Случилось это в Лесу Словес. В том самом Лесу Словес, возле которого жил Эфэф, знаменитый любитель слов.
Пришёл к нему как-то в гости Эхэх, который ничем особым знаменит не был, кроме любви к пиву. За пивом он как-то и поспорил с приятелем, что обхитрит самого Эфэфа.
Наговорил Эхэх Эфэфу с три короба. Мол, он, Эхэх, тоже слова любит. Мол, он тоже так хотел бы их у себя разводить, так хотел бы. Только вот нет у него, бедного Эхэха, ни одной словушки, чтобы словечек в Лесу Словес наловить, а потом у себя дома обожать их и пестовать.
Эфэф по доброте своей дал Эхэху словушку, да ещё самую лучшую подобрал. Побежал Эхэх в Лес Словес, словушку поставил, словечко в неё поймал, да в ней и оставил, будто вынуть ещё не успел. А устройство словушки переустроил.
На следующий день бродил Эфэф по Лесу Словес. Увидел свою словушку, а в ней словечко мечется. Видно, давно уже оно там. Подбежал Эфэф к словушке, хотел словечко выпустить, а словушка раздулась, хлоп! – и сам Эфэф вместе со словечком в ней оказался.
Опечалился Эфэф, что его словушку так переустроили, ведь это полное безобразие – людей в словушки ловить. Сидит в словушке, поглаживает словечко по буковкам и думает, что же делать. И придумал.
Переустроил он ещё немного то переустройство, которое Эхэх произвёл, и стала словушка раздуваться, чтобы не только слово, но и все его смыслы в ней поместились. Раздувалась, расширялась – и вот сначала словечко, а потом и сам Эфэф, смогли между её прутьев проскользнуть. Отбежали они в сторону, за деревьями спрятались, и правильно сделали: лопнула словушка, разлетелась на мелкие кусочки, словно горсть конфетти кто-то бросил.
Пошёл Эфэф к себе домой, а словечко за ним бежит, не отстаёт. Успело к нему привыкнуть.
Может быть, просто порыскать по толковым словарям? Но не хочется с них начинать. Хочется услышать живые голоса тех, кто присматривался к философии по-своему. Что удалось разглядеть тому или другому?..
Вот некоторые изречения-определения, выписанные из разных книг. Сведённые вместе, они образуют пёструю многоголосицу, но в каждом из них – попытка ответить.
Итак, философия – это:
«Высвобождение духа». (Юлий Шрейдер)
«Деятельность, доставляющая счастливую жизнь рассуждениями и диалогами». (Эпикур)
«Ископаемая мудрость». (Алексей Бельмасов)
«История заблуждений на пути к истине. (Юрий Рыбников)
«Критическая наука о незнании». (Гризебах)
«Маловразумительные ответы на неразрешимые вопросы». (Генри Адамс)
«Мысль, отпущенная до пределов внимательного понимания». (Владимир Бибихин)
«Наука принципов и первопричин». (Аристотель)
«Наука о всех возможных вещах – как и почему они возможны». (Христиан Вольф)
«Наука об отношении всякого знания к существенным целям человеческого разума». (Кант)
«Наука, позволяющая одним философски относиться к вещам, а другим – к их отсутствию». (Геннадий Малкин)
«Пляж, на котором отпадают все условности и приличия, соблюдаемые наукой, и человек может нагишом бросаться в стихию мысли или греться на её солнце». (Иосиф Левин)
«Отыскивание сомнительных причин в обоснование того, во что веришь инстинктивно». (Хаксли)
«Познание посредством понятий». (Гегель)
«Познание смысла и приобщение к смыслу». (Бердяев)
«Познание того, что есть». (Фейербах)
«Посредник между религией и наукой». (Сергей Лазарев)
«Поэзия мысли». (Аветик Исаакян)
«Приправа, без которой все блюда кажутся безвкусными, но которая сама по себе не годится для пищи». (Ренан)
«Публичное сознание, то есть сознание, которого нельзя не высказать, сознание вслух». (Мераб Мамардашвили)
«Руководство к жизни». (Пулла Раджу)
«Способность отдать самому себе отчёт в очевидности». (Мамардашвили)
«Способность созерцания истины, какова она есть». (Платон)
«Усилие, связанное с постоянной проверкой всех очевидностей». (Лешек Колаковский)
«Школа любви к истине». (Бердяев)
Каждое из этих определений по-своему примечательно. И каждое – лишь разжигает желание понять: есть ли в философии, о которой можно сказать столь по-разному, что-то такое, что нужно мне самому?
Надо всё-таки заглянуть и в толковые словари. Без особых иллюзий, без надежд на открытие, с одним лишь уважением к общему. Здесь нет живого личного взгляда. Ведь толковый словарь – это всего лишь великий усреднитель, подытоживающий общее словоупотребление.
Ещё один заход. Философия – это:
«Наука о достижении человеком мудрости, о познании истины и добра». (Даль)
«Учение об общих принципах бытия и познания, об отношении человека к миру». (Философский энциклопедический словарь)
«Форма общественного сознания, мировоззрение, система идей, взглядов на мир и на место в нём человека». (Советский энциклопедический словарь)
«Форма духовной деятельности, направленная на постановку, анализ и решение мировоззренческих вопросов, связанных с выработкой целостного взгляда на мир и на место в нём человека». (Философский словарь)
«Наука о наиболее общих законах развития природы, человеческого общества и мышления». (Словарь иностранных слов)
Наука, учение, форма… Что ж, наверное, таково и есть усреднённое восприятие. Личностные высказывания разноречивы, они не претендуют на объективность, но каждое из них побуждает к мысли. Толкующий авторитет таким свойством обычно не обладает.
…Но вот и в словаре мелькнуло нечто откровенное:
«Вопрос о том, что такое философия и в чём заключена её ценность, является спорным». (Краткая философская энциклопедия)
А в чём вообще проблема? Ведь почти любое философское учение готово с аппетитом растолковать, что такое философия и зачем она человеку.
Так-то оно так, да не просто так…
Тут приходится быть осторожным. На самом деле всякое учение будет отвечать совсем на другой вопрос. Вопрос этот, если быть точным, выглядит примерно так: «Зачем нужна философия, если исходить из позиций самого этого учения?»
Можно и острее: «Зачем эта философия нужна себе самой?»
Этот ли вопрос важен для тебя, для меня, для человека самого по себе?..
Каждое учение стремится к самодостаточности. Оно прежде всего вводит свои понятия. Оно с самого начала устанавливает свой метод описания жизни. Уже с помощью этих понятий и в принятом ключе оно будет отвечать на любые вопросы. Логическая (а тем более риторическая) последовательность изложения может быть разной, но суть именно такова: проекция на себя.
Поэтому любое учение интерпретирует предшественников, неприметно изменяя их взгляды самим пересказом на своём языке. Так оно поступает и с современниками, самой своей терминологией подчёркивая догадливость одних и заблуждения других. Так же оно обращается и с понятием о философии, набивая его, словно пустой чемодан, теми вещами, которые учение считает нужным взять в дорогу.
«А как же может быть иначе?» – удивятся одни. «А что тут плохого?» – спросят другие. «Это и есть подлинный философский подход!» – будут настаивать третьи.
Но мне, живому человеку, который пока не отдал своего предпочтения определённому учению, хотелось бы одного: понять для себя, зачем нужна философия. Понять это ДО того, как я начну присматриваться к учениям и выбирать из них наиболее для себя подходящее. До того, как то или иное учение убедительнейшим образом объяснит, почему оно мне необходимо. Хотелось бы понять это, ещё не будучи вовлечённым в ту или иную модель мировосприятия. Понять, сохранив свободу выбора среди учений.
Возможно ли это?..
Человеку по имени Инцарь очень хотелось стать королём. И надо же так случиться, что однажды на городской площади к нему подошёл человек в странном одеянии, поклонился и сказал:
– У меня есть книга специально для вас. Стоит она недорого, но может привести вас к королевскому трону.
Обрадовался Инцарь, купил книгу и в ту же ночь прочитал её от начала до конца три раза подряд.
А наутро он вышел из дома и отправился в путь к королевскому трону.
Долго ли, коротко ли, пришёл он туда, куда книга вела, и увидел замок. Вошёл – и увидел двух служителей, которые поклонились ему и сказали:
– Поднимитесь по лестнице, Ваше Величество.
Поднялся Инцарь по лестнице, вошёл в комнату, где на стене было написано: «Оставьте здесь всё». Вытряхнул Инцарь всё, что у него было в карманах, положил свою дорожную сумку и пошёл в следующую комнату.
Там на стене было написано: «Смените свои одежды». Переоделся Инцарь в странное одеяние и пошёл дальше.
В следующей комнате был накрыт стол со странными блюдами и напитками. Была и надпись на стене: «Подкрепите свои силы». Отведал Инцарь еды и питья. Сначала удивлялся непривычному вкусу, а потом ему странно стало, как это он раньше что-то другое ел и пил. Радость и величие ощутил он в себе от этой пищи.
Перешагнул он порог в соседнюю комнату, а там на мраморном столике, на бархатной подушке корона сверкает. Инцарь надел её, а к нему служитель подходит, кланяется и говорит:
– Ваше Величество, я должен вас особому языку научить.
Стал Инцарь особый язык учить – и скоро так хорошо выучил, что прежний свой язык начал забывать. И казалось ему, что он здесь уже всю жизнь живёт и никуда ему больше не нужно.
Наконец открыл служитель перед ним двери в зал, а там посредине королевский трон стоит. Сел на него Инцарь, радуется. Посидел немного, подходит к нему новый служитель и говорит уже на том особом языке, который Инцарь выучил:
– Ваше Величество, прошу Вас пройти к другим королям. Только корону соизвольте здесь оставить. Таков обычай.
Снял Инцарь корону и пошёл по длинному коридору. Направо и налево двери в комнаты. Всюду люди в таких же странных одеяниях, как на нём, все радостные и величественные, все на особом языке говорят и все друг к другу «Ваше Величество» обращаются.
Показали Инцарю его комнату и остался он там жить, про прежнюю жизнь почти не вспоминая. Да и некогда было вспоминать: слишком много дел было. То поручали нового короля встретить, то путеводной книой в городе торговать, то пол подмести, то картошку почистить. Сказали, что если он постарается, то через несколько лет может стать Старшим королём, а потом и Руководителем королей первой ступени.
На королевском троне он сидел каждые полгода – по десять, а то и по пятнадцать минут. И корону ему на это время давали.
Когда-то я сделал для себя открытие. Но долго хранил его в секрете ото всех. Я не горжусь им. Напротив – мне очень неловко говорить об этом. Эрудит уличит меня, наверное, в элементарном невежестве. А раздумчивый человек, возможно, усмехнётся про себя: «Тоже мне, открытие. Это любому умному человеку понятно». Но и совсем утаить то, что я обнаружил, не могу. Ведь для меня это действительно стало открытием. Значит, для кого-нибудь тоже может оказаться важным.
Лучше было бы, конечно, вырыть где-нибудь ямку, как легендарный царский брадобрей, и прошептать в неё: «У царя ослиные уши». Только ведь какая-нибудь дудочка рано или поздно всё равно должна спеть об этом…
Так вот: как это ни странно, главная задача философии просто-напросто не определена. Для чего нужна философия человеку? Чем она должна заниматься? Каков её главный предмет, если исходить из наших живых интересов? Нет ответа на этот вопрос, как бы его не формулировать!
Да и можно ли ответить на вопрос о главной задаче безотносительно к тому, КАК философия будет заниматься ею? Ответить не на языке одного из учений, не на основе концептуального подхода, принятого самим отвечающим, а просто, по-человечески. На языке личности. Ведь мне, человеку, нужен именно такой ответ.
Обычай отвечать на вопрос «Чем должна заниматься философия?» на языке того учения, которое берётся отвечать, приводит к отсутствию даже самой малой общей области философского мышления. К отсутствию предварительной постановки задачи. Мол, давайте начнём философствовать, говорит любое учение, а там по ходу дела разберёмся.
О проекте
О подписке