– Давай, маленький ублюдок, покажи своим хозяевам, как резать безоружных пленных! – выплюнул в мою сторону пленный.

У меня дрожь пробежала по всему телу. Не зная, что делать, я стоял в нерешительности, взять нож в руки я не мог. Каким хозяевам, что он говорит?

– Я не могу, – просипел я, голос предательски дрогнул.

– Говори на немецком языке, ты же можешь! – донесся приказ. Именно приказ, другого толкования таких интонаций не бывает.

– Я не могу, он мне ничего не сделал, – гораздо тверже произнес я. Плевать, скорее всего, мы тут сейчас вместе с этим рядовым, или кто он там, ляжем рядышком. Но тут случилось нечто. Внезапно рука с ножом убралась от меня; продолжая смотреть в землю, я не заметил, что происходило рядом, а стоило.

– Тогда ты убей его!

Услышав это, я подумал, что немцы привлекли для этого дела кого-то еще, но ошибся.

– С превеликим удовольствием! – услышал я.

Резкая боль в районе щеки, такая, что прямо завыл как волк. Вскинув руки к лицу, обнаружил, что они все красные от крови, которая течет просто ручьем. Крик отчаяния, боли и страха заставил тело действовать. Отпрыгнув назад, наверное, сразу метра на два, я поднял глаза. Правый почти не видел, я заляпал его кровью, да и чувствую, как набухает щека. Передо мной, вновь на двух ногах, хоть и сгорбленный, но довольно твердо стоял красноармеец. В его левой руке блестел тот самый немецкий нож, только теперь с него стекала кровь. Моя кровь. Ситуация вводила меня в ступор, но мозг отчаянно кричал: «Беги!» Блеск лезвия, пролетевшего очень близко, вернул меня на землю.

– Что, сучонок, страшно? – выдавил из себя солдат-красноармеец.

– Какой же вы советский солдат, если убиваете своих, да еще и детей!

– Да плевать я хотел на тебя и таких, как вы! Убью тебя, меня отпустят! – прокричал солдат. – За кого воевать, за таких, как ты? Вы, москали, никогда не станете нам своими!

Оба-на, где-то я такое слышал, но не в этом времени. Все это хорошо, но что делать-то? Хоть и не совсем здоровый, но все же взрослый мужик, с тесаком, хочет меня, пацана совсем, реально убить!

– Тебе давали шанс, ты отказался, теперь шанс у него! – услышал я со стороны немцев.

– Если бы знал сразу, что это западенская гнида, окопавшаяся в рядах советской армии, убил бы сразу, таких шлюх и надо резать. – Блин, мальчик не может так говорить, рискую. Но, блин, эта сволочь меня разозлила. Лицо жгло, чувство того, что мне чуть голову не отрезали, заставляло сердце биться в бешеном темпе. Немцы, гады, подзадоривают, но не солдата, а меня. Ну ладно, попробуем и против взрослого мужика выступить, иначе, как я понял, меня отсюда просто унесут.

В очередной раз проведя рукой по лицу и стерев мешающую глазам кровь, я едва вновь не напоролся на тесак. В этот раз горе-солдат решил меня насадить на него, сделав выпад словно шпагой. Ну держи тогда!

– О-о-ох! – выдохнул предатель, ну, а кто он еще, но не выронил нож.

Я воспользовался его выпадом и поднырнул под руку. Кровь постоянно заливала лицо, стекая густой струйкой по подбородку и капая мне на грудь. Не рискуя бить мужика, вдруг не хватит сил, я со всей силы схватил его за причиндалы. Противно, бр-р-р… Но в этом один из немногих шансов выжить. Мужик сдавленно ойкнул, и руки у него ослабли, стремясь к поврежденному месту. Я же только и ждал этого. Нож-то мужик не бросил, он у него в ладони, а ладонь, направленная моими руками, устремилась к нему же в область паха. Солдат даже не понял, как сам себе вогнал нож между ног, я лишь помог слегка. Конечно, он немного успел притормозить, и пришлось вложить всю силу, чтобы нож вошел поглубже, хорошо, что все же удалось.

– О-о-ох. – Стон повторился, а ему на смену пришел рев.

Моей целью было не отстраниться в данный момент, а захватить нож. Пленный уже выдернул его из себя и бросил, пытаясь зажать рану между ног, все-таки неглубоко засунул. Я ничего не видел вокруг себя, весь был сконцентрирован на предмете для убийства, лежавшем под ногами. Схватив нож и почувствовав его тяжесть, принял в себя какой-то невероятный заряд энергии и сил. Почти не выпрямляясь, снизу-вверх вогнал нож солдату в брюхо. Сил, конечно, не хватило на полноценный удар, нож вошел только до половины, да и то за счет остроты и собственной тяжести. Мужик орал и блажил, а я хотел выдернуть нож, но, размахивая руками, солдат сильно ударил меня в плечо, и я отлетел в сторону.

– Достаточно! – услышал я внезапно, когда пытался подняться и одновременно растереть ушибленное плечо.

Звонко хлопнул выстрел, заставив меня вздрогнуть, а раненый солдат упал навзничь. Я присел на корточки и ждал второго выстрела, но его не последовало.

– Вставай, – вместо этого услышал я. Поглядев исподлобья, кровь почти не давала возможности нормально смотреть, я увидел немца в штатском.

– Ты любишь свою Родину?

Ну и вопрос! И как на него ответить, чтобы не завалили прямо здесь?

– А вы? – по-немецки брякнул я и вновь, в который уже раз, размазал кровь по лицу.

– У тебя есть возможность уничтожать врагов своей Родины, ты же видел, кем на самом деле являются ваши солдаты!

– Враги моей Родины те, кто уничтожает ее население, – по-взрослому ответил я.

– Да, ты считаешь врагами нас, но мы несем вам освобождение от рабских оков большевизма, конечно, при этом гибнут невиновные, такова война, ничего не поделаешь, дружок. Когда подрастешь, ты сам все поймешь. Так что скажешь, будешь бороться за великую Россию в рядах нашего славного вермахта?

– Как вы себе это представляете? Убивать женщин и детей? Жечь дома со стариками? Нет, не стану, можете пристрелить, – фыркнул я, не понимая расположенности немца. – Да и хватает у вас такого отребья.

– Ты прав, для этого у нас хватает материала, – хитро улыбнулся немец и продолжил: – Ты только что видел сам, что не все бывшие граждане страны Советов любят эту самую страну. У нас есть и другие направления, в которых ты сможешь быть полезным своей новой стране.

– Я вас не понимаю, – покачал я головой. Нет, разум мне подсказывал, конечно, чего от меня хотят, но я в это не верил. Хотелось жить, я только недавно получил новый шанс, молодое тело, и что, теперь просто сдохнуть? Не хочу умирать, да простят меня все, кто об этом будет знать.

– Поймешь, если не дурак, – фыркнул немец беззлобно.

Начало сентября тысяча девятьсот сорок второго года, где-то в развалинах Сталинграда

– Ты погляди, Петро, совсем у немчуры с солдатами беда, мальчишек уже на фронт забирают! – два чумазых, заросших многодневной щетиной солдата разглядывали в узкую щель импровизированного укрытия ползущего в их сторону мальчишку.

Мальчишка хоть и был одет в какое-то рванье, но с автоматом в руках походил на диверсанта, если бы не одно «но». Это действительно был мальчишка, лет двенадцати-четырнадцати, заподозрить его в службе на врага сложно. Лицо пацана, испачканное сажей и грязью, но даже сквозь нее заметно, что очень молодое, портил большой шрам через всю щеку до самого уха. Солдаты разглядели это даже на расстоянии. Из-за этого шрама он казался старше и страшнее.

– И куда он? Срезать? – второй, которого назвали Петром, медленно повел стволом винтовки в направлении ползущего пацана.

– Погодь, посмотрим, куда он, надо взять его да расспросить как следует, – боец отложил свою винтовку и так же ползком направился наперерез мальчишке. Не успел проползти и пары метров, как его товарищ окликнул его:

– Там еще, смотри скорее!

И правда, за первым мальчишкой показались еще двое. Все трое вооружены, и это уже не случайные прохожие или беженцы, укрывавшиеся до сей поры где-то в развалинах города. Эта троица явно здесь не просто так. Два бойца, обнаружившие ползущих в их сторону незнакомцев, старательно наблюдали за ними. А события в развалинах тем временем приобрели интересное продолжение. Достигнув стены ближайшего разрушенного дома, тот, что полз первым, неожиданно напал на своих товарищей. Такого бойцы даже в кино не видели. Трое мальчуганов сошлись в рукопашной, казалось бы, обычное дело, кто в детстве сам не дрался. Но не в этот раз. Это было больше похоже на избиение. Парень со шрамом на лице ударил автоматом одного, мгновенно выхватил нож и, махнув им так быстро, что было практически незаметно, уложил на землю обоих своих товарищей, ну или кем они ему проходились, черт его знает.

– Ты такое видел когда-нибудь? – у бывалых вояк волосы стояли дыбом. – Ребенок же, а убил двоих, даже не поморщившись, это как?

– Надо брать, – сглотнув вязкую слюну, давно хотелось пить, прошептал в ответ второй боец. – Чую, неспроста он тут появился…

Здесь, в Сталинграде, укрыться в развалинах было несложно, особенно в вечерних сумерках. Останки домов, редкие деревья, ограды заборов и палисадников, все это создавало огромные, труднопроходимые завалы. Солдаты двух армий, словно кроты или крысы, метались по этим развалинам в поисках возможности убить друг друга. Одни рвались к Волге, вторые всеми силами старались не допустить этого. Бои шли очень тяжелые. Проспект, улица, площадь – все было перемешано между собой, порой вообще угадывалось случайно, где и что находилось всего месяц-два назад. Весь город представлял собой огромный полигон, развалины, кучи строительного и прочего мусора, километры траншей и оврагов, пустынные участки, где еще недавно стояли десятки деревянных домов. И все это в каком-то страшном сером цвете, все вокруг – небо, земля, остатки строений, даже Волга – издали казалось одного цвета. Апокалипсис.

– А ну вставай! – приказ откуда-то слева прогремел внезапно.

Мальчик медленно отбросил автомат в сторону, огляделся и начал подниматься.

– Не стреляйте, у меня важные сведения для командиров Красной армии. Отведите меня в особый отдел, – попросил мальчик, до сих пор толком не понимавший, откуда его видят и кто вообще приказывает. Надо заметить, его это немного нервировало.

– Молчать, без тебя разберутся, куда и к кому отвести. Оружие кидай с себя, нож не забудь!

– Ну, чего у тебя, Степан, взял? – раздался второй голос.

– Да, Петрух, вяжи его, как подойдет ближе, а там посмотрим, что за фрукт. Немец или нет, непонятно. Слыхал, как по-нашему чешет, лучше нас с тобой! Только осторожно давай, видел, как он ножичком машет? Блатной, наверное.

Мальчишкой, перешедшим условную линию фронта в развалинах города, был я, Захар Горчак. И я не собирался махать ножом. Меня негрубо обыскали, отобрали все, что было с собой в карманах, а вещмешок и подавно, и связали руки. Блин, как-то даже улыбнуться захотелось. То ли солдат подкупил мой возраст, то ли они так в себе уверены, но узел, которым мне стянули руки, причем не за спиной, а впереди, я мог развязать в минуту. Торопились, понятно.

Вели меня недолго, но такими катакомбами, что приходилось удивленно и задумчиво хмыкать. Я видел по ту сторону фронта укрепления и блиндажи, но тут… Кажется, километрами траншей и различных нор изрыт весь город. Мы вползли в одну траншею, по ней вошли под остов двухэтажного дома и вышли с другой стороны. То есть ходы были прорыты прямо под домами, использовались как готовые подвалы, так и строились новые проходы. Горняки-шахтеры тут, что ли, постарались?

– Это что за чудо чудное? – меня представили пред светлы очи грузного человека, по форме было понятно, что это офицер, удивлял только его размер. Мужчина был не толст, но очень упитан. При его не самом высоком росте он был похож на комод. Такие люди обычно невероятно стойкие к боли, а также очень своенравны.

– Вот, товарищ капитан, задержали при переходе возле площади. Полз к нам, вооружен, – отрапортовал тот, кто меня «взял». – Перед тем как мы его задержали, убил сразу двоих таких же, как он, мальчишек. Ножом убил, вы бы видели этот спектакль!

– Рядовой спецкоманды «Восток», в подчинении семьдесят первой пехотной дивизии, шестой армии вермахта, Захар Горчак, – отозвался я и увидел на лице капитана неподдельное удивление.

– Наш, значит? Сучонок. Расстрелять.

Приказ меня ошарашил. Идя сюда, я рассчитывал именно на плен, если так можно сказать о возвращении к своим. Думал, увидят, что молодой, не станут убивать. Да и дурь это, убивать сдавшегося, из него же можно вытянуть полезную информацию, на это я и надеялся, а тут…

– У меня есть сведения о позициях и силах вермахта, я много чего знаю, не смотрите на возраст. Информация точная и свежая. Прошу отвести в особый отдел, товарищ капитан, вам это больше нужно, чем мне…

Хлясь, мне по роже прилетел удар. Блин, какой жестокий офицер, мальчишку и по лицу. Ну, а чего я ждал, дурень? Задумал поучить жизни этих мужиков, которые тут, в этих развалинах стоят насмерть? Идиота кусок!

Да, мечтал об этой встрече я целый год. Не о такой конкретно, но о том, как вернусь к своим. Да, я считаю себя именно своим, советским, а не шпионом вермахта. Когда вспоминаю прошедший год, меня даже потряхивает от того, через что я прошел. Тогда, в октябре сорок первого, в лагере для военнопленных, после поединка, из которого я вышел победителем, меня подлатали немного и увезли далеко на запад. Попал я в спецкоманду, которую называли «Восток», а мое подразделение – «Киндер». По численности команда насчитывала сто человек, и все как один мальчишки, не старше пятнадцати лет. С первого же дня нас начали гонять так, как будто готовили спецназ, хотя в какой-то степени мы им и являлись, хоть и были детьми. Ну, что такое десять-одиннадцать лет, возраст воина? Но дело было тоньше. Немцы набирали в команды, а я уверен, что таких как мы явно больше, чем одна команда, лояльных режиму парней, готовых убивать. Мальчишкам сулили всякие блага, настраивая их против страны Советов, и они соглашались. Как же я согласился? Ну, во-первых, хотелось жить, а во-вторых… А во-вторых, я просто решил для себя, что если заставят вновь убивать кого-то из пленных солдат Красной армии, то не стану этого делать. С той гнидой, что мне чуть голову не отрезал, повезло. Если бы он не показал свое истинное лицо бандеровца, или кем он там являлся, я не смог бы убить его. Но вышло все удачно. Вот и решил для себя, что буду учиться у немцев, пока не заставят вновь доказать лояльность. И надо же так случиться, что выходным экзаменом у нас был, как его называли немцы, «Бой гладиаторов», а не банальное убийство пленных. Нас всех тупо заставили рубиться против друг друга. Оставшиеся на ногах, когда закончится время, прошли испытание. Я был в их числе, причем меня боялись в команде почти все. Дело в том, что обучение немцев удачно легло на мои знания спортсмена из будущего, поэтому я очень хорошо умел драться. Год назад, когда только появился здесь, кроме как этих самых знаний у меня и не было ничего, тело-то неродное, а тут подготовка с инструктором, самообучение принесли плоды. Немцы, спасибо им за это, помогли мне подготовить новое тело, а уж отработать технику я смог и сам. Вопросы, конечно, регулярно появлялись у инструкторов, они же видели, что я умею явно больше, чем то, чему меня обучают, но всякий раз удавалось отбрехаться, ссылаясь на отца. Так и говорил, что меня учил отец, немцы лишь кивали и хвалили. Очень повезло с обучением ножевому бою, на мой рукопашный и прежние знания немецкий вариант боя лег изумительно, не покривлю душой, если скажу, что смогу уложить двух взрослых мужиков с такими же ножами. Рост немного маловат пока, но это дело наживное, да и не много тут на самом деле высоких, особенно в нашей армии. Средний рост где-то метр шестьдесят пять, может чуть выше, а у меня в неполные двенадцать метр пятьдесят шесть. Пацаном я выгляжу скорее из-за телосложения, все же у взрослого масса-то поболее будет.

Год в спецкоманде прошел довольно быстро, хоть и был очень тяжелым. Спать больше четырех часов я стал только по убытию на фронт. Пока добирались сюда, почти две недели ехали, воспользовался временем в эшелоне для того, чтобы наверстать упущенное и тупо выспаться.

Как и говорил, обучение было тяжелым, синяки не успевали сходить, разбитые губы и нос почти не заживали. Немцы ставили нам упор в обучении на рукопашку, ближний бой. Для диверсантов, в которые нас готовили, это действительно нужно. Нас обучали десяткам разных способов тихого убийства себе подобных, от палки и веревки до ножа и голых рук. Спарринги проходили ежедневно, по мнению инструкторов так учеба лучше усваивается. А то, что регулярно из строя выпадали люди, немцев не волновало. Из тех парней первого набора в конце осталось чуть больше половины, остальные пополняли команду в разное время.

Преподавали нам захваты штабов, мостов, складов и всего прочего, стратегически выгодного на войне. Учили ездить на машинах и мотоциклах, плавать, нырять, работать со взрывчаткой и любыми видами стрелкового оружия. Даже миномет изучали, причем серьезно, с ротной пукалкой могу справиться в одиночку. Пушки и противотанковые орудия не изучали, ибо незачем, как и танки с самолетами. Хотя я бы не против был освоить, скажем, «лаптежника», да и «мессер» штука интересная. Всей техникой, без исключения, пользоваться было тяжело, все же возраст еще неподходящий. Особенно трудно было с бронетранспортером. «Ганомаг» очень тяжел в управлении, особенно нам, ведь мы были фактически детьми. Освоить-то его я освоил, но наравне со взрослыми ездить не смогу.

Со стрельбой тоже было все не так гладко, как хотелось бы. После пробных стрельб инструкторы остановились на МП-40, у него была самая слабая отдача и более или менее легкий спуск. Винтовки были неудобны как по весу, так и по размеру. Шутка ли, многим мальчишкам немецкую винтовку было не удержать. Во время прицеливания, а ведь надо еще и стрелять, причем точно стрелять, винтовку постоянно клонило вперед и вниз. А вот пистолет-пулемет освоили все, так же, как и простой пистолет «люгер».

Но все же упор делался на взрывное дело. Проникнуть, иногда открыто, пользуясь нашим возрастом и происхождением, на нужный объект и заминировать его. Моим первым заданием, с которым я и вышел сюда, было наблюдение, а по возможности, минирование важных объектов. Список объектов фрицы дали самый полный. В первую очередь, это штаб воинской части, на том участке, где мы перешли линию, Чуйкова, кстати, штаб-то. С собой у каждого из членов команды было три килограмма взрывчатки, хватит с лихвой. Внедрение к врагу, имелось в виду в ряды солдат Красной армии, особенно поощрялось. Мы были способны вести агитацию, стараться убедить советских солдат в бессмысленности сопротивления. Этим с нами, мальчишками, занимались особо.

И вот я у своих вроде бы, но меня хотят тупо расстрелять. Как быть? Надо включать навыки, вдолбленные немцами, и пытаться разговорить командира, будет это тяжело, мужик серьезный попался.

– Зачем вы так? Я же не упираюсь, все расскажу, для этого и шел. Вы ничего обо мне не знаете, а сразу решили в расход… – потер я щеку. Удар хоть и был не во всю силу, но все же это удар взрослого мужика.

– Наши дети шли на смерть против врага, а ты продался! Не о чем с тобой разговоры вести, справимся и без твоих важных сведений.

Какой же упертый командир попался, жаль, но что поделаешь теперь. Имея возможность извлечь выгоду для своего подразделения, он пресекает все попытки получить от меня сведения. Злоба его в общем-то понятна, сколько таких детей, как я, погибло и в лагерях гниет, а я тут на немцев пашу.

– Что здесь происходит? – довольно властный голос прервал гневную речь капитана, заодно дав мне надежду.