Тетрадь вторая

Раздел первый

За прошедшую жизнь я привык считать свою родину стылым, непригодным для жизни местом, скучать по которому можно разве что попав в пекло. Да и по чему тут тосковать? По уродливой заводской трубе? По рынку, где у тебя под ногами вечно чавкает грязища? По обшарпанным хрущобам? Сейчас, идя через муниципалию в последний раз, я отметил, как много тут прекрасного. Как я полюбил застывшие лужи, половина из которых уже обрела имена. Или сугробы снега, которые никогда не растают. Или черные деревья – конфигурация их ветвей отпечаталась в моей самости, будто линии на ладони. Главным же вместилищем родины внезапно объявили себя мои книги. Тоска по ним взяла за сердце почти сразу после выхода из квартиры.

У торговца медом я купил горячего чая в бумажном стаканчике. Свернув с проторенных тропинок, где нога знала каждую выбоину, включил налобник. Герда шла рядом с той эмоцией на морде, с какой дикторы в эру телевидения переходили к чтению сообщений, которые только что поступили в студию и не имеют режиссерских обозначений, и потому неясно, как их оценивать. Собака не понимала, что происходит, почему у хозяина огромный рюкзак за плечами, с какого перепуга от него несет неуверенностью и адреналином. И потому шла нейтральная и какая-то вся торжественная, словно бывшая девушка жениха на свадьбе. Мы углубились в тополиную рощицу, тянувшуюся вдоль стены. Когда-то при сильном ветре эти тополя скрипели, будто мачты огромного парусника. Теперь, когда ветер ушел вместе со светом, в рощице царила немая жуть.

Скоро я нашел разбитый тракт, ведущий к пограничному КПП; оттуда тянулось множество передвигающихся звездочек, туда – ни одной. Дорога упиралась в два огромных недостроенных небоскреба; узкий проход между ними назвали Воротами Зари, обустроив там пограничный пункт.

Нас приняли тепло. Когда до ворот оставалось двадцать шагов и в световом пучке моего налобника стали видны два стационарных пулемета на распорках, солдат, что терся рядом с одним из них, встрепенулся, повернул дуло на нас и щелкнул затвором. Он завизжал громко, срываясь на фальцет:

– Что там? Что за нах..? Стоять на месте! Оружие опустить! Руки вверх! Стоять, я сказал!

Одновременно с этим заревела механическая сирена и вспыхнул огромный галогеновый прожектор, мгновенно лишивший нас с собакой зрения.

– Стоять! Ни с места! Стреляю! Оружие прикладом вниз на землю! – визжал уже осипший от крика голос. Одновременно откуда-то сзади раздавались более спокойные голоса.

– Что за шухер?

– Успокойся, мужик!

– Смотрите, что это там за хрень? – ответил им визгливый голос. – Вот там вот! Что за монстр черный? Пасть зубатая?

– Собаку не видел, идиот? – ответил ему бывалый. – Это ж наш Книжник. Со своей сучкой. Это собака.

– А чего он оружие не бросил? – не унимался нервный солдат.

Я решился осторожно поднять руку и прикрыть ею лицо: боль в глазах была нестерпимой даже при закрытых веках.

– Нету у меня никакого оружия! – крикнул я.

– Вот, видишь! – успокоил бывалый голос. И прокомментировал куда-то в сторону: – Набрали из Кальварии салаг! Собаку увидел – обоссался.

– Как нет оружия? А чего тогда сюда притянулся?

Я услышал металлический щелчок – солдат поставил пулемет на предохранитель.

Прожектор погас, сирена стихла. В свете моего налобника проступила ошарашенная морда Герды, вся в слезах из-за слепящего света.

– Я выхожу за стену, так как появились дела в пустошах. Есть разрешение на эмиграцию от Бургомистра. Предъявить?

– Проходи! – Силуэт бывалого отпихнул солдата от пулемета.

Сделав несколько неуверенных шагов, я приблизился к пограничной будке и узнал в бывалом Маньку.

Он внимательно осмотрел меня и добавил:

– Зря ты за стенку без ствола прешь. Купил бы хоть пугача какого. – Он подошел к боязливому солдату, бесцеремонно снял с него пояс с тяжелой пластиковой кобурой и вытянул здоровенный пистолет с длинным стволом.

– Советую взять хотя бы это, – сказал Манька. – «Стечкин», староват, но ресурс еще не выработан. С десяти метров в зверя попадешь даже ты. Десять миллиметров, в магазине двадцать патронов. С кобурой и четырьмя дополнительными магазинами – тридцать цинкачей. Если сейчас нет – отдашь, когда вернешься.

Я неспокойно посмотрел на оружие. Мысль о том, чтобы стрелять в какого-то «зверя», меня не привлекала. В конце концов, Герда тоже была зверем. Вся агрессия на свете возникает из-за недоразумений и неспособности договориться. Если у человека, выходящего в мир, есть приспособление для убийства, он превращается из путешественника в солдата. Больше мира на свете от этого вряд ли станет. Я собрался пройти пешком половину Земли, притом что карта у меня была только до бывшего Гомеля, а компаса не было вообще. Чтобы хоть чего-то достичь, имея такие планы, требуется большое везение. А везение – я был уверен в этом по опыту прошлых путешествий – напрямую зависит от твоих действий в дороге и настроя, в котором выходишь.

Поэтому я решительно отчеканил:

– Нет, не беру. Принципиально.

– Ну, тогда прощай, Книжник. «До свидания» не говорю, так как собираюсь еще пожить.

Двойные ворота, по верху которых шла двойная колючая проволока, медленно распахнулись. Я прошел через первую створку и оказался в узком коридоре, образованном глухими стенами домов. С той стороны тоже ждал солдат, на этот раз свой, грушевский, он Герду не испугался. Внимательно осмотрев меня, солдат молча приоткрыл вторую створку ворот, но щель была настолько узкой, чтобы я только-только смог протиснуться.

Снаружи клубилась толпа. Как только ворота приоткрылись, группа черных фигур зашевелилась и заревела. Мне навстречу бросилась дюжина желающих войти в Грушевку.

– Назад! – скомандовал солдат, но люди продолжали теснить друг друга, стремясь пройти первыми. – Назад! – крикнул он снова и вскинул винтовку.

Люди отступили, дав нам с Гердой выйти, а после снова насели на ворота. Здесь, в отличие от приемной Бургомистра, никакой очереди не было в принципе – только табор торговцев, искателей места жительства, бродяг, авантюристов, астрологов и других дикарей.

Эти люди так страстно хотели попасть туда, откуда я по своей воле вышел, что мне стало не по себе. Чем дальше от КПП, тем меньше становилось народа. Появлялись те, что пришли с телегами и надеялись как-то провезти свой товар через обложенные толпой ворота. Наконец по раскатанной и протоптанной тысячами ног дороге я вышел к перекрестку. Широченное черное шоссе шло прямо, его пересекала дорога поуже. Тут же был самодельный указатель, сделанный из единственного бесполезного для согревания на холоде материала – огромного листа пластика. Стрелка налево была подписана «Королевство Центр». Стрелка прямо – «Институт Культуры».

Я поправил рюкзак и поковылял направо. У моего направления не было никакого названия. Чужих следов почти не попадалось. Дорога взобралась на эстакаду и после огромной развязки перешла в шестиполосную магистраль. То тут, то там встречались брошенные машины, которые навсегда остановились там, где их двигатели перестали поджигать бензин или дизель. На перекрестках, под светофорами, брошенных машин было больше.

Я шел по широкой проезжей части между их обледенелыми скелетами и думал о том, что, если солнце наконец взойдет и двигатели заработают, людям предстоит немало работы по уборке этого проржавелого лома с дорог. Хотя, если солнце наконец взойдет, это станет одной из самых незначительных проблем цивилизации, которая уже погибла и будет пытаться возродиться.

Перед глазами проходили знакомые очертания жилых многоэтажек, кинотеатров, «многофункциональных торгово-развлекательных центров» (вспомнил же название!). Память шептала названия: «Глобо», «Титан», «Берестье». Я свернул к одному из них. На первом этаже тут когда-то была кофейня, где я любил посидеть за необъятной чашкой капучино. Красные буквы на входе не облезли, двери уже кто-то вскрыл до меня. Внутри все осталось нетронутым: те же диванчики из искусственной кожи (натуральную уже бы всю ободрали), те же столики из толстого стекла. Однако холод и тьма делали место неузнаваемым – никакой ностальгии. Все мы любим не стены, не мебель, а знакомые лица официантов, запахи, интерьер и главное – свет. Тут всегда была такая уютная полутьма, можно было залипать в яблочнике часами.

Когда мы возвращались к проспекту, я заметил, что до того веселая и неугомонная Герда внезапно притихла и стала острожной. Сделает несколько шагов, навострит уши и стоит, слушает. Она не лаяла, но была чем-то явно встревожена. Настроение собаки мгновенно передалось мне. Я начал ступать с пятки на носок, так получалось тише, хотя особой пользы это не принесло, меня выдавал фонарь. Я выключил налобник и сразу же снова включил. Без светового пучка темнота впереди казалась слишком жуткой. Внезапно справа вдалеке я заметил три двигающиеся точки.

Они напоминали звездочки фонарей, но плыли слишком быстро для человека. Так быстро не могли двигаться даже бегуны. Все это происходило в полной тишине. Я не слышал ни вскриков, ни звуков речи. Это точно были не люди. Спину продрало ознобом. Я вспомнил всех мифических созданий, описанных в «Газете». Герда уставилась в сторону точек и, кажется, даже дышать перестала. Я понял, что они двигаются прямо по тому проспекту, с которого мы с собакой только что сошли. Вот одна из звездочек повернула, явно огибая автомобиль, и следом за ней то же самое сделали остальные. И еще одна странная штука: точки ползли выше человеческого роста. Кем бы ни были эти существа, они были огромные и очень быстрые. Я представил себе трех невров – вот они, облизываясь, несутся с налобными фонарями на волчьих головах. Головах, до превращения бывших человеческими.

Мелькнула мысль, что оружие, в принципе, полезная вещь, если ты человек адекватный и в ход его пустишь только в самом крайнем случае. Я, не очень контролируя себя, начал пятиться назад. Герда молча следовала за мной, тоже не отворачивая голову от угрозы впереди.

И тут у меня внутри все сжалось: три веселые звездочки свернули с проспекта и понеслись прямо на нас. Я пытался разглядеть хоть что-то – клыки, раззявленные пасти, блеск глаз, но, как всегда в таких случаях, темнота вокруг источника света была только еще темней.

Когда они подбежали близко, очень близко, я положил руку Герде на загривок и почесал ее за ухом, подбадривая: погибать, так вместе. Примерно в этот же миг я услышал звуки: сосредоточенное сопение и мерное поскрипывание. Когда чудовища приблизились на расстояние большого прыжка, у каждого их них открылось по второму, еще более яркому глазу. На уровне пояса. Нестерпимо-белый свет. Нечеловеческий, страшный. Оно высветило отвратительно тонкие скелеты, похожие на металл кости, какие-то жуткие спицы. У меня из груди невольно вырвался вскрик. И тут первый монстр заговорил приветливым человеческим голосом:

– О, а вы тут с песиком!

– Доброй ночи! – сказал второй голос запыхавшись.

– Приветствую, путник! – отозвался третий.

Луч моего фонаря упал на то, что шевелилось в темноте, и я чуть не засмеялся. Это были велосипеды. Сколько же времени я не видел этих приспособлений! По Грушевке на них рассекать не имеет смысла – муниципалия слишком маленькая, все дистанции легко покрываются неспешным шагом.

– Вы откуда? – спросил велосипедист, стоявший ближе ко мне.

– Из Грушевки, иду на юг. – Язык слушался меня неохотно.

– Мы из Центра. Получили благословение короля на разведку территорий на юге! – пояснил тот.

– Мы рассудили, что чем дальше на юг, тем должно быть теплей, – бодро вступил третий.

– У нас же котельной нет, как у вас, счастливчиков! Экономики – никакой, торговли – никакой, уголь купить не на что. Сожгли все, что можно было сжечь. Королевский дворец стоит холодный. Топим досками разобранных полов и балками перекрытий из сталинок.

– А мы с юности вместе на велосипедах. Всю Беларусь объехали! – подхватил новый голос. Они были такие позитивные, что даже обидно стало, что именно они меня насмерть перепугали. – И вот мы решили. Если дороги остались, надо посмотреть, что на юге делается.

– В разведку пошли! Король разрешил!

– Велоразведчики! – похвалился один из них (я уже запутался, кто говорит, столь одинаково бодрыми они казались).

– Рыскуны! – поправил третий. – Есть такое древнее слово для тех, кто идет вперед: рыскун!

– Напугали вы меня, рыскуны! – честно признался я.

– Так мы же безобидные! – начали на разные голоса уверять они. – Мы даже без оружия. Зачем нам оружие? – недоумевал первый.

– Вот и я считаю, зачем нам оружие? – подхватил второй.

– Мы же на великах, нас не догонишь! – засмеялся третий.

– Что странно, в ту сторону дорога вообще не протоптана. А это юг! Нам всем надо двигать туда! Из наших снегов!

– А пса как зовут?

– А вы тоже без оружия?

– А почему вы не на велосипеде?

– А можно собаку погладить?

– Она не кусается?

Я не успевал отвечать на вопросы. Гердочка, испуганная их напором, отступила мне за спину и наблюдала за мельканием световых пучков из-за моих ног. Из чего мы все сделали вывод, что собаку гладить нельзя и она очень даже кусается.

– У меня есть карта с обозначениями бывалого Шахтера, – сообщил я о самом главном. – Из нее следует, что все дороги еще проходимые. По проспекту выедете на кольцевую, это должна быть широченная шестиполоска с хорошим покрытием. Второй большой съезд с кольца направо ведет строго на юг. По крайне мере, юг был там, когда создавали карту.

– Он думает, у нас нет карты! – не без иронии воскликнул один из голосов. Говоривший направил налобный фонарь на руль велосипеда – к нему был прикреплен заламинированный атлас.

– Он думает, мы не знаем, как попасть на юг! – с той же интонацией откликнулся второй.

– Он не поверил, что мы когда-то объехали всю Беларусь вдоль и поперек! – обратился к остальным третий.

– Ну, хорошей дороги вам! Берегите себя! – оборвал я их гогот. Хотел пожелать им чего-нибудь доброго, например, «энергии вам и света», но понял, что они ответят примерно так: «Он думал, мы не взяли с собой энергетиков!», «Он не увидел, что на нас специально термобелье!»

– Мы должны сделать что-то хорошее человеку с собакой, – ослепил остальных первый световой пучок.