Дергаться мне было бессмысленно. Нет, я понял, что забивать они меня до смерти вряд ли будут, приказ у них от фрицев, доставить мою тушку живой, но о здоровье никто не говорил. Они ведь могут меня так уработать, что буду я овощем говорящим, а то и говорить-то не смогу, пинают суки по-серьезному. Ладно, где наша не пропадала, посмотрим, что там за фриц, может, чего ценного выясню, а там и о побеге думать будем, надо немного в себя прийти, сил набраться. Эти-то гады даже воды не дают, одна надежда на немцев, может, накормят? Да и поспать бы чуток не помешало, будем посмотреть, как говорят в Одессе.

Тащили меня долго, я уже все ноги сбил, так эти долбаные конвоиры вначале пинали, подгоняя, а потом, поняв, что я не играю с ними, даже потащили на себе. А мне что, нехай тащат, отдохну хоть немного. Кусты, в которых мои конвоиры встретили своих друзей, оказались опушкой небольшого леска. Двигаться по лесу было невероятно тяжко, молодой ивняк мешал так, что казалось, ноги оплетет, пока идешь через него. Уже начало светать, когда наша небольшая кавалькада выбралась на поле, а минут через сорок нас встретили на машине, ну, хоть пешком больше идти не надо. Закинули меня опять словно мешок картошки. Скрючился весь на полу кузова, кажется, опять «полуторки». Мои мучители уселись кто куда, не особо обращая на меня внимание. Расслабились, эх, как же быть-то? От немцев убежать будет реально сложнее, эти-то вон вообще мышей не ловят. Я лежу у заднего борта кузова, бандеровцы возле кабины, перемахнуть через борт, как два пальца, сил вполне еще достаточно. Другое дело, хватит ли сил свалить? А кто говорил, что я просто побегу куда-то? Я что, дурень, под стволом убегать, да еще и в кандалах? Нет, тут всего пятеро, вместе с водилой, вполне себе можно пободаться, завалят, значит, завалят. Как бы ни хотелось узнать у немцев, зачем я им сдался, но все-таки здравый смысл подсказывает, что нужно «делать ноги». Машина подскакивала на ухабах, скорость была никакой, даже если просто брякнусь из кузова плашмя, снег смягчит падение. На очередной выбоине, водила хоть и сбросил скорость практически до нуля, нас тряхнуло изрядно, конвоиры даже ругаться начали, стуча кулаками по крыше машины. Воспользовавшись тем, что вся четверка бандеровцев, или как их правильно, ОУН, что ли, были заняты тем, что материли водилу, я резко перевернулся и, оказавшись на ногах, просто кувырнулся назад. Падение было довольно мягким, как и предполагал. Колея здесь была набита, но именно что колея, середка была практически сугробом. Плюхнувшись, первым делом пролез в кольцо своих рук, сцепленных наручниками, из-за одежды, а мне эти говнюки перед отъездом дали рваный, старый ватник, это сделать было довольно тяжело. Машина успела отъехать метров на десять, когда заметили мое отсутствие. Я уже бежал вперед, догоняя ее, когда водитель дал по тормозам. Почему я вообще решил, что у меня что-то получится? Я просто в последнее время здорово подтянул стрельбу из пистолета, не совру, если скажу, что стреляю я действительно хорошо. При чем тут пистолет? Да просто все, один из моих конвоиров, тот, что Михась, все время в пути держал в руках наган, вообще его не убирал. Весь мой расчет был построен именно на том, чтобы оказаться с той стороны кузова, где будет спрыгивать Михась, главное, успеть. Вышло очень даже удачно, даже проще, чем казалось. Михась был первым, кто прыгнул вниз из кузова, и спешился он именно сзади, оказавшись прямо передо мной, я уже пробежал эти метры, что отделяли меня от машины. В руке у бандеровца был наган, я не ошибся, делая на него ставку. Когда противник еще распрямлялся после приземления, я уже бил его ногой в пах. Попал очень удачно, оружие тот выпустил из рук просто мгновенно, схватившись за причиндалы. Черт, хоть и светает, но все же еще темно, наклонившись, разглядел наган на снегу и, поднимая, одновременно спрятался за бандеровца. Вовремя, напарники травмированного мной Михася уже были рядом. Двое спрыгивали по разные стороны машины, а третий прыгал вслед за Михасем. Так как удалось все сделать очень быстро, то смог укрыться за бандеровцем раньше, чем его дружки меня схватят. Три выстрела прозвучали чуть не очередью, спуск у нагана тяжелый, но я привык к нему, частенько стрелял. Все трое бандитов свалились как подкошенные, бью со всего размаха Михасю по голове рукояткой, тот еще не оклемался от удара по яйцам, лежал в снегу словно креветка, ну и провалился в беспамятство он в той же позе. Оставался водила, на удивление, он не вылез из кабины. Упав на снег, оглядываю пространство под машиной, нигде и никого не вижу, блин, да еще и темно. Решив лезть низом, начинаю движение. Проползя под машиной, оказываюсь справа по ходу машины и встаю со стволом в руке. Через окно кабины на меня смотрит удивительно старый мужик, хоть и темно, но разглядел я его вполне хорошо, старик, настоящий старый хрыч. Может, поэтому и не вылез, что толку от него было бы мало?

– Вылезай, дед, приехали! – спокойно произнес я.

– Да пошел ты, курва москальская! – огрызнулся дед, и в его поднятых руках вдруг появился обрез. Два ствола охотничьей горизонталки выстрелили буквально через полсекунды после того, как я присел. Плюхнувшись на задницу, я прямо сквозь дверцу автомобиля выпустил оставшиеся в барабане патроны. Тишина, никакого движения. Осторожно приподнявшись, дергаю ручку двери, распахивая последнюю. Ничего. Заглянув уже более решительно, вижу картину маслом, дед повис на баранке, обрез на полу.

– Ну вот, дед, а я думал, ты просто привлеченный, а оказалось, такой же идейный, как и эти упыри! – Кстати, об упырях. Двинув назад к кузову, к своей радости, нахожу Михася в том же положении, что и минутой ранее. Тот еще не пришел в себя, даже не ворочается. Обшмонав карманы, нахожу ключи от наручников. Немного повозившись, наконец, снимаю их, яростно растираю запястья. Немного усмирив зуд, защелкиваю «браслеты» на руках бандеровца, тот, кстати, так и не пришел в себя. Испугавшись, что, наверное, переборщил, нащупываю пульс, живой, собака. Ладно, пусть полежит, я пока в себя приду. Подобрав одну из шапок, что свалились с бандеровцев, нахлобучиваю на себя. О, голове сразу хорошо стало, а то, если честно, уши совсем уже окоченели. Найдя патроны, перезарядил наган, да и вообще прибарахлился вполне себе удачно. Два ППШ, две «мосинки», обрез деда не считаю, патронов хватало. Оттащив чуть в сторону от дороги трупы, присел отдохнуть, вымотался я жуть как. Начинающий падать довольно крупный снежок укроет убитых быстро, даже заморачиваться не буду. Осмотрев так называемую дорогу, прихожу к выводу, что развернуть прямо тут «полуторку» вряд ли удастся, колея глубокая, застряну. Небо было затянуто тучами и шел снег, но все же стало светлее. Посмотрев назад, туда, откуда мы ехали, решил, что поеду задним ходом, даже рулить особо не нужно, как в анекдоте, «куда она на хрен из колеи денется?» Затащить Михася в машину я уже не смог, слишком выбился из сил, поэтому начал тормошить того, пытаясь привести в чувство. Что-то подозрительно долго он в отключке, достав нож, что забрал у одного из бандеровцев, хорошая такая «финка», кольнул спящего в ногу, о, начал шевелиться, кольнул еще раз. Михась, злобно уставившись на меня, попытался подняться. Облокотиться на руки ему было тяжело, скованы те, поэтому он, не рассчитав, плюхнулся обратно.

– Не торопись, вставай спокойно, – произнес я, – поздно уже торопиться, не успел ты.

– Курва, ты думаешь, что сможешь убежать? Да тут наших полно…

– Да ладно, что-то за тот час, что мы здесь стоим, никто еще не подходил, – искренне удивился я. – Вставай и лезь в машину, нам ехать надо.

– Куда? – заметно сникнув, спросил пленный.

– Откуда вы меня тащили, туда и поедем, надо друга вашего, «Особиста», на чистую воду выводить.

– Да он тебя шлепнет, как только увидит. Свидетели ему не нужны. Ничего ему за это не будет, у него отец в вашем штабе фронта служит, прикроет.

– Прикрою я, всю вашу лавочку прикрою. Думаешь, я к командиру побегу с рассказом, как меня сраные бандеровцы украли? Да я завалю просто и «Особиста», и его папашу, если надо будет, всего и делов-то!

Михась сбледнул с лица. Он понимал, что я точно не шучу. Я и правда так думал, но не придумал еще, как мне вообще появиться в расположении. Что-то у меня предчувствие плохое, наверняка «Особист» пакость какую-нибудь сделал. Надо хорошенько все обдумать.

Загрузившись в машину, я с трудом, но сдвинул этот «пепелац» с места и медленно, крайне медленно начал движение задом. Долго я так не проеду, запарюсь и на дорогу смотреть, и за пленным. К счастью, видимо для разъезда встречных машин, на дороге было небольшое расширение, точнее, просто сугроб был слегка разгребен, до него я доехал минут за десять. В несколько приемов, едва не застряв, переборщив со съездом в сугроб, я, наконец, развернулся. День сегодня был пасмурным, снег сыпал, подгоняемый ветром, и грозил превратиться в метель. Примерно через час непрерывного движения видимость упала просто до нуля. Так как дороги я не знал, да и колею уже не видать, замело почти, я решил немного подождать, авось наладится погодка-то. Нет, все везение, видимо, я выбрал еще в прошлом году. Просидев в машине около двух часов и здорово замерзнув, я плюнул и решил ехать вперед столько, сколько смогу. Если перевернусь или просто застряну, пойду пешком, только вот еще этого кабана Михася тащить придется, упертый, хрен он сам пойдет. Вон сидит, глазами так и рыскает, а мне он, собака, нужен, это едва ли не единственный шанс оправдаться и, возможно, взять за цугундер «Особиста». Как показало время, я не ошибся в своем решении. Спустя какое-то время пурга стала утихать, а на горизонте показался лес, через него меня, наверное, и вели к машине.

– Слышь, бандерлог, машина нас здесь ожидала? – обратился я к успевшему погрустнеть пленному.

– Откуда я знаю, куда ты меня привез, – злобно фыркнул бандеровец.

– Зря ты не хочешь помочь, зачтется ведь.

– Да знаю я вас, как вы хорошее помните, к стенке все равно поставят.

– Так я и говорю, зачтется, на том свете, конечно! – Пленный закусил губу. – Стенку, мил человек, еще заслужить надо. И про какое добро, сделанное тобой, ты сейчас поминал?

– Я не буду ничего говорить, хрен чего вы из меня вытрясете…

– Ой ли? Парень, ты ведь еще не в плену, это там будут простые костоломы, кстати, бывает, что они и не могут расколоть. Ты же сейчас со мной, а я очень люблю слушать, что говорят пленные. Не поверишь, в Сталинграде даже немец вдруг на почти понятном русском языке заговорил, лишь бы его от меня убрали, хочешь, покажу, что я ему сделал? – Бандеровец хоть и крепился, но было видно, реально боится.

– Я все равно ничего не скажу, хоть убивай! – попытался он в последний раз показать себя сильным человеком.

– Знаешь, по многочисленным наблюдениям, такие здоровяки, как ты, плачут и причитают гораздо громче, чем маленькие и хлипкие. А убивать тебя мне не нужно, мертвые не говорят.

Разговаривая, я остановил машину и вышел из кабины. Подойдя к дверце пленного, я открыл дверь и качнул головой.

– Вылезай, поболтаем немного. – Тот замешкался. Для того чтобы принять решение, у пленного ушло секунд двадцать. Он внезапно попытался выпрыгнуть. Ухватившись за дверной проем обеими руками, он привстал с сиденья, намереваясь выпрыгнуть из кабины. Я только этого и ждал. Хлопнув со всей силы дверью, я придавил руки бандеровца, пару пальцев точно сломал. Тот даже не орал, сидел в шоке с минуту, а позже уже заливался соловьем. Дело в том, что дверь была так, прелюдией, дальше действие началось. Все еще прижимая дверь телом, я вытащил «финку» и, поставив ее на один из пальцев, что оказались в проеме, просто отделил пару фаланг на правой клешне Михася.

– Сука, ты чего делаешь? – орал и блажил пленный.

– Отрезаю тебе палец, по кусочку, если не понял.

Бандеровец попытался втянуть окровавленные кисти рук внутрь кабины, какое там, я, навалившись всем телом, продолжал давить на дверь. От боли, или от безвыходности, пленный дергался, тем самым причиняя себе еще более сильную боль. Отрезав у бандеровца под его истошные крики еще пару пальцев, я наконец отпустил дверь.

– Ну, надумал общаться? – я весело смотрел на врага. – У тебя еще много чего есть, что отрезать можно.

Михась уже «поплыл». Перескакивая с украинского на великий и могучий, вываливал все, что знает. Я поначалу даже и слушал-то не особо внимательно, но вскоре весь превратился в слух. Эти гадские ОУНовцы были реально везде. Нет, их, конечно, мало, но, блин, до штаба фронта нити тянутся. А почему не выявляют? Так они ведь ни фига не в пехоте служат, будут они все при штабах, на разных должностях и в немалых званиях, но больше всего их именно в особых отделах. Как они туда проникали? Оказалось, в основном до войны еще, да и в сорок первом в той неразберихе пролезли в органы. Тогда было проще, столько архивов уничтожено было, еще больше просто потерялись, так что особого таланта и не требовалось. А уж с каким рвением они служили в РККА… Понятно, для чего они среди наших бойцов и командиров предателей выискивали, убирали ведь, суки, самых лучших. Компрометация, подлог, просто ложные обвинения, эх, сколько людей погубили за столько времени. Когда мы вошли в лес, Михась вдруг заорал, на своем орал, но было все понятно. На помощь, гад, звал, и ведь докричался. Откуда-то ударил автомат, между нами с пленным пронеслась цепочка фонтанчиков от выпущенных пуль. Падаю в снег, перекатиться не получается, снегу много. Прячусь за деревом и вижу, как Михась, переваливаясь, с трудом переставляя ноги, пробирается по сугробам в сторону стрелявших.

– Ну уж нет, даже если и вернусь без «языка», ты жить все равно не будешь.

Короткая очередь и, раскинув в стороны руки, бандеровец валится лицом вперед. Тотчас с того направления заработали как минимум три ствола, все автоматические. Давайте, давайте, стреляйте, подходить-то все равно боитесь, да и вряд ли вас там много. Бандеровцы, а это были явно они, скорее всего, имеют тут схрон, в котором можно отсидеться, только вот вряд ли убежище сможет вместить много людей, человек пять, может шесть, думаю, не больше. Где-то в пяти или шести метрах от меня рванула граната, явно не добросили. Судя по маленьким вспышкам выстрелов, противники, скорее всего, не близко, раз гранату не добросили. На секунду, взмахивая руками, появляюсь из-за дерева и ору. Опасно, да думать некогда. Решил я врагов вытащить на тропинку, по которой мы с пленным и шли. А что, хоть ползать по лесу не придется, а то сдохну уставшим. Пока противник не проявляет любопытства, все так же редко постреливает. Черт, да ведь там явно кто-то в одиночку постреливает, обходят, суки, подождем. Автомат лежал рядом, но я специально кинул его так, чтобы бандиты, подойдя, увидели его в первую очередь и дали мне пару секунд на то, чтобы я вытащил пистолеты. У меня их два теперь, Наган я нес в сидоре, а вот в карманах лежали два ТТ. Тут нужен автоматический пистолет, с револьвером больно уж возни много, а тут у меня и запасные магазины есть, да и вообще попроще будет.

Легкой прогулки не вышло. Когда от пинка сапогом в сторону полетел мой ППШ, я рванул пистолеты, срезать успел только двоих. Третий и последний, гад, стоял чуть поодаль, страхуя. Дернуло левую руку и левую часть груди. Падая, все же смог поймать на мушку последнего стрелка и дважды выстрелить. Судя по тому, что никто не подошел и не добил, я все же завалил их всех. Хорошо, но мне и самому досталось, причем, похоже, серьезно. Рука просто онемела, в груди что-то чешется. После Сталинграда раны уже особо не пугали, всякое в меня прилетало, но боль от этого слабее не была. Пока не вырубился, решил ползком найти схрон бандеровцев. Как позже оказалось, тот был совсем рядом. Очутившись внутри, обрадовался имеющейся печке, маленькая такая, но замерзнуть не даст. Пока искал схрон, успел подобрать пару автоматов и несколько дисков с патронами к ним. Люк в берлогу бандитов закрывался изнутри на довольно прочный засов, а сам вход замаскирован под большой елью. Нашел случайно, снег с елки был сбит, видимо, бандеровцы, вылезая, лапы задели, вот тот и осыпался. Конечно, если будут искать, то и меня по этой же примете найдут, да еще дым от печки хоть и выходил метрах в двадцати от берлоги, и шел по стволу еще одной огромной ели, но все же дым учуять можно на очень большом расстоянии. А берлога была капитальная. Все внутри выложено лапником, а сверху набросано большое количество сена. Имелись одеяла и пара ватников. Решил натопить здесь как следует, а потом как можно дольше не разводить огонь, мне бы только раны осмотреть, перевязаться, да и топать отсюда. Что раны не смертельные, было понятно сразу, раз даже не вырубился, значит, жить буду. В небольшом углублении нашел замаскированную нишу, в ней был припрятан хороший набор перевязочных средств, даже какие-то лекарства, все надписи на немецком языке. Рисковать не буду, траванешься еще, а вот спирт я определил сразу. Огонь уже хорошенько взялся за уложенные в печурку пару поленьев, и внутри становилось теплее. Раздевшись по пояс, холод почти не ощущался, я занялся осмотром. У бандитов даже бинт был, а не тряпки, хорошо живут враги советского народа. Жили, точнее. Как бы то ни было, но задерживаться мне здесь точно нельзя. Тропинка в лесу хоть и малохоженая, но все же бандеровцы наверняка здесь меняются, а когда найдут трупы в лесу, тогда и до меня доберутся. Рука была прострелена навылет, кровь текла, но как-то вяло. Одежка помогла, точнее, ее количество. Нательная рубаха, быстро прилипнув к ране, не дала мне потерять много крови. Промыв рану сверху, чистить, конечно, не буду, слабоват я для этого, да и инструментов все равно нет, плотно забинтовал. Закончив, занялся раной на груди. Как и ожидал, лишь большая царапина, ну, может еще ребро треснуло, удар-то приличный был. Смыв запекшуюся кровь, свежая не текла, начал обматывать вокруг груди бинт. Сделав тугую, весь бинт извел, повязку, попробовал пошевелиться, блин, как корсет надел или бронежилет, так же неуклюже себя чувствую. Закончив с ранами, точнее с их обработкой, откинулся на мягкую подстилку из соломы.

«Еще бы сожрать чего-нибудь, было бы вообще все хорошо», – мелькнула мысль. Пошарив глазами по сторонам, без фонарика темно, слабый отсвет от печки света почти не дает. Я когда «аптечку» искал, у меня печь была открыта, вот и разглядел нишу случайно, сейчас же было очень темно. Пошарив по стенкам руками, в одном месте рука провалилась в пустоту. Разворошив сено и лапник, обнаружил ящик, блин, взрывчатка.