Исчезновение с поверхности

Настанет день, когда и я исчезну

С поверхности Земли…

Цветаева

Исчезну. Исчезну с поверхности. С поверхности постели или с поверхности операционного стола. С поверхности железнодорожной полки или аэрофлотовского кресла. Все равно – с поверхности Земли. Из земной своей жизни исчезну – куда? Некоторые верят в исчезновение никуда, в испарение клеток души одновременно с разложением клеток тела. Не могу присоединиться к этим блаженным верующим, к их освобождающим ото всего упованиям. Не в состоянии уверовать в бессмыслицу, основанную либо на недостаточном знакомстве с опытом человечества, либо на отгораживании от него.

Исчезну с Земли, а дальше? Дальше темный туннель, путь в Иное. Так говорят многие из тех, кому довелось вернуться с полпути обратно. Будет ли это подъем наверх, падение в бездну или блуждания по лабиринту, мне важно, что предстоит испытание. Мне необходимо иметь представление об этом переходе, чтобы не врасплох быть застигнутым. Рассказывают, что не просто жизнь твоя проходит перед тобой, а ключевые ее развороты, тонувшие прежде в обыденности. Может быть, успею уже сейчас присмотреться к своей жизни верным взглядом, пока не все развороты пройдены. Пока я не только зритель, стыдящийся сам себя, пока могу хоть как-то подправить хоть какие-нибудь кадры своей киноленты.

Исчезну с Земли – и увижу ее снова. Увижу свое ненужное тело. Увижу тех, кто любит меня, и не в моей власти будет попытаться их утешить. Угнетать будет это непривычное бессилие. Нужно знать об этом заранее. Предупрежу, предупреждаю каждого близкого мне человека, каждого из детей моих, любимую мою, мать и друзей: не ослепляйте свое сердце горем. Сегодня меня, а потом вас ждет на этом пути много трудного, важного и необычного. Не надо тянуть нити горести и сокрушения. Соберитесь вместе, вспомните хорошее, напутствуйте меня своей любовью – и присмотритесь к оставленным мною земным делам. Поддержите то, что было для меня важным, вплетите это в свои дела и помышления, потому что мои дела и помышления изменились.

Исчезну с поверхности в пространство. Что толку гадать о том, чего я не в состоянии пока вместить. Можно лишь надеяться. Надеюсь на возможность освободиться от глупого и нелепого мусора, накопившегося в прожитых годах. Пусть даже это будет мучительно. Чтобы избавиться от пыли и пота, покрывших за неделю кожу, задыхаешься в бане от жара, терпишь избиение веником или терзание массажем. Куда труднее, наверное, избавиться от всех загрязнений, налипших на душу.

Исчезнув с поверхности в пространство, не исчезну ли в пространстве? Останется ли от меня хоть какая-то сердцевина после того, как будет оборвано грязное и ненужное? Надеюсь. Но хочу и укрепить надежду. Укрепить не ворошением гипотез об аде и рае, о перевоплощении, об астральных и ментальных мирах – тут нужны другие знания, другое воображение, чем у меня. Укрепить практически. Понятно ведь, что пустое, темное и мелочное должно исчезнуть. Останется только пригодное для настоящего, всегдашнего существования. Неужели не постараться наскрести побольше такого материала в свою душу, пока есть хоть час, хоть минута до исчезновения с поверхности?..

Свобода от борьбы за свободу
Средневековая легенда

Сколько сил, сколько лучших своих сил отдал я тебе, неволя! Сколько лет – или столетий? – провел я в твоей угрюмой вселенной! Среди мрачных сырых стен, толщина которых неизвестна, быть может, никому, кроме меня. Обитатель темных подземелий, я привык видеть в темноте. Затворник скрипучих железных дверей, я научился успокаивать их визг, гнетущий душу и призывающий стражу. Я полюбил свои кандалы, потому что нельзя, не любя, столь нежно и незаметно подпилить их гладкие кольца, чтобы ни один человек не догадался об этом.

Мои надзиратели! Я жалел их всем сердцем. Они были всего лишь привилегированными узниками. Их крохотные преимущества были слишком ничтожной платой за утрату мечты о свободе, а мечтой этой обладали даже бессрочные арестанты. И стражи мои отзывались на жалость. Со мной они переставали быть зверьми и растерянно пытались вернуться к забытому по ненадобности человеческому обличию.

А тонкости тюремных традиций! Вполне можно было бы назначить меня главным церемониймейстером нашей уединенной цитадели. Ни одна мелочь внутренних отношений не ускользала от моего внимания. Для меня не было речи о справедливости и несправедливости, как для заносчивых новичков, пытающихся щегольнуть в тихом монастыре нашем привычками своей потусторонней жизни. Важно было одно: как принято, как установлено, как заведено. Ускользнуть из темницы законов и правил можно тогда лишь, когда знаешь их в совершенстве.

И вот я свободен. Я сумел бежать оттуда, откуда бежать невозможно. Мой побег был произведением искусства, подлинным и неповторимым. За мной даже нет погони. Здесь, среди этих живописных гор, где я могу найти и пищу в лесу и ночлег в пещере, сам воздух напоен дыханием свободы. Тропинка ведет меня к хижине отшельника, уже показавшейся за поворотом. Этот мудрец, о котором я давно прослышан, будет первым, кому я смогу открыто сказать: «я свободен!». От чего ты свободен, брат мой, спросит он меня. И я поведаю ему все о своей неволе, которую я победил, потому что овладел ею.

Он стоит у порога, и его приветливое лицо обращено ко мне. Здравствуй, здравствуй, говорю я ему, я свободен! Здравствуй, брат мой, отвечает отшельник, заходи в мое убогое жилище. Поешь, отдохни и поведай мне, для чего ты свободен…

Борода дьявола

Вот какую притчу рассказывают дервиши:

Один почтенный старец, немало потрудившийся на ниве священного ислама, увидел сон. Является к нему шайтан и начинает над ним издеваться. Хоть бы искушать, а то просто-напросто издеваться. И над кем! – над ним, благоверным, пять раз на дню исполняющим намаз, и все непременно лицом к Каабе. Ты, говорит, то-то и то-то. В моей дьявольской воле, говорит, то-то и то-то с тобой сделать. Ах так, думает праведник (во сне думает), погоди, нечистая сила. Думаешь, на чистую слабость попал, а я покажу тебе, позволительно ли святость позорить. Хвать за бороду врага рода человеческого – и ну таскать его, ну мутузить!.. Тут праведник и проснулся. От боли. Оказывается, он сам себя во сне за бороду дергал…

Если это притча о дьяволе, то лишь о том, что его существование реально только пока мы спим. Наяву, то есть в подлинной, окончательной яви, его не существует. Что же о несуществующем говорить, что же его бояться, а уж тем более с ним сражаться. Разве не означало бы это – таскать иллюзорного дьявола за его иллюзорную бороду? Выходит, что и сама притча ни к чему.

Не исключено, впрочем, что это притча о праведнике. О том, что не должна праведность кичиться своим достоинством. Иначе шайтан за бороду дернет, да еще твоими же собственными руками. Но кичливая праведность – это уже вроде бы и не совсем праведность. А если так, то и говорить особенно не о чем. Мало ли греховодников на свете…

Или, может быть, здесь подразумевается что-нибудь абстрактное. Например, эгоизм человеческий. Стремление представить зло в стороне от себя, когда оно на самом деле изнутри действует. Но об этом можно было бы и прямо сказать, не для чего огород городить, выдумывать басню.

О чем же она – притча?..

Должность учебного пособия

Это было давно и не у нас. Это было в общине, где собрались люди, стремящиеся к духовному развитию личности. Общиной руководил, разумеется, мудрый наставник. Уезжая читать за океаном курс лекций о внутреннем совершенствовании, наставник этот оставил своей заместительницей одну из самых спокойных женщин в общине. Он при всех попросил ее записывать в особый журнал все большие и малые происшествия с указанием нарушителей порядка. Вернувшись, он предложил зачитать журнал на собрании всей общины.

Главным среди нарушителей оказался единственный в общине подросток (много лет спустя он написал книгу, из которой и взят этот рассказ). Последнее место среди нарушителей осталось, естественно, за самой заместительницей. Справедливость записей никто не оспаривал. Что было, то было.

После этого наставник рассказал о своей поездке. Он объяснил, что ему хорошо заплатили за лекции и что кроме основной суммы, идущей в фонд общины, он хотел бы часть денег раздать каждому персонально, руководствуясь изложенным состоянием дел. Первым он подозвал к себе подростка и вручил ему такую пачку денег, что все оторопели – особенно сам главный нарушитель. Другим возбудителям конфликтов он тоже выдал премии, но все меньше и меньше. Наконец, премия заместительнице оказалась чисто символической. На этом собрание закончилось, и все разошлись в недоумении.

Больше всех недоумевал мальчик, которому было стыдно за доставшиеся ему бессмысленные деньги и который хотел понять, что всё это означает. С вопросом об этом он и пришёл к наставнику. «Деньги, – услышал он в ответ. – ты их заработал. Без конфликтов невозможно никакое внутреннее развитие. Такие конфликты, в которых ты участвовал больше всех, нельзя организовать нарочно.» Правда, будущий автор книги больше не гнался за таким доходом.

История эта – не индульгенция для хулигана. Она для тех, кто за любым поступком видит необходимость осуждения и кары. Она для всех нас, стоящих лицом друг к другу.

Может быть, эта история важна при взгляде не только на тех, кого воспитывают, но и на тех, кто воспитывает.

Несправедливый учитель! Невежественный учитель! Злой учитель! Сколько ещё можно произнести подобных кошмарных, но жизненных сочетаний. Они ужасны для нашего слуха – родительского, ученического или просто человеческого. И вовсе ужасно, если не ужасны.

Но и плохой учитель, плохой воспитатель оказывается – не для оправдания его будь сказано – полезным. С его бессознательной помощью мы учимся тому, чему никто не научит нас сознательно. Учимся столкновению с властной несправедливостью, с торжествующим невежеством, с неуязвимым злом (и сколько там ещё этих кошмарных сочетаний?), с которыми нам придётся не раз встретиться в жизни. Это напряжённейшие участки полигона человеческих отношений, на котором испытывают себя детство и отрочество.