Глава 19

С утра дождь хреначил, что твой потоп, который всемирный. Да холодный-то какой, зараза. Да, уже ноябрь все-таки. Как же на фронте-то? Звиздец! После небольшого дождика в сентябре еле пролезали, а что сейчас?! Дорог-то нет вообще, даже направлений не видно.

С мрачным настроением, я завтракал. Зазвонил телефон.

– Опять у кого-то что-то не получается, – сказал я, ковыряясь в тарелке с яичницей. К телефону подошел Андрей. Он тоже здесь ночевал.

– Сергей, тебя! – крикнул он из прихожей.

– Да ладно, правда, что ли? – попытался пошутить я.

– С Лубянки звонят, – серьезно сказал он. Я быстро подошел к нему и взял трубку.

– Новиков.

– Сергей Сергеевич, Лаврентий Павлович приказал срочно прибыть в Мытищи.

– Понял, выезжаю, – я положил трубку. – По коням, пацаны!

Собрались быстро, блин, забыл награды отстегнуть. По фигу, ехать надо. Все равно под шинелью не видно. В Мытищи, значит, на полигон. Кубинка-то не доступна теперь. Под немчурой все. На полигон мы прибыли вовремя. Вся комиссия была в сборе. На КПП я показал удостоверение, и нас быстро пропустили. Вдалеке, примерно метрах в семистах, стоял танк. Тридцатьчетверка. Чего они задумали? На исходную, рыкнув мощным дизелем и выбросив в серое небо столбы черного дыма, выехала еще одна. Красавица. В зимнем камуфляже, а не привычного зеленого цвета. Замерла, вдруг – бах! Старая подопытная тридцатьчетверка, казалось, содрогнулась всем корпусом. Еще выстрел, еще. Пока танк обстреливал жертву, мы с парнями подошли ко всем присутствующим и смешались с толпой. В комиссии было человек семь, технари, какие-то гэбэшники и, видимо инженеры. Их интеллигентный вид бросался в глаза. Когда закончился обстрел подопытной, все пошли смотреть результат. Три попадания, все три борт насквозь. Я тоже посмотрел.

– А в лоб, как? – спросил я, когда вся толпа вернулась на рубеж. На меня обернулись.

– Давайте попробуем, – сказал один человек в кожаной куртке. – Васильев!

Танкист, сидевший на башне, кивнул и забрался внутрь. Снова рыкнул дизель. Машина сделала небольшой крюк и встала, нацелившись в лоб. Выстрел, слабо слышимый звон. Еще выстрел. Подойдя, увидели, один снаряд явно ушел в рикошет, второй попал под башню. И отколол кусок брони.

– Замечательно! – воскликнул кто-то. А чего тут замечательного? Я пока стоял не понимая.

– Товарищи, это была стрельба новыми видами снарядов, – произнес один из инженеров.

– Товарищ капитан, – обратился этот же человек к танкисту, – давайте последнюю новинку.

Капитаном назвали танкиста Васильева, тот кивнул и запрыгнул на броню. Прогрохотали ботинки, танкист скрылся в башне. Рыкнул мотор, лязгнули гусеницы.

– Вытаскивайте трофей! – приказал какой-то чин.

На поле выволокли трофейную тройку. Видимо, вытряхнули из нее мотор и все внутренности. Два тягача отцепили тросы и уехали в сторону. Тридцатьчетверка замерла метрах на шестистах. Выстрел – бабах! Ни хрена себе. У тройки башня упала метрах в трех. Видимо, боезапас не вытащили, вон как рвануло.

– Товарищи, это было действие нового снаряда. Пробивание на дистанции до семисот метров, сто двадцать миллиметров, гарантировано. С километра чуть меньше. Эффективность налицо.

Все кивали головами, трясли друг дружке руки. Что-то говорили.

– А калибр семьдесят шесть миллиметров? – спросил я.

Все опять уставились на меня, просто большинство из присутствующих не имело представления о том, кто я.

– А вы, простите, откуда будете? – спросил какой-то фрукт, одетый в кожаное пальто, с петлицами майора ГБ. Я достал удостоверение и протянул ему.

– Ясно. Товарищ Большаков, – обратился майор к человеку, делавшему доклад, – что там у вас с калибром?

– Совершенно верно. Пока экспериментально, только один. Затем будем расширять, – инженер развел руками.

– Отлично, а долго налаживать производство? – опять задал вопрос я.

– Да в принципе, уже выпускаем, просто сегодня наконец испытали, как следует. Если одобрят, то мы готовы.

– Одобрят, еще как, после таких-то результатов, – заявил я, намереваясь прямо сейчас ехать к Палычу. Хотя ему и без меня доложат. Но свои пять копеек вставлю.

Дорогой я размышлял, как же заработали-то хорошо. Ведь появляющиеся новинки превосходят все, что только могут. Э, так мы не только Гитлера и амеров догоним, мы еще и вперед убежим настолько, что устанут догонять. Ну и хорошо, в той истории мы только и делали, что пытались все время кого-то догнать. Здесь все будет по-другому. Ну и я приложу руку. Особенно на фронт скорей хочется. Скорее бы уже Истомин на ноги встал. Надоело мне в Москве сидеть, хотя вроде и делом занят, но на фронте все же лучше. Это, наверное, во мне говорит азарт. Мы, дети победившей демократии, привыкли жить, как хотим. В магазинах все есть, только деньги успевай зарабатывать. А здесь надо заслужить само право – жить! Здесь честность и порядочность значат многое. Может, я просто не осознаю, что на войне могут убить, что могу попасть в плен. Реально так и есть. Единственный раз было страшно, именно страшно, а не противно или еще что-нибудь, когда врач сказал, что есть подозрение на гангрену. Это когда я осколок словил. Но все обошлось, я на ногах, чуть прихрамываю, но это скорее по привычке, и вроде как и не было ничего. Ни ранения, ни госпиталя. Кто его знает, как это назвать. Пофигизм, дурость, легкомыслие? Не знаю. Даже когда меня «диверсы» взяли, все шло как-то на кураже, что ли? Как в кино, я действовал быстро, мозг работал как у робота. Может, кстати, оттого, что жил я во времена компьютеров, автомобилей и всяческой техники, здорово облегчающей саму жизнь, но в то же время заставляющей все делать быстро. Здесь и время как-то медленно идет. У себя, помню, все чего-то делаешь, торопишься, а времени все равно не хватает, здесь все как-то спокойнее. Я отсутствие сотового заметил только через неделю, наверное. Конечно, он здорово облегчил бы в некоторой степени общение, хотя в то же время я бы уже свихнулся, пытаясь успеть везде и всюду. Так меня отправляют в одно, два места в день, а если бы был телефон в кармане. Берия бы точно с ума сошел. Те дела, что требуют его внимания, увеличились бы в разы, а он и так зашивается.

Но на фронт хочется, хоть ты тресни. Там друзья, там ты реально видишь, что делаешь. Знаешь, что приносишь пользу. А здесь, воюешь с этими чинушами-бюрократами, которые за свое место глотки грызут. Ладно, чего-то совсем загнался. Но на фронт действительно хочу. Деда повидать, ротного, да и Лебедева тоже. Их уже пополнили, скоро отправят под Ленинград. Там, конечно, тяжело будет. Да и где сейчас легко? Войнища идет такая, что легче только уже погибшим. Здесь тоже, немцы рвутся в Москву. Бесноватый Алоизыч гонит войска как на пожар. Да и сами генералы вермахта, в сорок первом еще полны решимости и наглости. Но ничего, скоро Гудериану под Тулой прилетит, весной фон Бок свое получит, а дальше пойдет полегче. Если примут меры и не будут повторять ошибок, то не будет ни Барвенково, ни Севастополя с Керчью. Жукову не придется двести тысяч закопать в болотах на Ржевско-Вяземском выступе. Потому как надеюсь, что максимум к апрелю выпуск новой техники наладят, хоть и не много новинок, но они на самом деле получились на славу. Лишь бы смогли выпускать в нужных количествах. Кстати, Берия говорил, что со снабжением дело заметно улучшилось. Людей кормить стали как следует, а не через раз. Да и самих людей больше стало на фронте. Полки, дивизии начали комплектовать обученными войсками, хоть тоже недолго учат, но все же это уже бойцы, а не крестьяне.

Сибиряки молодцы, в бой рвутся всеми силами, только опыта у них пока маловато и поэтому убыль имеется большая. Но с задачами справляются.

Берия встретил меня, предложив рассказать об увиденном. Рассказал, что видел. Ему понравилось, может, и вправду еще не доложили.

– Люди отдают последние силы, чтобы помочь войскам. Будем надеяться, что начнем выравнивать ситуацию. Сергей, мы подготовили серьезную операцию. Не имея возможности поставлять в нужных количествах оружие и боеприпасы, мы решили переправить в Ленинград, наших изобретателей, – Палыч заговорил о деле.

– Майор Истомин что-то говорил о каком-то важном деле, – проговорил я.

– Да он пока всего не знает, – Берия ухмыльнулся. – И тебе знать не надо.

– Лаврентий Павлович, разрешите ехать с майором Истоминым? – с надеждой спросил я.

– Это еще зачем? – картинно удивился Берия. – У тебя своя работа.

– Лаврентий Павлович, товарищ Истомин говорил, что я ему нужен, – решил врать я. Надеюсь, Истомин подтвердит мои слова.

– А больше ему ничего не надо? – Берия начинал злиться. – Ему предстоит аккуратно провести расследование. Ты же не следователь, хотя и умеешь анализировать. Но там нужен его ум и опыт, это если хочешь и есть главная задача.

– Если не секрет, что случилось? – спросил я, впрочем, не надеясь на откровенность.

– Товарищ младший лейтенант, это не ваше дело. Вы забываетесь, – все, Палыч разозлился.

– Товарищ генеральный комиссар госбезопасности, прошу прощения, но я действительно смогу помочь.

– Чем же, товарищ младший лейтенант? – а теперь ехидничает, вон глаза за пенсне блестят.

– Незамыленностью глаз, нетрадиционным подходом, – я нес такую чепуху, потому что не знал, как еще отвлечь Берию от гнева.

– Все чаще стали происходить утечки из штаба Ленинградского фронта, – Берия все же решил что-то рассказать, но взял приличную паузу.

– Лаврентий Павлович, опять диверсанты? – вставил я, решив сократить ее.

– Не совсем, хотя и без них никуда. Хуже то, что тут похоже свои. Все, данные, что идут из центра, тут же становятся известными Абверу, – Берия опять взял паузу, а я опять вставил:

– Стукачок завелся знатный.

– Более того. Стучит так, что мы не можем ничем помочь городу. Где бы ни планировали наладить проход для снабжения города, противник тут как тут – и ничего не получается. Короче, Сергей. Истомин тебе все объяснит.

– Так вы меня отпускаете? – воскликнул я удивленно. – И как майор мне что-то объяснит, он же в госпитале? Когда же предстоит операция? – из меня посыпались вопросы.

– Уже нет, говорит, что в порядке. Убедил врачей отпустить. Таким образом, нужно скорее это сделать. Если честно, нам на руку его активность, так как заменить его не кем. Все наши люди заняты, а он уже давно работает по этому делу. А с блокадой Ленинграда нужно кончать, мы не можем позволить себе такие жертвы. Хоть такое и было, в твоей истории, нам это абсолютно не надо. Плюс, нужно доставить в город военспецов, чтобы разворачивали нужные производства. Эвакуации заводов не было, соответственно мощностей хватает, дополнительные танки, пушки и стрелковое оружие позволят обеспечить наши войска. И самое главное, нужно срочно наладить поставку продовольствия. Ты такие ужасы рассказывал, что товарищ Сталин, после того как прочитал о жизни людей в осажденном городе, три ночи не спал. А он и так мало на сон время тратит, сил-то набираться надо, он ведь уже не молодой.

– Я все понял, Лаврентий Павлович. Можно вопрос?

– Да, конечно, – Берия смотрел на меня открытым взглядом, располагающим к беседе.

– Истомин говорил о том, что просил прислать ему мою бывшую группу разведчиков, дадут?

– Лебедев, комдив 235-й, если не помнишь, когда узнал, зубами в них вцепился. Когда ты их так успел натаскать, что они лучшими в дивизии стали? И даже в корпусе.

– Да ничего я не делал. Просто объяснил парням, простите, товарищ Берия, я вам приведу слова из мемуаров одного немецкого генерала. Если Германия могла бы себе позволить так транжирить жизни солдат, как это делают советские комиссары, она давно бы выиграла эту войну. Это о том, как в Германии ценят простых солдат. Если слушать политруков, то надо обязательно идти в последний и решительный с голой жопой на танки. Кому от этого польза будет? Хоть и пришлось объяснить, но я смог до них довести, что тихо, аккуратно, вдумчиво бить врагов гораздо полезнее. Ведь оставаясь в живых, убьешь врагов намного больше. Тем самым поможешь своим же близким. А сдохнуть во весь рост – большого ума не надо.

– Да, к сожалению, многие безграмотные представители партии, находящиеся на должностях политруков, не думают о ценности жизни простого солдата. Но это тоже сверху идет. Один сказал, другой пересказал и дополнил от себя, а до пятого дошел уже полностью перевранный приказ. Мы пытаемся это искоренить. Уже запрещено политрукам и особистам отменять приказы командира или приказывать что-то самим, не согласовав это с командиром подразделения. Делаем все, что можем. А разведчики вам будут! Лебедев, конечно, ворчал, но есть дела более важные.

Он еще пару минут говорил о сложности задания, о том, что не хочет меня пускать на фронт. Я продолжал настаивать на своем участии, поняв, что все уже решено: я – еду!

– Тебя один раз уже отправили на фронт, рассказать, что вышло? – Берия нервно кинул карандаш, который держал до этого в руках, на стол. – Слушай, Сергей, а ты выполнил поручение товарища Сталина? Это я про песню для парада 7 ноября, подготовил? – вдруг сменил тему нарком.

– Конечно. Я и думать не буду даже, так как лучшей и более подходящей к месту, еще не написали.

– Что за песня? – спросил с интересом Палыч.

– «Вставай, страна огромная». Лучше нет ничего!

– Я знаю эту песню. Иосиф Виссарионович ее и хотел, но подумал, что может у потомков есть что-то лучшее?

– Товарищ Берия, это именно то, что надо, особенно сейчас.

– Хорошо, можешь идти. Сейчас ко мне прибудет Александр, нужно поговорить, а ты подожди его в приемной. И не уходи, я еще позову.

– Разрешите идти? – отчеканил я.

– Иди, – коротко ответил нарком.

Выйдя в приемную, столкнулся с Истоминым. Видимо, Берия хотел поговорить с нами порознь.

– Ну, здравствуй, младший лейтенант, – произнес Истомин и протянул мне руку. Я пожал ее.

– Здравия желаю, товарищ майор. Как ваше здоровье?

– Не дождешься, – шутливо бросил Истомин, направляясь к двери в кабинет наркома, – подожди меня.

– Жду. Мне товарищ Берия приказал ждать.

Присев на стул, задумался. Как же они решили меня отпустить, ведь явно не расценивают как матерого следака? Да я и рядом не стоял. Но они меня привлекают. Ладно, на фронте был уже, может, и здесь сгожусь.

– Ты уверен, что его нужно туда тащить? – спросил всесильный нарком.

– Да, уверен. Я видел, как у него глаза горят, он на месте соображает втрое быстрее. Чутье ли сказывается, или еще что, не знаю. Но он хорошо чувствует ситуацию, – отвечал полковник Истомин. – Ему известно о сути дела?

– Нет, посмотришь, сработает ли у него его чутье, про которое ты мне твердишь. Только пусть следит за языком! Все идеи, мысли или предложения только через тебя. Никто не должен знать больше, чем требуется. Товарищ Сталин, вообще, был против его привлечения, я настоял, по твоей просьбе. Так что с тебя и спрашивать буду. И не только я! Позови его.

– Я все понял, Лаврентий Павлович. – Истомин встал и вышел.

Выглянув из открытой двери, майор обратился ко мне:

– Зайди!

Мы встали с майором перед Берией.

– Товарищи, мне поручено вас наградить, так как времени нет, да и выставлять напоказ вас не нужно, я сделаю это сейчас.

Берия вернулся к столу, взял две коробочки и какие-то бумаги. Повернулся к нам.

– Товарищ майор государственной безопасности, за проведенную операцию по выявлению особо опасных преступников и по совокупности заслуг вы награждаетесь правительственной наградой «Орден Ленина», и присвоением внеочередного воинского звания – старший майор государственной безопасности.

– «Ого, вот это Истомин взлетел!» – пронеслось у меня в голове.

Дальше Берия повторил почти то же самое относительно меня и вручил мне Орден Боевого Красного Знамени. Мы со старшим майором ГБ синхронно козырнули, и Берия нас отпустил.

– Не знаю, что у вас получится, мне бы твою уверенность, старший майор, – пробормотал тихо нарком, когда дверь за нами закрылась.

– Идем, – произнес Истомин, когда мы оказались в приемной. Было видно, что он о чем-то сосредоточенно размышляет.

– Идем, – протянул я, – пока, Дима.

– Счастливо, удачного дня, – ответил мне и скользнул взглядом по нам обоим секретарь Берии.

В машине Истомина мы молчали, он заговорил со мной, только когда прибыли к подъезду дома, где я временно жил.

– Собирай вещи и едем на аэродром. Там встретимся с твоими друзьями, – сказал старший майор.

– Так парни уже здесь? – вскрикнул я радостно.

– Чего орешь-то? Здесь, сегодня прибыли. Их разместили прямо в казарме у летунов. Впереди долгая дорога, с нами еще эти, изобретатели, едут.

– Почему долгая, мы что, не полетим?

– Во-первых – погода! Во-вторых – инспекторские обязанности с меня никто не снимал. Где-то под Тихвином потерялся артполк и приданный ему полк пехоты. Много разрозненных подразделений. Надо искать и помочь с их объединением, – зло процедил Истомин, – так что грузимся на поезд, а километров за сто до Волхова нас сгрузят. Дальше двинем на машинах, а потом, может, и вообще пешком. Как получится.

– А как же научники? У них, наверное, оборудования вагон? – я недоумевал.

– Ящики, как снарядные. Пять штук. Да должно все получиться. Хотя сам не понимаю, почему ученых с нами отправляют. Запланировано наступление под Тихвином и Волховом. Войска постараются отжать фрицев, ну а мы попытаемся проскочить под шумок. Увидишь, короче, там такие силы задействованы, нам крайне важно попасть в город, – майор еще что-то говорил, но я уже думал о предстоящей поездке.

Поднявшись в квартиру, собрал вещи. Да и чего там собирать-то. В сидоре все уместилось. Только форму старую одел. Попрощался с нашей доброй хозяйкой, которая все уговаривала поужинать, и спустился обратно к Истомину.

Берию даже просить не пришлось, водителя Андрея и охранника Толю я брал с собой. Лаврентий Павлович сам указал на этот момент, я лишь порадовался. И сейчас они тоже подъехали к дому.

– Серег, мы готовы, – за обоих сказал Круглов.

– Тогда давайте, за машиной старшего майора. Только я с ним поеду, надо многое обсудить.

Но выпытать у Истомина маршрут, имена тех, кто едет с нами, не вышло. Сказал, что в свое время сам увижу.