Глава седьмая
Фейдима

Евнухи Артасир и Багапат, вернувшись с базара, принесли царице скатки дорогих тканей.

Атосса, проснувшаяся с головной болью, небрежно одетая и непричёсанная, разглядывала разложенные перед ней образцы материй. Здесь были расшитая золотом парча, тонкий египетский виссон, фригийский лён, мягкий мидийский кашемир…

Тут же находилась одна из рабынь, которая собиралась делать причёску своей госпоже. Эта девушка была любимицей Атоссы, поэтому она смело давала ей советы по поводу того, какая ткань более годится на покрывало, какая на платье, какая на плащ…

Атосса хранила каменное молчание, небрежно перебирая куски тканей.

Вдруг Атосса вскинула глаза на евнухов и требовательно произнесла:

– Какие разговоры ходят в городе?

Евнухи потупили очи.

– Так… – Артасир пожал плечами. – Чернь обсуждает всякую чушь!

– Какую именно чушь? – Атосса повысила голос.

– В народе ходит слух, будто Бардия мёртв, – прошептал Артасир, на шаг приблизившись к царице. – Будто бы на троне сидит не Бардия, а некий двойник.

– Кто же этот двойник? – опять спросила Атосса.

– Смердис, брат Гауматы, – шёпотом ответил Артасир. – Так говорят, госпожа.

– Но ведь Смердис был обезглавлен, – сказала Атосса, – обезглавлен тобой и Атутой. Как всё это понимать, Артасир?

Евнух пожал плечами с выражением полнейшего недоумения на лице.

Атосса села на стул. Повинуясь её молчаливому жесту, рабыня удалилась из комнаты.

– Что же вы молчите, мои верные помощники? – скорбным голосом промолвила Атосса. – Ваша госпожа угодила в западню, неужели вы не понимаете этого?

– По моему разумению, госпожа, Артасир и Атута обезглавили Бардию, а не Смердиса, – сказал Багапат. – Ведь Бардия и Смердис были так похожи лицом и статью.

Артасир издал протестующий возглас: поднять руку на царя для евнуха было чудовищным преступлением.

Но Багапат пропустил протест Артасира мимо ушей и невозмутимо продолжил:

– Видимо, в ту злосчастную ночь в крепости Сикайавати находился Бардия, а не Смердис. Как и почему он там оказался, я не знаю. Всё это странно и непонятно. То, что твой муж и брат, госпожа, в последнее время резко изменил свои привычки, заметили многие во дворце. Но никому не приходила в голову мысль о столь чудовищной подмене. Только Прексасп докопался до истины, за это братья-маги и убили его.

– Значит, по-твоему, я соучастница преступления? – воскликнула Атосса, изобразив ужас на своём лице. – Ведь это я подослала убийц к Смердису, а на деле лишила жизни любимого брата!

– В твоём поступке, госпожа, можно усмотреть скорее злой рок, нежели злой умысел, – проговорил Багапат. – Ведь ты не желала смерти своему брату.

– Конечно, не желала! – с жаром воскликнула Атосса. – Я любила Бардию!

– Возможно, это случайность, что вместо Смердиса был убит Бардия. – Багапат печально вздохнул. – А может, это тщательно продуманное коварство.

– Коварство братьев-магов, ты хочешь сказать? – спросил Артасир, опасавшийся, что Багапат желает бросить тень на него.

– Ну конечно, братьев-магов, – ворчливо отозвался Багапат. – Успокойся, Артасир. Ты вне подозрений.

Проведя бессонную ночь, Атосса придумала, как ей добиться своей цели и заодно избавиться от братьев-магов.

* * *

После утренней трапезы Атосса отправилась к Фейдиме, зная, что та после завтрака любит гулять в укромных уголках дворцового парка.

Величественные дубы и кедры, высокие горные ели и стройные лиственницы, взращённые кропотливым трудом рабов, даже в сильный летний зной дарили тень и прохладу.

Оставив служанок на каменной скамье возле искусственного озерца, Атосса и Фейдима неторопливо прогуливались по широкой аллее, выложенной обломками мраморных плит, между которыми пробивалась сочная зелёная трава.

Утреннюю тишину нарушал лишь щебет птиц.

– Терзаемая своими и твоими подозрениями, милая Фейдима, я стала внимательнее относиться к своему мужу, – молвила Атосса. – И мне открылась страшная истина: я делю ложе не с Бардией!..

– А с кем же? – испуганно спросила Фейдима. – Неужели со злым духом?

– Нет, – тихо, но твёрдо ответила Атосса, – под видом Бардии скрывается Смердис, брат Гауматы.

– Но ведь Смердис умер два месяца тому назад, – заметила Фейдима.

– Умер мой брат Бардия, – пояснила Атосса. – Его убили Смердис и Гаумата, чтобы захватить царский трон, ведь они потомки мидийских царей.

– Неужели Смердис так сильно похож на Бардию? – изумилась Фейдима. – Неужели даже родная дочь Бардии уверена, что Смердис – это её отец? Как такое может быть?

– Ты ведь сама много раз встречалась со Смердисом здесь, во дворце, но заподозрила, что это не Бардия, лишь оказавшись в постели с ним, – сказала Атосса, мягко взяв Фейдиму под руку.

– Милая Атосса, как же ты распознала, что на троне сидит Смердис, а не Бардия? – загорелась любопытством Фейдима.

– Случайно. – Атосса усмехнулась краем рта. – Однажды целуясь с мужем, я вдруг обнаружила, что у него нет одного уха.

– Теперь понятно, почему твой муж отрастил длинные волосы, – обронила Фейдима.

– Есть и другие признаки, подтверждающие мою правоту, – продолжила Атосса. – У Смердиса отсутствует ожог на правом бедре, о котором знаем лишь мы с Артистоной. Смердис подвержен пьянству, а Бардия никогда этим не страдал. И наконец, Смердис не знает ласкательного прозвища, каким мою мать называл мой отец. Он говорит, мол, просто забыл его из-за множества дел и забот. Это ложь. Он – не Бардия, поэтому просто его не знает.

Беседа Атоссы и Фейдимы продолжалась около часа, затем они расстались с заговорщическим видом.

За обедом Атосса как бы между прочим обмолвилась, что Фейдима огорчена – царь совсем забыл о ней!

– Ты же сама была против того, чтобы я ходил к Фейдиме, – проворчал Смердис, ополаскивая руки в тазу с тёплой водой после жирной баранины.

Евнух, державший перед Смердисом медный таз с водой, щурил глаза, когда брызги попадали ему на лицо.

– Ну, иногда-то можно порадовать Фейдиму постельными ласками, – с улыбкой заметила Атосса. – Всё-таки она – моя лучшая подруга.

– Что ж, я сегодня же вечером навещу твою лучшую подругу, – сказал Смердис. – Эта прелестница умеет доставлять удовольствие мужчине. Но тебе этого не понять, и потому несчастный ты человек! – с ухмылкой добавил Смердис, взглянув на евнуха.

– Важно, чтобы ты был счастлив, мой повелитель, – промолвил евнух, подавая царю полотенце.

Едва вечерние сумерки заполнили узкие улицы Экбатан, Смердис отправился в покои Фейдимы. Этого-то и добивалась Атосса, которая взяла Фейдиму в союзницы, осуществляя свой очередной коварный замысел. Впрочем, Фейдима и не догадывалась о глубине коварства своей царственной подруги.

Фейдима сделала вид, будто вовсе не ожидала прихода царя. Её смущение и робкая радость, которую она не пыталась скрывать, вызвали у Смердиса желание выразить красивой наложнице свой восторг при виде неё, что он и сделал грубовато, но искренне. Царь и наложница поцеловались в уста и тут же стали торопливо раздеваться, выдворив прочь служанок. Смердис сгорал от похотливого нетерпения. Фейдима искусно изображала то же самое. Однако её пытливые очи, прикрытые изогнутыми ресницами, пристально следили за царём.

Зная по опыту, как сильно Смердис обожает оральные ласки, Фейдима живо завладела его мощным фаллосом, обволакивая его своим языком, а сама краем глаза рассматривала внутреннюю поверхность правого бедра своего царственного любовника. Ожога там, действительно, не оказалось. Затем Фейдима вогнала в своё лоно вздёрнутый мужской стержень, устроившись сверху и опираясь руками в могучую грудь Смердиса. Своими ритмичными телодвижениями Фейдима довела царя до экстаза. В опочивальне слышались блаженные мужские стоны и возбуждённое женское дыхание.

Не давая своему любовнику ни секунды передышки, Фейдима приникла устами к его губам, втискивая свой ловкий язык в глубину пропахшего винным перегаром мужского рта. Одновременно её пальцы гладили и нежно теребили длинные завитые волосы царя. Правое ухо своего любовника Фейдима нащупала быстро, а вот левое… Левого уха не было! На его месте было лишь маленькое отверстие и крошечный бугорок, остаток ушной раковины.

Фейдима быстро отдёрнула руку, опасаясь, что Смердис заподозрит неладное.

Дабы распростёртый под нею мужчина не обратил внимание на невольную перемену в её лице, Фейдима опять склонилась над его обмякшим фаллосом, заставив мужскую плоть вновь распрямиться и обрести большие размеры.

Неутомимость и страстность Фейдимы пришлись по душе Смердису, и он пообещал своей наложнице завтра навестить её снова.

Уже облачённый в одежды царь вновь приблизился к ложу, на котором полулежала обнажённая Фейдима, чтобы запечатлеть у неё на устах прощальный поцелуй. Её странный пристальный взгляд слегка смутил Смердиса.

– Что-то не так? – спросил он, поправляя свои растрёпанные волосы.

– Всё прекрасно! – улыбнулась в ответ Фейдима.

Она подставила царю для поцелуя свои сочные губы и ласково провела своими нежными пальцами по щеке Смердиса.

Успокоенный этой улыбкой и этим ласковым прикосновением, Смердис удалился, не ведая, что судьба его уже решена.

В Экбатанах жила родная тётка Фейдимы, с которой она изредка встречалась за пределами дворца. Именно на этом Атосса и построила свой замысел. Через свою тётку Фейдима передала своему отцу, находившемуся в Сузах, устное послание. Суть послания заключалась в том, что персы, сами того не ведая, потеряли трон Ахеменидов, а во главе Персидской державы ныне стоят два мага-самозванца, убийцы царя Бардии.

Глава восьмая
Тревожные слухи

Месяц харапашия^[33] только начался.

Старый Арсам теперь жил в Пасаргадах, ибо должность царского судьи обязывала его каждодневно разбирать различные тяжбы, с которыми сюда шли люди со всей Персиды. Арсам был справедлив, и это было всем известно. Угроз он не боялся, поскольку пользовался любовью простого народа, в каждом городе и селении Персиды у Арсама имелись защитники и почитатели. Пытаться подкупить Арсама значило нажить себе непримиримого врага. На это тем более никто не отваживался.

Фрашаракой^[34] в Пасаргадах был лучший друг Арсама, а градоначальником – брат жены, тоже известный своей неподкупностью. Эта троица честно и беспристрастно выполняла царский указ о привлечении к суду всех мздоимцев и притеснителей, какими бы знатными они ни являлись. На судебные процессы, которые обычно проводились на площади под открытым небом, собирались толпы горожан и сельского люда, чтобы поглазеть на то, как поволокут в темницу очередного вельможу.

Арсам, признававший в мужчинах – а в мужчинах-персах особенно! – только самые прекрасные душевные качества, люто ненавидел стяжателей, воров и насильников. Приговоры его были суровы. Если Арсам приговаривал кого-то к штрафу, то к такому огромному, что судебные исполнители обирали приговорённого до нитки. Лжесвидетелей Арсам неизменно приговаривал к испытанию огнём^[35], утверждая, что лжецов должны судить боги, а не люди.

При этом слуги Арсама выкладывали столь длинные и высокие поленницы из сухих дров, что ни одному обвиняемому не удавалось выбраться живым из яростного пламени.

Столь же беспощаден был Арсам к нарушителям договоров, их подвергали водному испытанию^[36]. Арсам сам пускал стрелу из лука и посылал за нею столь нерасторопного бегуна, что приговорённый, которого в это время держали под водой, был обречён на смерть.

Тех, кто обвинялся в изнасиловании свободных женщин, Арсам без долгих разговоров отдавал палачу, который превращал их в евнухов.

В те дни немало знатных мужей скрывалось в горах и безводных пустынях, предпочитая терпеть лишения, лишь бы не угодить на суд к Арсаму. Беглецов разыскивали конные отряды воинов-тифтаев^[37], которые подчинялись гаушаке^[38].

В Персиде гаушакой был Вахьяздата. Этого военачальника Бардия приметил во время похода в Египет и приблизил к себе.

Вахьяздата проявлял столько рвения, рыская по следам бывших царских чиновников, скрывающихся от правосудия, что пользовался в народе не меньшей популярностью, чем Арсам.

Одним из отрядов воинов-тифтаев командовал Дарий, сын Гистаспа.

На этом настоял старый Арсам, не позволивший Гистаспу забрать своего старшего сына в свою сатрапию. Арсам заявил, что служить справедливости лучше делом, нежели словом.

Персидская знать недолюбливала тифтаев, которых обычно набирали из полудиких кочевых племён. Иные из знатных персов предпочитали покончить с собой, лишь бы не угодить в руки к тифтаям. Гистаспа возмущало то, что его старший сын главенствует над людьми, чьи обязанности вызывают презрение у знати. Однако противиться воле отца Гистасп не мог, поэтому он отправился в свою сатрапию без Дария, но взял с собой младших сыновей.

От Арсама не укрылось, что Дарий не в восторге от своего назначения, и он сказал внуку следующее:

– В стародавние времена персидские цари не брезговали сами собирать сухой коровий помёт, чтобы разжечь огонь в очаге. Корова и пламя костра сотворены Ахурамаздой, разве может быть нечистым творение бога? Первый человек тоже был творением Ахурамазды. Уксиев или коссеев можно презирать за их дикие нравы, но не тех из них, кто служит справедливости, преследуя негодяев, позабывших совесть и честь. Образно говоря, тифтаи – это сухой коровий помёт. А справедливость – это огонь, которому они служат.

– Дед, тебе бы жрецом быть, – заметил на это Дарий, – либо царём в царстве праведников.

– Царство праведников пребудет на земле, когда ниспосланный добрыми богами Саошьянт^[39] поведёт все народы на последнюю битву, – промолвил Арсам, глядя на внука голубыми проницательными глазами, в которых сквозила вера в сказанное им. – Это случится не скоро, ибо как гниющий труп полон червей и смрада, так и существующий мир испоганен семенами порока. Творя суд над ворами и насильниками, мы сражаемся с самим Ангро-Манью, который заманивает всех заблудших в свои чёрные сети. Только каждодневным служением справедливости, все вместе и каждый в отдельности, мы приближаем эру Визаришн^[40]. Помни об этом всегда, Дарий.

Вахьяздата был старше Дария всего на четыре года, и он уступал ему знатностью. Никто из предков Вахьяздаты никогда не занимал высоких должностей в государстве, тем более не состоял в царской свите. Взлёт молодого и честолюбивого Вахьяздаты, который до назначения гаушакой был простым сотником в войске, необычайно прославил его в родном городе Тарава, что находится в Кармании. Среди помощников Вахьяздаты было немало его земляков, постоянно досаждавших ему своими просьбами.

Персидская знать в Пасаргадах считала Вахьяздату выскочкой и относилась к нему настороженно. В самом деле, поведение молодого гаушаки было довольно вызывающим. Вахьяздата не носил бороду и не завивал волосы, что было неслыханно для перса. Он не признавал мидийскую одежду, полагая, что она более годится для женщин, нежели для мужчин. Персидскую одежду Вахьяздата тоже не надевал, предпочитая одеяние скифов, которое он считал более удобным для верховой езды. В обществе высоких вельмож Вахьяздата позволял себе громко и не к месту смеяться, ковырять в носу и чихать, не прикрывая рот ладонью. Шутить пристойно он тоже не умел, долгих речей не выносил, изысканных кушаний никогда не ел.

Вахьяздата был грубоват в общении. Он не умел угодливо поддакивать кому-нибудь, тем более перед кем-то заискивать. Не умел он и поддерживать непринуждённую беседу. И хотя его имя означает «созданный наилучшими богами», в его манерах было столько отталкивающего, что несоответствие этого человека своему имени подмечалось сразу и всеми, кто был с ним близко знаком.

Вахьяздата был коротконог, зато широк в плечах. Руки его обладали неимоверной силой. Он часто давал волю кулакам и в драках неизменно брал верх. Выросший в военном стане среди воинов, Вахьяздата умел обращаться с любым оружием, был жесток, считая это проявлением мужественности. Его душевная и умственная неразвитость тем не менее не мешала ему находить верный выход в опасных ситуациях, что вызывало уважение к нему со стороны подчинённых.

Вахьяздата был не корыстолюбив, но падок на женщин. Впрочем, даже незнатные женщины сторонились его, слыша его грубоватую речь и глядя на его угреватое некрасивое лицо. Поэтому Вахьяздате приходилось довольствоваться непритязательными обозными потаскухами.

Бардия часто вспоминал о тех временах, когда цари племён окружали себя храбрыми наездниками и силачами, поддерживая суровое родовое братство. По этой причине Вахьяздата приглянулся Бардии своей простотой, отвагой и выносливостью. К тому же Вахьяздата отличался собачьей преданностью, в чём Бардия имел возможность убедиться.

* * *

Весть о смерти Прексаспа и о том, что на его место назначен знатный перс Ардиманиш, сын Оха, доставил в Пасаргады Каргуш, вернувшийся из Экбатан.

Старый Арсам был несказанно изумлён, узнав от Каргуша эти известия.

– Если честнейший Прексасп предал Бардию, тогда кому же верить? – воскликнул он. – А уж если место Прексаспа занял Ардиманиш, запятнавший своё имя множеством гнусных поступков, тогда что же делать? Возникает ощущение, что наш царь лишился рассудка, не иначе.

– Я не сказал тебе главного, повелитель, – проговорил Каргуш.

– Говори же, – повелел Арсам.

Каргуш поведал Арсаму, о чём в Экбатанах люди шепчутся на каждом углу. Мол, Бардия убит, а вместо него на троне сидит маг Смердис, внешне необычайно похожий на сына Кира.

– Как раз об этом и кричал с дворцовой башни Прексасп, перед тем как его убили по приказу царя, – молвил Каргуш.

– О боги! – невольно вырвалось у Арсама.

В этот день на площади Пасаргад не было никаких судебных разбирательств.

Арсам позвал к себе домой градоначальника и фрашараку, чтобы поделиться с ними услышанным от Каргуша.

Шурин Арсама был склонен верить слухам.

– Это же немыслимо, чтобы Бардия казнил Прексаспа! – говорил он. – Даже если бы такое случилось, то Бардия ни за что не назначил бы патиакшем негодяя Ардиманиша. Кого угодно, только не его! Значит, слух верен – на троне сидит не Бардия, а его двойник.

– Этого не может быть! – возражал фрашарака. – Как можно убить царя незаметно для окружающих? Убить во дворце, полном слуг и телохранителей!..

– Камбиз тоже был убит во дворце, – хмуро заметил Арсам, – и ни стража, ни евнухи, ни слуги не спасли его от гибели.

– С чего ты взял, Арсам? – удивился фрашарака. – Камбиз же умер от увечий, неудачно упав с коня. Об этом все говорят.

– Камбиз был убит заговорщиками, – упрямо промолвил Арсам. – Я кое-что разведал и примерно знаю, кто отважился на это злодеяние. К сожалению, прямых доказательств у меня нет, но со временем они появятся. Я уверен в этом.

– Скажи прямо, Арсам, по-твоему, в умерщвлении Камбиза виновен Бардия. Так? – Фрашарака пристально посмотрел на Арсама. – Обвинять в злодеянии царя, даже если истина на твоей стороне, – дело опасное.

– Бардия мёртв, – обронил шурин Арсама, – поэтому обвинять некого.

– Это всего лишь слух, – отмахнулся фрашарака.

– Уштан, ты не веришь своим ушам, – произнёс Арсам. – Тогда, может, глазам поверишь?

Уштан понял намёк Арсама.