным и не избалованным. И родословное древо его впечатляет. Однако дядя его явно хитрит, явно чего-то недоговаривает. У меня сложилось впечатление, что Давыд Гордеевич далеко не все знает о прошлом Горяина или знает, но предпочитает умолчать об этом.
– Что же ты мне посоветуешь? – спросила Дарья, глядя в очи своей знатной подруге.
– Свози-ка Горяина к своему отцу в Трубчевск, – промолвила Серафима. – Твой отец побеседует с ним и мигом распознает, что он за птица.
– Я и сама хочу показать Горяина отцу и матушке, – сказала Дарья. – Пусть о моей помолвке сначала узнают мои родственники в Трубчевске, и все те, кто ко мне в женихи набивается.
В эту же пору в Смоленске гостил знатный татарин Кепек, сын Тохтамыша.
Было время, когда хан Тохтамыш, выходец из Синей Орды, возродил распадающуюся на улусы Золотую Орду. Тохтамыш сжег Москву, подчинил колонии генуэзцев в Крыму, совершил победоносные походы в Хорезм, Персию и Азербайджан. Единственного врага Тохтамыш так и не смог одолеть, как ни старался. Этим врагом был эмир Самарканда Тимур Ленг. (Ленг – по-персидски значит «хромец».)
Потерпев от Тимура два сокрушительных поражения, Тохтамыш остался без войска и без союзников, утратив власть над Сараем. Тохтамыш нашел приют в Литве у Витовта, рассчитывая с помощью литовцев вновь захватить золотоордынский трон.
Однако в Золотой Орде прочно утвердился бывший соратник Тохтамыша Едигей. Это был упорный и жестокий противник. Едигей сумел разбить войско Витовта и отряды Тохтамыша на реке Ворскле. После этого поражения Тохтамыш уже не надеялся обрести былую власть в Золотой Орде, удалившись с немногими своими сторонниками в Сибирь, дабы основать в тамошних лесах и речных долинах свой собственный улус. Постаревший Тохтамыш хотел дожить свой век в глухой сибирской стороне, собирая дань со слабых лесных племен, но Едигей разыскал его и там. Едигей долго преследовал Тохтамыша по лесам и долам и наконец убил его в каком-то вогульском селении на берегу реки Туры.
После смерти Тохтамыша прошло уже пять лет. Сыновья Тохтамыша разбрелись кто куда, подобно своему покойному отцу стараясь выкроить себе ханские владения на окраинах Золотой Орды. Старшие из Тохтамышевых сыновей, и среди них Кепек, обосновались во владениях Витовта, предпринимая раз за разом отчаянные попытки отомстить Едигею за смерть своего отца и вырвать у него власть над Золотой Ордой.
Джелал-ад-дин, самый старший и воинственный из сыновей Тохтамыша, сумел дважды на короткий срок воцариться в Сарае. Однако Едигей всякий раз сгонял Джелал-ад-дина с трона. Едигей, как в свое время Мамай, ставил у власти в Сарае ханов, послушных его воле. Не будучи чингисидом, Едигей не мог претендовать на ханский престол, но, распоряжаясь всеми войсками Золотой Орды, он по сути дела являлся самым могущественным лицом в государстве.
Когда Джелал-ад-дин был вторично разбит Едигеем и изгнан из Сарая, то он и его братья Керим-берды и Кепек заключили союз с Витовтом. Братья Тохтамышевичи обещали Витовту выступить на его стороне в войне с Тевтонским орденом, но за это потребовали у литовского князя также помощи войском и деньгами против их заклятого недруга Едигея.
Ныне Джелал-ад-дин находился в Тракайском замке. Керим-берды со своим конным отрядом стоял в Вильно. Кепек со своими людьми расположился в Минске. Витовту постоянно поступали жалобы от жителей Вильно и Минска о притеснениях со стороны татар, которые привыкли жить за счет грабежей. Витовт мог воздействовать на Керим-берды и Кепека только через Джелал-ад-дина, который пользовался непререкаемым авторитетом у своих своенравных братьев.
Кепек свел дружбу с Лингвеном Ольгердовичем после того, как они совместно обороняли Полоцкую землю от рыцарей Ливонского ордена. Кепек был моложе Лингвена, но уже имел изрядный военный опыт, так как сел в седло в десять лет. И с этого же возраста Кепек участвовал в нелегких скитаниях своего отца, деля с ним опасности и невзгоды. Кепек был горяч и честолюбив. По этой причине он не пожелал отправиться с отцом в лесной сибирский край, предпочтя вместе со старшими братьями выждать в Литве подходящий момент, чтобы одним ударом покончить с Едигеем и отнять у него власть над Золотой Ордой.
Своенравная горячность Кепека едва не довела до кровопролития во время пиршества во дворце Лингвена Ольгердовича.
Кепек увидел на пиру Серафиму Изяславну и стал досаждать ей знаками своего внимания. Лингвен пытался всячески урезонивать татарского царевича, но у него это плохо получалось. Кепек успел изрядно набраться вина, а потому вел себя все наглее и развязнее. Дошло до того, что Кепек подсел за столом к Юрию Глебовичу и стал предлагать ему сделку.
– Не хочу тебя оскорбить, князь, но твоя жена-красавица более достойна моего ложа, – промолвил Кепек. – Я потомственный чингисид! Мой род древнее и славнее твоего. Русские князья и поныне являются данниками чингисидов. Отдай мне свою супругу, князь, а я дам тебе за нее отступное золотом и лошадьми.
– Не желая меня оскорбить, ты все же нанес мне оскорбление, узкоглазый выродок, – отчетливо проговорил Юрий Глебович, глядя в хмельные раскосые очи знатного татарина. – Кто-то из русских князей, может, еще и откупается от Орды мехами и серебром, но токмо не я. Никто из моих предков никогда не платил вашему поганому роду ни шкурки, ни монетки. Смоленские князья всегда били татар и плевали на вашу гордыню! Вся твоя родня, негодяй, есть сборище насильников, грабителей и убийц. Такие же и предки твои до любого колена.
Над длинным пиршественным столом воцарилось гнетущее молчание. Все гости Лингвена и он сам невольно замерли после столь смелой отповеди Юрия Глебовича. Серафима Изяславна была бледна, но выглядела спокойной и невозмутимой.
Кепек резко вскочил, отшвырнув стул. В его руке сверкнул изогнутый кинжал, который он приставил к горлу Юрия Глебовича.
– Ты пожалеешь о своих словах, князь, – сказал Кепек, кривясь от еле сдерживаемого гнева. – Я предлагал тебе отступное за твою жену, хотел разойтись с тобой по чести. Ты не пожелал этого. Так пеняй же на себя, князь. Я отниму у тебя жену силой! Я надругаюсь над нею в твоем присутствии, дабы ты впредь не смел глумиться, упоминая чингисидов…
Дальнейшее произошло молниеносно. Юрий Глебович ловким кошачьим движением перехватил руку Кепека, сжимающую кинжал. Затем, поднявшись над столом, молодой князь с такой силой двинул татарина кулаком между глаз, что тот, гремя посудой, перелетел через стол с яствами и грохнулся на пол, зацепив сапогами кого-то из смоленских бояр. Телохранители Кепека, выхватив сабли, бросились на Юрия Глебовича. Однако того заслонили его дружинники, сорвав со стены гридницы мечи и топоры.
Лингвену пришлось решительно вмешаться, чтобы не допустить кровавой бойни посреди торжества. Литовские дружинники окружили Кепека и его нукеров плотным кольцом и чуть ли не силой принудили их удалиться из пиршественного зала.
Кепек громко выкрикивал угрозы в адрес Лингвена и Юрия Глебовича. Вне себя от бешенства Кепек сначала изрубил саблей всю мебель в отведенной ему комнате, затем приказал седлать коней. Приближенные Лингвена напрасно пытались уговаривать Кепека замириться с Юрием Глебовичем. Привыкший к безнаказанности, Кепек никого не хотел слушать, собираясь в дорогу. Татары покинули Смоленск, по пути отхлестав плетьми нескольких случайных прохожих и разбив копьями несколько стеклянных окон в боярских теремах, стоящих вдоль Большой дороги.
О проекте
О подписке