Нет того, кто мог бы пожаловаться. Потому что сколько в жалобе слов, столько у нее разных авторов. И когда она дочитана до конца, никого из них уже нет в живых
Полковник посмотрел на меня с интересом.
– Ну давай. Скажи на ухо.
И он развернул ко мне свое ухо – большое и надежное, морозное красное ухо российской власти.
Нельзя было сказать, будто я что-то понял.
Совсем наоброт.
Я вдруг перестал понимать все то, что с такой яростной самоотдачей понимал перед этим весь день. И я больше не хотел это понимать. Никогда вообще.