Срабатывает будильник.
Я с трудом просыпаюсь. Аня переворачивается на другой бок, ко мне спиной. Это что-то новенькое: раньше всегда вставала вместе со мной. Осерчала, наверное, что я пришёл вчера поддатый. Это и к лучшему, иногда жену надо позлить.
Одеваюсь быстро. Выхожу на лестничную площадку.
Возле подъезда осматриваю то место, где окутал меня туман. Ничего подозрительного.
На работу прихожу раньше всех. Иду в свой кабинет, завариваю кофе.
Заходит Артюхин. Лицо помято. Видимо, последовало продолжение праздника, но уже дома, с друзьями и родственниками. Мог бы сегодня не выйти, как начальник. Но, зная его характер, понимаю, что такое вряд ли возможно, слишком ответственный человек.
– Доброе утро, Александр Петрович!
– Доброе, – отвечаю, – Михаил Иванович.
– Раненько что-то ты сегодня, раненько. То всегда опаздываешь…
– Не заспалось.
– Оно и понятно. Чрезмерное употребление спиртных напитков может привести к бессоннице. Кофе ещё есть?
– Заварить?
– Не откажусь.
– Правда, только одноразовый пакетик. Со сливками.
– Пойдёт.
Я ссыпаю кофе в чашку, заливаю кипятком.
– Александр Петрович, – начинает говорить Артюхин о работе, как обычно это бывает с утра, – для нас принципиально важно, что в быстром реакторе при каждом акте деления ядер образуется большее количество нейтронов, которые могут быть использованы для интенсивного превращения U-238 в делящийся изотоп плутония Pu-239. Это превращение происходит в результате ядерной реакции… – он пишет на клочке бумаги формулу, протягивает мне.
Я его не слышу – делаю вид, что слушаю. Хотя прекрасно понимаю, он говорит, что существующая технология атомной энергетики, основанная на так называемых «тепловых» ядерных реакторах с водяным или графитовым замедлителем нейтронов, не может обеспечить развития крупномасштабной атомной энергетики. Это связано с низкой эффективностью использования природного урана в таких реакторах… Я держу в руках бумажку с формулами, а сам по-прежнему думаю о вчерашних событиях. Если говорить, как фантаст, то вчера произошла телепортация тела из одной точки в другую, и – обратно. Какие законы физики были задействованы – спросить бы у кого знающего. Мои познания по этой проблеме сводятся к нулю…
– Александр Петрович, голубчик, я кому – стенам рассказываю? Ты меня слышишь?
– Да, Михаил Иванович, слышу.
– Но не понимаю, – заканчивает он за меня фразу. – Что случилось?
Я не хочу рассказывать то, что произошло вчера, но неведомая сила сама развязывает язык…
Он долго молчит, глядя в окно, потом говорит:
– А сам-то веришь в этот полный бред?
– Нет, – отвечаю я.
– Врёшь, Александр Петрович, нагло врёшь! Я вижу, веришь.
И тут я срываюсь:
– Есть такие вещи, Михаил Иванович, в которые действительно нельзя поверить, как, например, чёрт, дьявол, нельзя поверить в то, что человек может убить себе подобного, или поверить в межнациональные конфликты – это невозможно, если быть в здравом уме! Ты же физик, как и я, понимаешь, к чему я клоню? Но это всё происходит, чёрт подери!
– Зачем так, Александр Петрович, взрываться? Я тебя таким никогда не видел. Пугаешь ты меня, пугаешь. С научной точки зрения твой рассказ – вымысел. Заработался ты. Вот и всё! Плюс алкоголь подействовал, всё просто. Всякое бывает. Иди домой, отдохни. Я тебя отпускаю. На сегодня хватит.
На что я надеялся и чего мог ожидать? Вот именно – не такого ответа. А понимания.
Домой идти не хотелось совсем. Я говорю:
– Страшно почему-то идти домой.
– Иди-иди, – видимо, он не понимает, про какой такой страх я говорю, – день тебе зачтётся, Лидия Ивановна поставит восьмёрку, что ты работал сегодня. И не беспокойся, я никому не расскажу о случившемся. Всё правильно сделал, что доверился мне. Другие бы не поняли, Александр Петрович.
Я ухожу. Весь день слоняюсь по городу, захожу в магазины, бары, кафе, даже библиотеку посещаю, засиживаюсь в читальном зале – есть места в городе, где можно уединиться ото всех, в том числе и от себя самого…
И вот, схожу с троллейбуса, срывается мелкий снег, довольно прохладно – ёжусь; иду привычным путём по проспекту Тихорецкий, на углу магазина «Монарх» и улицы Суворова поворачиваю вправо. В этом переулке всегда людей мало. Ныряю во двор жилого дома, рядом детский сад, огороженный сетчатым забором – в нём дыра. Так ближе, если срезать путь. Пролезаю. По натоптанной тропинке, покрытой тонким льдом, скольжу вниз с пригорка. А вон и моя пятиэтажка. Осталось совсем чуть-чуть, минуты через две буду дома, в тепле. Вспоминаю стихи Валерия Брюсова:
Быть может, эти электроны —
Миры, где пять материков,
Искусства, знанья, войны, троны
И память сорока веков!
Ещё, быть может, каждый атом —
Вселенная, где сто планет;
Там – всё, что здесь, в объёме сжатом,
Но также то, чего здесь нет…
Я неоднократно видел, как на красном закатном небе скрывается за горизонтом солнечный диск. Однако появление зелёного луча над поверхностью незнакомого озера меня не удивило.
Горный район, скалистые обрывы. Я нахожу тропинку, поднимаюсь наверх. Куда она приведёт?
Воздух чист и свеж, вдыхаю полной грудью – не могу надышаться, как будто уставший путник в пустыне от жажды не может напиться водой.
Ущелье очень красивое, как и всё здесь. Один склон с отдельными валунами покрыт густой, довольно высокой зеленой травой, среди которой стоят – я подхожу ближе, рассматриваю – фисташки с только что распустившимися бутонами. Внизу узкое каменистое плато – и озеро, километра четыре длиной и полтора шириной. С другой стороны – голые скалы. Погода меняется очень быстро. Небо совсем темнеет, и начинается дождь. Очень холодно, мне кажется. Местами, вижу, лежит снег.
Я прохожу с километр или, может быть, больше. Встретить кого-либо уже не надеюсь. Тропинка ведёт в неизвестность. Но то, что тропинка существует, предоставляет надежду: здесь живут, или иногда бывают люди.
Набредаю на дом, дверь заперта, света в окошке нет. Стучусь. Тишина. Толкаю дверь плечом, она, не без труда, поддаётся.
В доме две ледяные комнаты. Света нет, газа нет, печка разваливается. Есть железный топчан и стол – металлическая рама на ножках, накрытая доской несколько меньшего размера. В доме почти так же холодно, как и на улице, только без ветра. С грязной полки снимаю закопчённый чайник, набираю в него снега, развожу костёр возле порога, кипячу.
Дождь не прекращается. Хорошо, что крыша в доме целая, промок бы, однозначно.
Нахожу старое одеяло, заворачиваюсь в него, как куколка бабочки в кокон, вприпрыжку влезаю на топчан, засыпаю.
Мне снится прелестная пятилетняя девочка – Нургазель. Она уже печёт хлеб вместе с взрослыми женщинами, самостоятельно прилепляя лепёшку к стенкам глиняной печи. Подходит ко мне, блестя глазами и кольцами с цветными стёклышками. Девчушка не понимает по-русски, но я, как могу, выказываю ей своё восхищение – мы оба довольны. Она улыбается, уходит. Всплывают слова Чехова: «Она в двенадцать лет уже презирала гадких мужчин». Нургазель всего пять, но это Восток!
Я просыпаюсь, раннее утро. Солнце заглядывает в маленькое оконце. Как и прежде, я здесь, не переместился обратно. И, кажется, сон дал ответ, где я нахожусь. Я не верю снам, но здесь готов поверить во что угодно!
К дому – чётко прослушивается – приближаются шаги. Я слезаю с топчана, выхожу на улицу – туман стелится тяжёлым белым покрывалом по самой земле. Сразу заметить, кто идёт, нет возможности. Сердце колотится в бешеном ритме.
Смотрю на сотовый телефон – связи нет.
Действительно, откуда ей взяться в такой глуши.
Из тумана появляются три фигуры. Двое мужчин и женщина. Идут гуськом, за плечами рюкзаки, у одного в руках тренога. Наверное, туристы.
В метрах тридцати, заметив меня, останавливаются. Первый мужчина говорит своим спутникам какие-то слова – я не могу разобрать, – и они снова направляются ко мне.
– У нас гости, – приблизившись ближе, молвит женщина.
– Откуда вы? – спрашивает мужчина, идущий первым.
Сердце успокаивается, несколько секунд назад я мог представить, что угодно, даже самое немыслимое в своём положении. Даже мог подумать о гуманоидах или о незаконных бандитских формированиях, скрывающихся в горах. Но передо мной оказываются просто туристы.
– Меня зовут Александр Петрович. Фамилия – Магеровский. Я – физик.
Со мной здороваются за руку.
– А зачем нам физик, а? – спрашивает первый мужчина, который, видимо, главный у них. – Физики нам не нужны. Хорошего проводника бы нам, из местных – правильно я говорю, ребята? – обращается он к своим спутникам. – Анатолий меня зовут. В фамильярности в горах нет проку, как от туфли на высоком каблуке. – Он смотрит на мою обувь, она, не без оснований, вообще не вписывается в эту местность, точно так же, как и брюки; и так же, если я скину дублёнку – строгий костюм с галстуком.
– Наталья Викторовна, можно просто – Наташа, – говорит девушка.
– А это Георгий, – говорит Анатолий. – Он у нас не особо общительный… Так кто же вас прислал к нам? И как вы добрались сюда. Дорога-то трудная. Не в одиночку же. Или вертушкой забросили?
– Я из Санкт-Петербурга. Заблудился, – нагло вру. Правду говорить, не имеет смысла.
– Интересно… С Ленинграда, значит. Красивый город. Бывал.
– А вы чем занимаетесь? – любопытствую.
– Биологи мы. Процессы образования новых видов животных изучаем. Об эволюции обычно говорят в прошедшем времени, и напрасно. – Анатолий скидывает рюкзак, пододвигает к себе остаток мокрого пня, валяющегося возле дома, приседает, достаёт пачку «Космоса», закуривает. – Она и сейчас происходит… Эволюция! Но чтобы обнаружить хоть что-то, требуются годы кропотливых исследований и немного везения.
Мне кажутся эти биологи слишком странными. Или, точней сказать, – наверное, я был для них странным.
– Мы пытаемся отыскать гибридную популяцию горных ящериц, – говорит Наташа и улыбается. Эта улыбка настраивает на мирный, хороший лад.
– Интересно, – говорю. – Биология не моя стезя, но очень интересно. А разве в такую прохладную погоду ящерицы не впадают в спячку?
О проекте
О подписке