Меня завораживает полнота жизни тех, кто лишен всякого стыда. Я же ограничен не совестью (совесть – пережиток прошлого), а именно – стыдом. В чем разница? Стыд – это комплекс, или неуверенность. Так вот, я не уверен в своей раскрепощённости, или, говоря по-другому, её вовсе у меня нет… То есть боюсь, что могу выглядеть «мишкой косолапым». При этом всегда ломаю голову – а что подумают другие? Как это будет выглядеть со стороны?
То, как я разделся перед Викторией, было моим неосознанным порывом. Я сам удивился, что смог вот так непринуждённо раздеться, устроить стриптиз.
Вот и вскрыта моя проблема. Скинув одежду – я избавился от стыда.
Я открыл кран. На голову полилась горячая вода. Я не закрылся, и Вика зашла в ванную комнату. Она вела себя непринужденно, холодно разглядывая меня.
– Что не так?
– Никогда не видела такой большой член! Только в порно. В машине, когда притронулась к ширинке, поняла, что он у тебя не маленький. Но не представляла, что увижу такого монстра!.. Я хочу его измерить…
– Двадцать шесть сантиметров, – сказал я. – Можешь не утруждать себя.
– Но он у тебя ещё и толстый! – Вика взяла «малыша» рукой у его основания и у неё не хватило руки, чтобы обхватить полностью. – У тебя есть ленточный сантиметр?
– Ты всё стараешься мерить и примерять под себя? В обхвате он семнадцать сантиметров. Давно всё измерено другими девушками.
– И сколько это в диаметре?
– Раздели семнадцать на волшебное число «пи».
– Не поняла…
С математикой, видимо, у Вики было всё сложно.
– Число «пи» математическая постоянная, равная отношению длины окружности к её диаметру. Это число приблизительно равно 3,14.
– И что получается?
– Если округлить, пять с половиной сантиметров.
Вика отпустила член, который стал наливаться кровью и увеличиваться в размере.
– Боже! Женщина может всё… Но не под каждым… Я хочу, Рома, чтобы ты был нежным сегодня и никуда не торопился. Хорошо? А то порвёшь меня, как Тузик грелку! Знаю я вас, мужчин…
Она поцеловала меня, вода из душа попала на неё, одежда вся промокла, но это мало её беспокоило.
– Не переживай. Тебе понравится. Я знаю, что и как делать.
Она ушла. «Малыш» произвёл впечатление. В постели со мной бывает скучно только скучным женщинам.
Я знал, Вика в эту категорию не попадает.
В ванной комнате я, наверно, задержался дольше, чем положено – побрился, насухо вытерся полотенцем, воспользовался дезодорантом, расчесал волосы. Обмотал торс полотенцем, вышел и почувствовал приятный запах жареного мяса. Зашёл в кухню – Вика стояла у плиты обнажённой. Мокрая одежда лежала на табурете.
Она повернулась ко мне, сказала:
– Пришло время оценить меня.
Вика была очень худа. Тонкая длинная шея. Маленькая грудь с тёмно-коричневыми сосками. Плоский живот с еле заметным шрамом ниже пупка – сына она рожала при помощи кесарева сечения. Тазовые кости, рёбра и ключицы слегка торчали. Я не ожидал, что обнажённой она выглядит чуть хуже, чем в одежде. Но не похоже, что Вика болела. Видимо, она похудела естественным образом – с помощью диеты или голоданием. Но всё равно была красивой женщиной, в самом соку. Я хотел ей сказать об этом, но не нашёл подходящих слов и молчал, продолжая разглядывать обнажённое тело. У Вики были худые бёдра и тонкие длинные ноги. Ростом она была почти с меня, то есть где-то 175 сантиметров. Лобок начисто выбрит.
– Смотри на жуть веселее, – сказала она.
Я не ответил, был заворожен.
– Рома, не молчи. Я тебе не нравлюсь?
Любая женщина постоянно требует подтверждение своей красоты.
– Фарфоровая куколка! – сумел, наконец, я вымолвить.
– В свои пять лет, когда ходила в садик, я была похожа на председателя какого-нибудь колхоза со стрижкой «под горшок», – сказала Вика и выключила газ на плите, где жарилась последняя порция отбивных. – Не хочу, чтобы мясо подгорело, – пояснила она.
Я подошёл к ней вплотную, развернул к себе спиной, скинул полотенце, прижал её маленькие груди руками, а она в ответ оттопырила попку и потёрлась ягодицами о член – он тут же встал!
– Ужинать будем потом, – сказал и взял Вику на руки, понёс в спальню. Это сделал я впервые и удивился, какая она лёгкая. Пёрышко.
В спальне я зацепил ногой пивную бутылку, которую когда-то не убрал – она стояла возле комода. Когда бутылка упала и покатилась по паркету, мне показалось, что через спальню с грохотом пронесся товарный поезд. От шума заложило уши, словно темнота усиливала все звуки.
– Включи свет! Рома, мы убьёмся!
Опустив Вику на пол, я клацнул выключатель.
– Любишь подглядывать, как и я сам?
Вспыхнул свет – Вика уже лежала в кровати на спине и ласкала себя рукой между ног. Глаза закрыты, рот приоткрыт. Я приблизился к ней, опустился на колени, двумя руками раскрыл большие половые губки – розовые лепестки срамных губ раскрылись сами – и припал губами к довольно крупному клитору.
Лоно мироточило.
– Я готова, – простонала Вика, – не томи, входи… Только осторожно…
Плюнув на правую руку, я смочил головку члена… но Вика вдруг вскочила с кровати, спросила:
– У тебя презерватив есть?
Точно, мы забыли купить самое главное! Дома у меня презервативов не было. Были только в «Газели». На всякий случай.
– Кажется, нету…
– И я не взяла, в сумочку не положила…
– Боишься подцепить заразу?
– Как будто ты не боишься, Рома!
– Я тебе доверяю.
– Ага, доверяй, но проверяй!
– Хочешь себя и меня обломать с кайфом – послать в магазин за резинками?
Вика недолго думала, и снова легла на спину, раздвинула ножки.
– Продолжай, – скомандовала она.
Это получилось очень смешно, и я не удержался, чтобы не рассмеяться.
Через мгновение смеялась уже и она вместе со мной.
Секс и смех не совсем совместимые вещи. И мы отправились в кухню дожаривать отбивные и ужинать…
За стол сели в чём мать родила.
Ели мясо, пили вино, молчали, глазели друг на друга…
В ту ночь я кончил трижды! Такое случалось со мной в раннем юношестве, когда я возбуждался легко, как по повиновению волшебной палочки. Вика просила в неё не кончать, и я дважды забрызгал её личико спермой, когда вынимал член из влагалища, а она подставляла лицо и губы, как будто хотела напиться воды из фонтанчика. К тому моменту, по признанию Вики, она потеряла счёт оргазмам и не предполагала, что всё выйдет так великолепно, чего-то боялась. Наверное, размера члена. И, с её же слов, теперь ей будет трудно приспособиться к мужчине, у которого стандартный размер пениса.
– Лучше толстый «малыш», чем тонкий «великан».
На что я ответил, зачем приспосабливаться? Ведь есть я, Карлсон, – тот самый мужчина, который сводит с ума бесчисленным числом оргазмов, но не живёт на крыше…
Третий оргазм у меня случился под утро, когда Вика делала минет. В рот входила только головка «малыша», и Вика так ловко и проворно обрабатывала язычком уздечку члена, что я разрядился ей прямо в ротик. Она приняла семя, проглотила… И долго смотрела мне в глаза, постукивая обмякшим членом по своим щекам, губкам и языку, что я не выдержал этого взгляда, откинулся на подушку и… почувствовал головокружение… Веки закрылись, на них как будто кто-то положил свинцовые слитки – и я тут же сорвался в бездну, мертвецки уснул.
Я не видел снов, я исчез для всех – даже для самого себя. Меня не существовало…
Когда проснулся, был уже вечер. Темнело. В окне сверкнула молния, прогремел гром. Усилился ветер. Деревья гнулись к земле. Ещё со вчерашнего дня жара сменилась на прохладу. Непогода продолжала своё светопреставление.
Вики рядом не было. Голова болела. Я с трудом поднялся с постели, перед глазами вдруг поплыло, как будто я смотрел на раскаленный асфальт в жаркий летний день, но обошёл квартиру – никого.
Вернулся в спальню, сел на кровать.
Дождь лил, как из ведра, громко выстукивая барабанную дробь с обратной стороны окна по железному водоотливу. Набрал Викин номер – телефон отключен. Попробовал ещё раз – ничего.
Голова не могла болеть от одной бутылки вина на двоих. Это было странно. И я не сомневался, что Вика подсыпала мне в вино какую-то гадость. Может, снотворное.
Я вернулся в кухню, чтобы напиться воды. И только теперь заметил, что на столе лежит записка. Клочок бумаги был выдран из моего же блокнота, валяющегося рядом. Текст записки гласил: «Рома, всё прошло хорошо. Не ищи меня. Не звони. Ты нам подходишь. Не сопротивляйся. Виктория».
Слова «нам» и «не сопротивляйся» напрягли.
Я разорвал записку, выкинул клочки бумаги в унитаз, спустил воду.
Опережая события, скажу, что больше я Вику никогда не видел и не встречал. Она растворилась, как сахар в воде: я почувствовал приторный сладкий вкус, но тот, кто предоставил послевкусие, исчез навсегда.
А я готов был уже влюбиться…
В этом мире жить невозможно, но больше негде.
Джек Керуак
Побродив по квартире, я снова лёг спать. Но не смог сразу уснуть. Чак Паланик писал: «Я где-то читал, что красивая женщина – это радость навсегда. Но на своём собственном опыте я убедился, что даже самая распрекрасная женщина – это радость часа на три максимум».
В очередной раз я смог сам убедиться в правоте этих слов. Вика оказалась той самой распрекрасной женщиной, но не на три часа, а часов на шесть. Вот вся разница. Она была сочетанием лучшего и худшего – так казалось. И худшее в ней преобладало.
Вика не выходила у меня из головы. Я ворочался, вставал курить, снова ложился в постель. Я верил, что она избавит меня от отчаяния, переполнявшего мою душу все эти годы, и благодарил самого себя, что не открылся ей до конца. Но она не смогла бы это сделать, признайся я в этом. Наоборот – всё усугубила. Есть женщина – есть проблема, нет женщины – тоже проблема.
Потом ночью меня охватил такой озноб, что зубы застучали. Меня продолжало знобить, хотя я накрылся всеми одеялами и пледами, которые имелись дома. Вика подсыпала мне что-то в вино – что?.. Ответить я не мог, потому что не знал точно, а главное – не видел, а значит, не мог утверждать. И всё же я провалился в долгий бесчувственный сон.
А ещё я подумал, что жизнь – это секс. Иногда тебя трахают. Иногда ты трахаешь. Иногда случается оргазм. Мы живём ради короткого оргазма, да и то многим из нас он достаётся вручную.
В конце концов, я заснул.
Я видел, как Викторию столкнули с тёмной скалы и она начала падать. За секунду до того, как она должна была удариться о землю, я вздрогнул и резко сел. Секунду не соображал, где нахожусь. Потом начал различать контуры своей спальни – лучи солнца падали на стены, наступило утро; дождь, наверное, давно закончился. Пульс бешено стучал. Усталость была подавляющей.
Проснулся я весь мокрый от пота в отсыревшей постели. Но чувствовал себя хорошо. Озноб прошёл.
Выпив кофе и придя в себя окончательно, я решил поехать в паспортный стол, где работала Вика, узнать о ней хоть что-то, а затем навестить её родителей, если они, конечно, захотят со мной говорить.
Утро не было жарким. Воздух был теплый, синее небо без единого облачка, природа казалась безмятежной – в отличие от того, что творилось у меня внутри: я переживал сильнейшее возбуждение, а кроме того, меня переполняла тревога. Вчера я вдруг поверил – и жил этой верой уже несколько часов, – что Вика отыщется, жизнь обретёт смысл и лёгкость, а нескончаемое чувство вины, взявшееся ниоткуда, разом исчезнет, как ни бывало.
В те мгновения я понимал, что влюбился.
Отделение паспортного стола находилось прямо напротив Свято-Успенского храма, построенного в конце 1910 года. Это был старейший храм Тихорецкого района, переживший годы безбожного лихолетья.
Когда ставил машину на стоянке, зазвонили колокола. Я оглянулся и перекрестился. Набожным человеком никогда не был, но считал, что частичка веры в любом из нас должна присутствовать, чтобы не растерять те крупицы надежды, которые в нас сохранились, несмотря на все перипетии повседневной жизни.
Возле входа на территорию полиции у меня попросили паспорт. Я показал. Правда, не спросили, куда и зачем иду. Проверили металлоискателем. У нас теперь в России всё и вся подвержено сомнению, полное доверие очень дорогого стоит.
Паспортное отделение располагалось в отдельном одноэтажном здании. Я поднялся по четырём ступенькам на крыльцо под навесом, хотел взяться за ручку, чтобы открыть дверь, но она вдруг открылась сама – вышел молодой парень в форме лейтенанта, и я его пропустил.
В коридоре никого не было. Зашёл в ближайшую дверь, на которой весела вывеска «Паспортный стол. Приёмная».
Место за компьютером занимала какая-то девица в очках. Она сидела на стуле в короткой чёрной юбке, нога за ногу. И сидела не прямо за столом, а повернувшись к окну, ко мне боком, уставившись в телефон. Наверное, с кем-то переписывалась в одной из социальных сетей. У неё были мягкие черты лица, а одета она была в блузку цвета морской волны. Полицейская форма на ней отсутствовала, и я подумал, может, девица здесь не работает, а кого-то просто ждёт. Но всё же спросил:
– Здравствуйте! Я бы хотел узнать про одного вашего сотрудника… Или сотрудницу.
Девушка на меня посмотрела как-то странно и положила телефон в сторону, рядом с кружкой с надписью «Reading is sexy», из которой, видимо, потягивала минералку. Полупустая бутылка «Ессентуки №17» стояла рядом с компьютером. Вечер, видимо, вчера у неё удался.
– Слушаю, – сказала она и широко улыбнулась. Как говорил Джек Керуак, общительность – это лишь широкая улыбка. А широкая улыбка – это лишь зубы и ничего больше. – Да, вы же обязаны знать, – добавила она, – мы не справочное бюро. И о своих сотрудниках не распространяемся… Подробно.
– Надеюсь, вы мне всё равно поможете, – сказал я. Инстинктивно я проникся к ней симпатией, она была хорошенькой, лет двадцати с хвостиком. – Много времени у вас не отниму. С вами работает Виктория… – на мгновение я забыл фамилию Вики…
– Виктория Ладянова?
– Точно…
– Вам она зачем? Подцепила где-то… Похоже на неё.
Это замечание, к моему удивлению, меня нисколько не смутило.
– Я бы хотел с ней встретиться. У неё телефон отключен почему-то, не могу дозвониться.
– Виктории нет. И она здесь не работает. Работала временно.
– Как так? – удивился я.
– Её прислали из Краснодара. Зачем-то в помощь. Никто ничего не понимал. В том числе и начальство. А нам что, – как бы самой себе сказала девица, – прислали – и прислали. Виктория Леонидовна помогала с документами. Только и всего. Но наше начальство предупредило всех, – девушка хихикнула, – что Виктория Леонидовна скорей всего поставлена сюда, чтобы следить за всеми нами, как мы работаем. И надо быть осторожными в общении с ней. Следить за языком, короче. Поэтому в отделе её невзлюбили.
– И долго она за вами следила? Или стучала?.. Не знаю, как правильно выразиться.
– Вы правы, она и тем, и другим занималась. Где-то около месяца тут пробыла. И, наглая такая, хочу заметить, могла войти в любой кабинет без стука. Даже к начальству. Как вы сейчас.
– Правда? Ну, что ж, – сказал я, но на упрёк не обратил внимания, – большое спасибо за помощь! Вы очень помогли.
О проекте
О подписке