Цитаты из книги «Девяносто третий год»

Первый из этих трех человек был Робеспьер, второй – Дантон, третий – Марат.

Ведь шестьдесят тысяч франков, это – целое состояние. Значит, вы могли бы разбогатеть. – Ну, так что же? Я об этом подумал. Увидев вас, я сказал сам себе: как подумаешь, – человек, выдавший этого старика, получит шестьдесят тысяч франков! Поторопимся укрыть его.

Кто вы такой? Республиканец? Роялист? – Я – бедняк.– Ни роялист ни республиканец?– Кажется, ни то ни другое.– Но все-таки, что же вы – за или против короля?– У меня нет времени этим заниматься.– Но что же вы думаете о всех последних событиях? – Я думаю только о том, как бы прокормиться.

Ну, так слушай же хорошо, – продолжал старик. – Вот пароль: «К оружию! Не давать пощады!» Итак, на опушке Сент-Обенского леса ты трижды прокричишь этот пароль. При третьем возгласе ты увидишь человека, выходящего как бы из-под земли.

Но старый пассажир, стоявший до сих пор неподвижно, бросился вперед с несвойственною его возрасту быстротой. Он схватил тюк фальшивых ассигнаций и успел, рискуя сам быть раздавленным, бросить его под колеса лафета.

Оказалось, что одно из орудий батареи, двадцатичетырехфунтовая пушка, сорвалось с цепи. Это, быть может, одно из самых больших несчастий, какое только может произойти на военном судне, находящемся на полном ходу, в открытом море.

Экипаж корвета состоял исключительно из французов – офицеров-эмигрантов и матросов-дезертиров. Все люди были подобраны весьма тщательно: они были хорошие моряки, храбрые солдаты, убежденные роялисты; все были тройными фанатиками: своего судна, своего меча и своего монарха. Кроме собственно экипажа судна, на корвете находился еще полубатальон морской пехоты, на случай высадки десанта. был сержантом; а лоцманом – самый опытный из джерсейских судовладельцев, некто Филипп Гакуаль.

Они были земледельцы. Отец мой был человек хворый и не мог работать, вследствие того что барин, его барин, наш барин, приказал избить его палками, что было еще очень милостиво, так как отец мой украл кролика, за что, собственно, полагается смертная казнь. Но барин наш помиловал его и сказал: «Дайте ему только сто палок». И отец мой остался калекой. – Продолжай.– Дед мой был гугенот, и наш приходский священник устроил так, что его сослали на каторжные работы. Я в то время была еще совсем маленькая.– Продолжай.– Отец моего мужа занимался продажей соли. Король велел его за это повесить.– А муж твой? Чем он занимается?– В последние дни он сражался.– За кого?– За короля, за нашего барина, за господина кюре. – Черт побери этих скотов! – воскликнул один из гренадеров.

Как, ты не знаешь, кто ты такая? – Я просто женщина, ищущая спасения для себя и для своих детей.– К какой ты принадлежишь партии?– Не знаю.– Принадлежишь ли ты к синим? К белым? За кого ты стоишь? – Я стою за своих детей.

Меня отдали в монастырь ребенком, – пробормотала она, – но я не захотела сделаться монахиней и вышла замуж. Сестры научили меня говорить по-французски. Нашу деревню сожгли. Я так торопилась бежать, что не успела обуться. – Дело в том, что здесь немало развелось шпионок, – продолжал сержант, – а мы их расстреливаем, этих шпионок. Ну же, говори! Ведь ты не цыганка? Где твое отечество?