Вообще это странно – так экономить патроны. Ну дайте нам пострелять, окупятся же эти тренировки на войне. Я за ужином целую речь толкнул, что во время войны нам придётся штурмовать наземные войска. Во-первых, больше некому будет, СБ это мишени. Во-вторых, у нас скорость маленькая, мы успеваем прицелиться и выйти из пике. В-третьих, это, конечно, эРэСы.

Я понимаю, что наезжать на Петрова и Назарова бесполезно. Им эти нормы из дивизии спущены. Кто-то наверху решил экономить патроны, наверняка возражений десятки, но всё без толку. И что может сделать майор, который не то, что от Москвы, от Бельцев далековато служит.

Тут поступила малява от Покрышкина, действительно, как и обещал Назаров, по заданию Матвеева он написал, и через Бельцы передали. Из его воспоминаний я ожидал, что это чуть ли не научный труд, позволивший ему попадать по конусу стабильно больше 50%, и усвоенный всем полком. А он одну страничку исчеркал малопонятными каракулями. Но я разобрался, каждую его каракулю понял. Он, оказывается, ограничился расчётом упреждения при различных ракурсах и дистанциях. Ну, это я и сам мог бы посчитать – задачка для семиклассника. Он бы лучше рассказал, как дистанцию определять и скорость цели.

Впрочем, со скоростью кое-что понятно. Скорость буксировщика конуса предписана нашим штабом, это 260км/ч, около 70м/с. А мессер делает, допустим, 120м/с, сейчас же ранние модификации у них. С дистанцией тоже есть идея. По моему заказу Иван Прокопьевич сделал что-то типа большого циркуля с раствором два метра, как у землемеров, и я намерил от чайки по 500 метров в бок и вперёд. И сделал незаметные метки на разных дистанциях, веточки, камушки. И принялся тренировать Сафов. Привожу их, скажем, на точку 330м от чайки, и прошу дистанцию определить. Вскоре они (а заодно и я) привыкли, и стали довольно точно называть. Тогда я указал на чайку из первой эскадрильи. Каждый из нас записал дистанцию, а затем замерили моим шагомером. Ну что, я ошибся на 25 метром, Мейсун на 45, а вот Сергей всего на 5! И это на дистанции 315 метров. Кажется, научились чему-то, надо будет и дальше тренироваться. Разъяснил также им расчёты Покрышкина.

Нашими измерениями заинтересовались, начали и другие эскадрильи дистанцию мерить.

Вот, наконец, и стрельбы по конусу. Я торопиться не собираюсь, подхожу к конусу на сто метров с маленькой скоростью сближения, даже и немного снизу, чтобы скорость снизить. Стреляю короткую очередь, и на второй заход. Подошёл ещё ближе (а столкнуться я не боюсь, не настолько плохо летаю), и снова очередь. Даже при таком встречном ветре от пулемётов здорово воняет сгоревшим порохом. Патроны кончились, но я делаю и третий заход, для тренировки.

Оказалось, что я попал 21 раз из 60. Это второй результат в полку после майора Петрова. А знаете, у кого третий? У Мейсуна! 12 попаданий. И ещё 2 добавил Сергей. Так что наше звено опять лучшее. Нашлись и завистники: мол, нечестно мы стреляем, близко подходим. А надо по уставу с 200 метров палить. Объяснил всем желающим свойства ШКАСов, рекомендовал сближаться, пока заклёпки не увидят. Наш козырь – ближний бой, пока нет эРэСов.

Но как же Покрышкин говорил, что всегда больше 30 попадал? Никак я не мог это понять. Привирал? Но потом родилась идея – предлагаю Ивану Прокопьевичу нацелить пулемёты так, чтобы трассы в ста метрах перед носом в точку сходились, а не параллельно шли. Повозились с ним больше двух часов, зато на вторых стрельбах я попал 38. А у Петрова было 27, а второй раз он не стрелял. Ещё 8 и 6 добавили Сафы, наше звено лучшее с большим отрывом. 52 на троих, второй результат – 14 на троих.

Это было 30 октября, а ночью пошёл дождь, и шёл шесть дней с маленькими перерывами. Поле размокло, так что летать мы не могли и после этого, хотя дождь шёл уже не весь день, а по паре часов днём и ночью.

Представляете, каково это – целыми днями в казарме? Я научил Сафов в преферанс играть, но и это надоело, тем более, что они как-то не очень прониклись и проигрывали безбожно. От скуки предложил нашему полковому художнику – технику из первой эскадрильи, издать покрасивее маляву Покрышкина, да с разъяснениями. Убив несколько часов, мы разрисовали ватман самолётами в разных ракурсах, формулами и пояснениями. Новостей в нашей дыре мало, и женщин мало, и они пожилые, так что лётчики разглядывали наш труд подолгу. Стали и с вопросами обращаться, я всё разъяснял. Оказалось, что никто рассчитывать упреждение даже и не думал. Вот так лётчики истребители! Как воевать собираются? Через пару дней майор Петров сказал мне, что опытный лётчик делает упреждение на глазок. Но наши игры с определением дистанции он одобрил. Кстати, я настоял, и техник рисовал в прицеле тощие силуэты мессеров.

В СССР армия, а тем более авиация, предмет постоянной заботы. Вот и нас начальство осчастливило – нам прислали комиссара. Захаров Павел Андреевич, лысоватый невзрачный мужичонка лет сорока на вид. Вроде, простоват, типа от сохи. Но, может, и придуривается, посмотрим. Первым делом он озаботился стенгазетой к 7 ноября. Газеты нам зачитывал, речь сказал. Я молчу да иногда киваю – мне конфликт с комиссаром не нужен. Тем более, во многом я с ним согласен, ещё бы он поменьше банальностей нёс.

А наш ватман с расчётами упреждения он одобрил, определив его как комсомольскую работу. Другой комсомольской работы в полку не нашлось, и он даже предложил мне стать комсоргом. Я отговорился тем, что боевой подготовкой увлекаюсь, а в политической слабоват, знаю только то, что всем известно. Так этот добрый комиссар стал меня утешать! Мол, и боевая подготовка тоже нужна. Мне удалось сохранить серьёзную рожу.

Комиссар оказался не ленивым, и через пару дней я получил вызов в ленинскую комнату для индивидуальной беседы.

– Скажите, товарищ Панкратов. Вот вы о войне часто говорите, а ведь у нас с немцами пакт. Не провокация ли эти ваши разговорчики? И кто вас на это подбивает?

– Я, товарищ Захаров, военный лётчик. Войны сейчас нет. А чем должен заниматься военный лётчик в мирное время?

– Боевой и политической подготовкой.

– А боевая подготовка это и есть подготовка к войне с вероятным противником. Я серьёзно отношусь к своему долгу и усиленно готовлюсь. А как комсомолец и боевой товарищ я хочу, чтобы и мои товарищи лётчики и весь состав полка тоже вели подготовку, и готов помогать чем смогу. Также считаю своим долгом воспитание моих товарищей ведомых – лётчиков Сафонова и Сафина. Должен вам сказать, что считаю проведённые в полку учения по боевой стрельбе хоть и успешными, но недостаточными из-за нехватки патронов. Кроме того, считаю важнейшим вопросом освоение эРэСов, реактивных снарядов, основного оружия наших истребителей.

– Да, слышал уже об этих ваших настойчивых просьбах… Но вот насчёт войны – что вы боевую подготовку совершенствуете – это хорошо. А вот разговоры о войне – это плохо, этого не надо.

– Согласен, надо с этим поосторожнее. Но совсем не думать о войне – мы же военные. Не всё же нам о бабах думать. Может быть, не говорить о войне, а говорить о суровом испытании? Сокращённо, проблема СИ.

– Что это вы выдумываете, какая проблема?

– Революция учит сокращать. ВКП(б), ЦК, коминтерн, совнарком. А если говорить «проблема СИ», то и разговоров о войне не будет, а вот боевая подготовка – будет. А без неё мы зря свой хлеб едим и получаем солидную зарплату.

– Ладно… Я ещё подумаю… Но мне кажется, с проблемой СИ вы перегибаете.

– А вы с особистом посоветуйтесь. Нам всякие такие выражения нужны, чтобы шпионы не поняли, которые подслушивают. Например, дать каждому лётчику кличку, позывной называется. Если будут раненые, говорить, например, триста, а если убитые – двести.

– Ну, это уж вы совсем… Триста, двести, клички уголовные…

– Нет у нас пока раций, но ведь будут? А враги будут подслушивать. Могут узнать секретную информацию.

– Ладно, это, действительно, к особисту. Вы мне другое скажите: вот, говорят, вы наши самолёты ругаете, и наше оружие, а немецкие восхваляете.

– Я ругаю? Да чайка – это самый маневренный из истребителей. Сами посудите: мессер вираж выполняет за 22-24 секунды, а чайка за 8-10. Это не просто преимущество – это подавляющее преимущество. А оружие – да наши эРэСы – это оружие будущего. Нет у немцев ничего подобного, вообще. А у нас есть, но по нерадивости оружейников, лени, наше лучшее оружие лежит на складе в дивизии. Партия и правительство создали хорошее оружие, прислали сюда, в Бессарабию, а мы его осваивать не хотим. Куда смотрят коммунисты? Да, есть и у немцев свои преимущества – скорость, вертикальный маневр, пушки скорострельные на самолётах. Так это и есть часть боевой подготовки – уметь использовать преимущества наших самолётов, а врагу не дать его преимущества использовать. Я об этом всё время говорю, да не все понимают… А уж чтобы поработать без приказа начальства – с этим совсем туго.

– Да, товарищ Панкратов… Я слышал, вы инициативный человек. И по результатам стрельб отличились. Может быть, вам подумать о партии? Раз вы такой сознательный? Сколько вам ещё комсомольцем быть – возраст-то уже подходит?

– Ну, мне до 28 ещё больше двух лет. А из-за проблемы СИ их ещё прожить надо, а это вряд ли. Уж очень это испытание будет суровым. А партия… Я лётчик. Мне бы летать да стрелять, да дайте мне оружие хорошее. А агитировать – так я напутаю что-нибудь, только хуже сделаю. Нет, моё дело – боевая подготовка.

Комиссар наморщил лоб, как бы что-то вспоминая. Кажется, беседа со мной ему нелегко даётся, вон и капли пота на лысине выступили.

– Да, товарищ Панкратов. Вот вы говорите, есть у нас преимущества, и надо их использовать. Это очень правильно. А вы сделайте стенгазету, вот, как ту, о стрельбе, где и объясните наглядно наши преимущества. Это и боевой подготовке послужит, а? Товарища Елизарова (это тот самый техник художник) я попрошу вам помочь. В общем, вы подумайте, мне кажется, у вас может получиться, а это важная комсомольская работа, наглядная агитация.

Наш комиссар простоват, но деятельный. Немедленно отправился к особисту, в долгий ящик не откладывает. Вскоре из-за двери послышались крики, разговор на повышенных идёт. И вот выскакивает комиссар от особиста, весь растрёпанный и красный, и вдруг мне прямо в лицо выкрикивает:

– Не будет у нас кличек! Я не допущу. Мы армия, а не банда!

А выражение «проблема СИ» прижилось. Нет-нет да кто-нибудь так скажет. А ведь я просто пошутил.

А что, может, комиссар и прав. Делать сейчас нечего, самое время рисовать. И народу развлечение. Идеи у меня быстро возникли, и мы с Женей Елизаровым начали творить. Женя не просто хорошо рисует – он два года проучился в Киеве на художника, но ушёл в техники. Манера его – как будто комиксы. На ватмане три картинки разместились, но выразительные. На первой пилот чайки (размером чуть ли не больше этой чайки) с физиономией деревенского дурачка пересчитывает пролетающих рядом трёх ворон. Правой рукой указывает на них пальцем, на левой пальцы зажимает (каждая рука размером с мотор). А из-за тучки на него пикирует сзади пара мессеров. Это я настоял, что именно пара – пусть привыкают, что немцы летают парами. Подпись: «ворон три штуки, так и доложу в штабе».

На второй картинке лётчик с льняными кудрями смотрится в зеркальце, а мессеры пикируют со стороны солнца. Подпись: «мне на солнце смотреть неудобно, пусть оно посмотрит на меня, красавца лётчика».

На третьей у лётчика на шее огромный красный чирей. От него даже лучики идут. Мессеры на этот раз заходят сзади, из ведущего торчит огромная злодейская рожа, изо рта злодея фашиста текут слюнки. Подпись: «не могу оглянуться, у меня чирей».

Газета имела большой успех – не только лётчики, но и техники и оружейники толпились, смотрели, смеялись. А вот у комиссара чувства смешанные:

– Вы с товарищем Елизаровым хорошо нарисовали, но ведь это не то. Где здесь наши преимущества? У вас сатира получилась. Это тоже нужно, но сейчас, в такую погоду, людей надо вдохновить. А то от дождей раскисли, вон, драки уже начались. (Тут мой Мейсун отличился. При росте 170 и весе 72 татарин плечист и силён. На турнике крутит солнышко без проблем, а выход силой точно больше 10 раз делает. Характер у него горячий, за справедливость он горой, дать в морду для него естественный поступок. А матом ругаться позамысловатее – кажется, он это считает долгом каждого татарина. Я ему подсказал пару выражений, так он с восхищением смотрел).

– Товарищ Захаров – так ведь это только начало. Нам ватмана не хватило. Вот будет ватман, и нам бы ещё красок, хотя бы акварельных, и нарисуем и приёмы боя. Просто обидно, что немцы нас будут сбивать без боя. Надо внушить лётчикам – всё время верти головой, смотри. Шарфы бы нам шёлковые не помешали, а то натрём шеи, вскочат чирьи…

– Слышал я в гражданскую, что есть у белых авиаторов шёлковые шарфы… Пока не знаю, где достать. А ватман для наглядной агитации – это обязательно нужно. Вот дорогу в Бельцы развезло… Буду говорить с командиром.

И, видно, достал Захаров командира – на следующий день они вдвоём вылетели в Бельцы на у-2. Захаров, естественно, пассажиром. Привезли и ватмана несколько листов, и краски, и цветные карандаши, и свежие газеты. Ну, придётся нам с Женей поработать.

В общем, первый же наш рисунок комиссара порадовал: чайка лезет вверх, навстречу всё той же паре мессеров. Подпись: «разворачивайся на врага и иди в лобовую атаку. Немец не примет атаки, отвернёт». Правда, когда лётчики потребовали объяснений, почему это немец отвернёт, я комиссара не порадовал:

– Славяне и азиаты для немцев унтерменши, низшие люди. Немногим умнее собак или обезьян. Они считают, что их лётчик стоит сотни наших. Риск столкнуться и разменяться один на один – это для них нерасчётливо. Кроме того, мы за нашим широким мотором как за щитом. А у них мотор рядный, грудь открыта. Ну и охлаждение у них водяное, одна пуля в мотор, вода вытечет, мотор заклинит через несколько минут. Садись на вынужденную тогда или прыгай. Нет, они будут стараться нас просто убивать, как собак. Вот, как здесь, – и я показал на прошлые три картинки.

Теперь никто не смеялся, все притихли. Во второй эскадрилье у нас есть украинцы. С нами мало общаются, глаза отводят. Вот один из них не выдержал:

– Немцы не могут так думать, они культурные люди.

– Они так думают.

– Откуда знаешь?

– Читал «Майн кампф» Гитлера. В Москве ещё (не будем говорить, в каком году).

Пятеро украинцев дружно уходят. Спорить при комиссаре не хотят, но я их не убедил. А наша с Женей работа только начинается. На большом листе ватмана рисуем (ну, рисует-то он, а я придумываю) целый комикс. «Вот немец заходит в хвост» – и рисунок – тот же злодей, торчащий из мессера, за ним ведомый, в хвосте у чайки. На втором рисунке чайка пошла вверх, немец задрал нос и трассы его пушек идут к чайке. Слюни брызжут у немца изо рта. Подпись: «Потянешь вверх – немец расстреляет. Вниз тоже не уйти, пикирует он лучше». На третьем рисунке чайка делает правый вираж, немец с растерянным лицом не может за ней угнаться, и проскакивает. Подпись: «вираж у чайки намного быстрее, уйди на вираж, и немец не сможет прицелиться. Особенно он не ждёт правого виража». Четвёртый рисунок с подписью: «Делай кадушку, немец проскочит вперёд». На пятом немец удирает, низко пригнувшись к фюзеляжу, и в страхе оглядывается. Подпись: «И сам окажешься у него в хвосте». Следующая надпись: «он попытается удрать, но эРэСы его догонят, ими можно стрелять на 400 метров». На рисунке рядом с удирающими мессерами взорвались два снаряда, осколки летят во все стороны.

Над этим комиксом мы работали весь вечер и бОльшую часть ночи. А днём отсыпались. Разглядывание и обсуждение без нас прошло. А через два дня кусок ватмана с последним рисунком отрезали. Мол, секретная информация там об эРэСах. Но все уже, конечно, видели.

Эти рисунки провисели у нас несколько месяцев, только в конце апреля их сняли, заменив первомайской газетой.

Я бы ещё схемы маневрирования четвёркой нарисовал, но этого мне не разрешили, не по уставу. И снова потянулись скучные дни без полётов, долгие ноябрьские вечера, часто дождливые. Я уже рассказал чуть ли не всё, что знал о тактике немцев и как нам надо летать. Например, о налётах на аэродромы в начале войны, о рассредоточении, о маскировке. Моё звено было неплохо замаскировано на окраине рощицы, а вот девять самолётов первой эскадрильи и восемь второй стояли в поле двумя шеренгами. Ещё и гордились их командиры, как ровно стоят чайки. Вот такой подарок немцам. Я сгоряча предложил заняться капонирами, и построить их за зиму. Рассказал, что это такое, нарисовал. Но тут уж техники и оружейники обещали меня избить за такую инициативу. Работать никто не хочет… Меня, правда, не так просто избить – и сам не добыча, и Сафы за меня заступаются, мускулистый самбист Сергей и задиристый бесстрашный Мейсун не те люди, с которыми хочется подраться.

С одним только моим предложением согласились: вырыть погреба для горючего и масла. Да и то – для каждой эскадрильи отдельный, явно рассчитывая, что нам троим работать придётся больше. Но я уже так озверел от безделья, что охотно надел старую спецовку и разбитые сапоги и пошёл копать. Вскоре Сафы ко мне присоединились. Техники думали, что работать им придётся, но на их долю достались только крыша из досок да отделка стен опять же досками.

От безделья я стал увлекаться спортом: бег с голым торсом, обливание водой, турник, гири. Потом стал показывать Сафам приёмы каратэ и тренироваться с ними. Сергей, в свою очередь, поучил нас самбо, которое оказалось гораздо ближе к боевому, чем в наше время. А вот Мейсун почему-то считал, что наши упражнения – это одно, а драка – другое. В драке он ценил смелость, волю, скорость и силу. А приёмы, как он считал, не спасут, если не успеть их применить.

Одна из моих проблем – воздерживаться от вышучивания комиссара. Он всё время подставляется, и если бы я вслух произносил то, что мне в голову приходит, весь полк бы ржал, как табун. Но проблемы с комиссаром мне не нужны. Он, хоть и не полностью, в основном за меня, в отличие от особиста. Я ещё в октябре почувствовал холодок особиста. Думал, заметил тот что-то. Но народ в этом времени проще, и особист прямо заявил при всех в столовой, что не любит «умников из Москвы, которые суются не в своё дело». Это он, конечно, о моих требованиях вооружиться эРэСами.

Я боялся, местные заметят, что я не такой, и начнут копать. Откуда взялся, с кем знаком на прежней службе. Они, конечно, замечают, но видимо, они такими и представляют москвичей. Я по их понятиям типа Лермонтова: метил высоко, а сослали в задницу. Но привычка вести себя как кто-то гораздо выше обычного лейтенанта, осталась. Так что особист даже злорадствует – что, мол, не сладко – из Москвы да в нашу казарму.

Год подходит к концу, полётов нет и не предвидятся. И тут нас всех выстраивают, и зачитывают приказ наркома Тимошенко. Мы теперь почти все на казарменном положении, а лётчиков из училищ будут выпускать сержантами. В общем, как раз нам почти пофиг – мы итак в казарме сидим, до города добраться по раскисшей дороге почти нереально, в местных хуторах к нам отношение весьма прохладное. Звания учлётов – тоже не наша проблема. Но я это предсказывал ещё в октябре, и народ впечатлён моей проницательностью. Особист наверняка сделает вывод, что я в Москве был вхож куда-то очень высоко. А пока кто-то спрашивает, не было ли в моём роду цыган. Типа, нагадал. Я с ходу выдаю песню «Ежедневно меняется мода, но покуда стоит белый свет у цыганки со старой колодой хоть один, да найдётся клиент». Последствия для меня неожиданные – у меня появилось прозвище – «цыганка». Я, конечно, брюнет, но на цыгана не похож. Тем более на цыганку. Мамонт было поприятнее прозвище…

Я не слишком баловал публику песнями из будущего. Только Высоцкого про Робин Гуда спел. Песня Мейсуну очень понравилась, он слова распрашивал, пока не запомнил. Теперь он снова быстро выучил все слова, а на следующий день подошёл ко мне, и, стесняясь как девушка, признался: