Цитаты из книги «Бэтман Аполло»

Дайте офисному пролетарию закричать «yes we can!» в промежутке между поносом и гриппом.

– Права гомосексуалистов, – выкрикивал

Креативный класс – это вообще кто? – Это которые качают в торрентах и срут в комментах, – ответил я.

У вас получается, – нарушила молчание Гера, – что ничего на самом деле нет, но все невыразимо страдает. – Так оно и есть, – согласился Дракула с безмятежной улыбкой. – Лучше не скажешь. – Никто из вампиров с этим не согласится, – сказала Гера. – Даже люди, которые чего-то достигли, не согласятся. И скажут, что они еще как есть и при этом вполне счастливы. – Ну, мало ли кто что скажет, – махнул рукой Дракула. – Вампиры закомплексованы настолько, что уже много веков не позволяют себе свободно думать. А люди этого вообще никогда не умели. Мало того, сегодняшний рыночный этикет требует от продавца рабочей силы все время улыбаться под угрозой увольнения. Люди не понимают, что постоянно кричат от боли. А если кто-то и поймет, он даже самому себе не решится признаться в таком глубоком лузерстве.

Калдавашкин деликатно кашлянул, привлекая к себе внимание. – Кто-то, помнится, сказал, – промолвил он, жмурясь, – что моральное негодование – это техника, с помощью которой можно наполнить любого идиота чувством собственного достоинства. Именно к этому мы и должны стремиться. – Вот-вот, – отозвался Самарцев. – Сегодня всякий готов смеяться над гламуром и дискурсом. Но никто не посмеет смеяться над благородным негодованием по поводу несправедливости и гнета, запасы которых в нашей стране неисчерпаемы. Гражданский протест – это технология, которая позволит поднять гламур и дискурс на недосягаемую нравственную высоту. Мало того, она поможет нам наделить любого экранного дрочилу чувством бесконечной моральной правоты. Это сразу уберет в черепных коробках весь люфт. А вслед за этим мы перезапустим святыни для остальных социальных страт. Чтобы везде горело по лампадке. Мы даже не будем чинить ограду. Публика все сделает сама. Не только починит,

Мы не можем трансформировать гламур и дискурс изнутри. – Почему? – Как раз из-за этого самого люфта. Нужно сперва его убрать. Взнуздать людям мозги. Любым самым примитивным образом. Показать им какую-нибудь тряпку на швабре и потребовать определиться по ее поводу. Жестко и однозначно. И чтоб никто не вспомнил про третий вариант ответа. Энлиль Маратович некоторое время думал. – Да, – сказал он. – Тут есть зерно. Но как этого добиться? – Нужно временно добавить к гламуру и дискурсу третью силу. Третью точку опоры. – Что это за третья сила? – подозрительно спросил Энлиль Маратович. – Протест, – звучно сказал Самарцев.

Чтобы дискурс и гламур эффективно выполняли свою функцию, человек ни в коем случае не должен смотреть на них критически, тем более анализировать их природу. Наоборот, он как огня должен бояться своего возможного несоответствия последней прошивке. Он должен сосредоточенно совершенствоваться в обеих дисциплинах, изо всех сил стараясь не оступиться. Это стремление должно жить в самом центре его существа. Именно от успеха на данном поприще и должна зависеть самооценка человека. И его социальные перспективы.

Помните профессора Преображенского в «Собачьем сердце»? Его просят дать полтиник на детей Германии, а он говорит – не дам. Ему говорят – вы что, не сочувствуете детям Германии? Он говорит – сочувствую, но все равно не дам. Его спрашивают – почему? А он говорит – не хочу. Энлиль Маратович сделал серьезное лицо и обхватил подбородок руками. – Продолжай. – У Булгакова это показано как пример высшей номенклатурной свободы, вырванной у режима. Тогда подобное поведение было немыслимым исключением и привилегией – потому-то Булгаков им упивается. А для остальных дискурс всегда устроен таким образом, что при предъявлении определенных контрольных слов они обязаны выстроиться по

решившими вместе принять на грудь. В конце концов, речь точно так же идет о кратком и практически бесследном удовольствии… Как было бы прекрасно, думал я, договариваться с женщиной об акте любви с беззаботной легкостью замышляющих выпивку студентов…

Профессионализм ныряльщика заключается в том, чтобы, как говорил великий Оккам, не множить