15. О головоломках и Perpetuum mobile

– Саша, ну почему именно головоломки? – голос начальника патентного бюро Юрия Сергеевича Ганичева глох в бесконечных томах патентного права и папок с документацией, занимающих все горизонтальные поверхности в его кабинете.

Рабочий день кончился два часа назад, качающаяся за окном перевернутая тарелка фонаря отбрасывала плавающие тени на шкафы и потолок. Юрий Сергеевич должен был давно быть дома, а не сидеть здесь с этим странным молодым человеком, помогая оформить заявку на авторское. Такую заявку он делал впервые: не от предприятия, не на официальном бланке, и в списке авторов – одна фамилия.

– Не знаю точно, Юрий Сергеевич, это как средство от морской болезни. Когда человека качает в замкнутом пространстве, приступ наступает гораздо раньше, чем на палубе. А стоит только ухватиться глазами за что-нибудь неподвижное, за берег, например, как болезнь отступает. Метрика Вселенной – вещь стабильная, на нее можно опереться в этом театре абсурда, – Саша потёр виски. – Такие штуки, как двойная пирамида или диагональная звезда, существуют тысячи лет и будут существовать, когда весь этот бред вокруг нас канет в лету. А может, я просто ищу свой карасс.

– Наверное, ты прав, ты ещё можешь рассуждать абстрактно. Я – уже не могу. Когда тебе надо кормить детей и внуков, логика отступает, и начинаешь играть в игры идиотов.

Ганичев шагнул к полке с заявками.

– Ты думаешь мне не тошно лопатить эти курганы тины? Ноблесс оближ. Я – профессиональный патентовед, и стараюсь подходить профессионально, найти прототип, грамотно написать формулу, чтобы прошла экспертов. Я всё меньше и меньше гляжу на то, что они пытаются защитить.

Он взял со стола верхнюю папку.

– Вот, например, ваша вращающаяся насадка. По сути – бред сивой кобылы, всё давно известно, но результат зависит от того, как повернуть. Смотри, новизну я выжал, экономический эффект подтверждён, а главное – список авторов корректен. Все здесь, никто не забыт: и Ложакин, и генеральный, и товарищ референт министра, и даже генерал-майор. Принцип простой: чьё ведомство платит, тот должен быть включён всенепременнейше, даже если он предмета в глаза не видел. Максимальное вознаграждение обеспечено, как только придёт положительное решение. Все получат по куску, и Каменский получил бы, сколько остальные, хоть он, пожалуй, единственный, кто это писал и изобретал. Жаль, что тебя уже нельзя включить…

Юрий Сергеевич перевел дыхание.

– Да нет, не жаль, – услышал он в ответ. – А Каменский, может, оттого и умер, что толпы дармоедов не вынес. Я себе задачу поставил: посмотреть, сколько времени я здесь продержусь, не участвуя в ритуальных плясках. Пока всё идёт нормально: за семь лет научной работы – ноль научных публикаций и ноль авторских. – Саша откинулся на спинку стула. – А за помощь вам огромное спасибо, Юрий Сергеевич, без вас я бы погиб. Формулу изобретения написать, на мой взгляд, на порядок сложнее, чем изобрести.

– Если хочешь знать, твоя «Королевская змея» – это, пожалуй, единственная на моей памяти заявка, имеющая хоть какую-то реальную ценность. Может, поэтому я с тобой и занимаюсь. Ты себе не представляешь, что мне пытаются всучить, – Ганичев бросил на стол ещё одну пачку бумаг, перевязанную бечёвкой. – Вот, например, детище нашего знаменитого одноосного упрочнителя Полстернака, вглядись в эту схему. Смотри внимательно.

Саша с интересом развернул синьку. Под титулом «Установка непрерывной продольной ориентации» было изображено нечто, удивительно напоминающее паровую телегу братьев Черепановых.

– Скажите мне, что я не прав, Юрий Сергеевич, – произнес он через пару минут, – но ведь это же вечный двигатель?

– Именно, именно! – вскричал Ганичев. – Perpetuum mobile во всей красе! Смотри, здесь стержень входит в камеру, отсюда выходит, и всё это просто потому, что в камере повышается давление! И никто не знает, каких трудов мне стоило остановить этот нонсенс. А ты, собственно, чего ждешь от авторского свидетельства? – продолжил он после паузы. – С твоей одинокой фамилией никто это внедрять не станет. А если и станут, про тебя просто забудут. Даже приоритет – штука неопределённая, обойти тебя сможет любой, если захочет.

– Я знаю, не в этом дело. Просто я слышал, что они там во ВНИИГПЭ очень дотошны, если найдут что-то похожее, ни за что не пропустят.

– Это точно, не пропускать – это их главная задача.

– Что мне и надо, не хочется велосипед изобретать. Ну и спортивный интерес, если хотите.

– И что это мне так везет на интеллектуальных спортсменов? Вон, трофеев – полная полка…

Юрий Сергеевич вытянул из-за книг толстый рулон потрёпанного ватмана. Как зампарторга, он был облечён обязанностью куратора стенных газет. Всякий здравомыслящий, а уж тем более занятый наукой индивидуум старался от участия в настенном творчестве увильнуть. В результате редакции стенгазет постоянно обновлялись зелёными молодыми специалистами, ещё не потерявшими студенческий задор. Задача Ганичева заключалась в цензуре, коррекции, а иногда и в конфискации идеологически невыдержанных опусов.

– Глянь, – он раскатил по столу пожелтевший свиток, – это к юбилею Байкало-Амурской дороги было свёрстано. Одно название чего стоит!

– «Десятилетью реанимации БАМа посвящается», – прочёл Саша. – По-моему, ничего такого уж опасного для режима.

– Читай дальше, эпиграф читай, – буркнул Ганичев.

Саша рассмеялся, не сдержавшись. В правом верхнем углу было выведено красивым девичьим почерком:

 
«Мы построим магистрали
Там, где раньше тигры срали…»
 

16. Передвижной избирательный участок

Урна била под колено, сбивая шаг. Оставался один последний адрес. С трудом найдя сухой пятачок в залитых цементной жижей колеях, Митя поставил урну на землю и огляделся. До домов оставалось не более ста метров пересечённой местности. Он вдруг начал узнавать места. Ну конечно, это было стойбище лимитчиков, шесть одинаковых казарменного типа построек располагались в ряд прямо под высоковольткой. Просто сейчас он шёл с шоссе Революции, а в тот раз они приблизились с Георгиевского кладбища…

В тот раз они, спецрейд добровольной народной дружины, шли проверять состояние проживания неблагополучных детей. В шести лимитных домах неблагополучных детей было семнадцать. Двое из них, под разными фамилиями, были прописаны по одному и тому же адресу: улица Лопатная, дом четыре, комната одиннадцать.

– Очень странный адрес, – с сомнением произнесла Аделаида Мироновна, – почему комната? Ведь это же не учреждение какое-то, а жилмассив.

Сомнения её разрешились немедленно по пересечении порога парадной дома номер четыре по улице Лопатной. Парадная дверь располагалась в торце длинного, баракообразного строения, открывая вход в малоосвещённый коридор без окон, пронизывающий здание вдоль, как шампур. Сразу за дверью их остановил резкий, странный запах хлорки, смешанной с перегорелым, прогорклым маслом.

– Согласно процедуре, мы должны осмотреть места общего пользования, – сказал второй заместитель секретаря комсомольской организации объединения Виктор Кузачёв и шагнул направо.

Митя сунулся следом и немедленно начал чихать. Кузачёв стоял недалеко от входа в обширном помещении с голыми бетонными стенами. Двери не было, по периметру бетонного проёма не было ничего, напоминающего о том, что когда-то здесь была фрамуга. Вдоль трёх стен с удручающей периодичностью располагались отверстия в полу, обильно обсыпанные подмоченной хлоркой.

– Так, хорошо, – сказал Кузачёв, – жилище проверяемых оборудовано сточной канализацией. Теперь пройдёмте напротив, в кухонное отделение.

– Я уже там побывала, – сказала Аделаида Мироновна, держа перчатки около ноздрей.

– Отлично, значит, отправляемся прямо по адресу.

Комната номер одиннадцать была предпоследней в ряду одинаковых дверей по левой стене коридора. Кузачёв постучал, и участники спецрейда шагнули вслед за ним… Хотя, пожалуй, шагнули – это слишком сильно сказано.

Практически вся площадь открывшейся их взорам комнаты была занята спальными местами, среди которых было две кровати, остальное – матрасы. Неширокий проход начинался у двери и терялся в середине комнаты, как исток Евфрата в полях Македонии. В комнате было людно.

– Мы из добровольной народной дружины, – начал Кузачёв, обращаясь к курящей на ближайшем к дверям спальном месте молодухе. – Мы бы хотели осмотреть условия проживания Серёжи Морякова, десяти лет.

– А смотрите, коль найдёте, – ответила та, ловко перекинув беломорину из одного угла рта в другой.

– Серый, Серый, вылазь, за тобой милиция пришла, – заорала вдруг девочка лет двенадцати на вид и нырнула под кровать. Послышалась возня.

– Вы будете родители? – спросил Кузачёв официально.

– Не, – ответила она и указала на средних лет женщину, кормящую грудью младенца, – вон она.

– А отец где?

– Моряков на работе.

– А вы кто будете?

– Я жена его, Анастасия Морякова.

– Подождите, подождите, а кто же тогда она?

– Бывшая.

– А младенец чей? – спросил Кузачёв оторопело.

– Слушай, ты чё здесь следствие пришёл проводить?

Из-под кровати раздался рёв, и девочка вылезла на свет, волоча за собой бритого наголо мальчонку. На вид ему было не больше семи. Два зеленоватых потока начинались у него от ноздрей, обтекали рот и исчезали за воротником. Митя отключился. Он перестал следить за происходящим. Всё внимание его сосредоточилось на подоконнике. Там, как бы вне этого мира, сидел, съежившись, подросток, упёршись в лежащую на его приподнятых коленях трёпанную книгу. За всё время он не поднял глаз и не шевельнулся, ничто вокруг не могло оторвать его от воображаемого мира, открывающегося за драным переплётом.

– У нас по этому адресу значится ещё один ребёнок, – бубнил Кузачёв, – Сухов Николай, пятнадцати лет.

– А, это мой от первого мужа, за пивом ушёл.

…Сейчас Митя шёл с шоссе Революции. Углы урны были обиты кованой сталью. Изрядного размера висячий замок тоже добавлял весу – безо всякого, впрочем, смысла. Одна из скоб, на которых висел замок, еле держалась на последнем шурупе, и если бы кому-нибудь в здравом рассудке пришла в голову отчаянная мысль вскрыть урну и исказить результаты голосования, это удалось бы ему без особых усилий.

Комната инвалида была вторая справа после воняющего хлоркой отхожего места. Митя постучал и шагнул внутрь, громыхнув урной о дверь.

– Уважаемый Павел Евсеевич, – начал он и понял, что забыл всё, что было написано в бумаге, которую сунул ему председатель счётной комиссии, – я от передвижного избирательного пункта. Прошу вас проголосовать.

17. Монолог участника советско-афганского конфликта