«Тайны мира, что я изложил в сокровенной тетради,

От людей утаил я, своей безопасности ради,

Никому не могу рассказать, что скрываю в душе,

Слишком много невежд в этом злом человеческом стаде».

Омар Хайям

© Виктор Колюжняк, 2022

ISBN 978-5-4474-0294-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие

Как-то мне довелось услышать странную сентенцию: «Куда лучше попасть в услужение к негодяю, чем к благодетелю. Быть может, жизнь будет менее приятной, но более интересной». Признаюсь, слова эти показались мне откровенной глупостью.

Мой хозяин, которому судьбой было уготовано стать благодетелем для одних и негодяем для других, не считал себя ни тем, ни иным. Более всего господин был склонен именоваться философом и алхимиком. В обеих этих науках он добился высот, с которыми трудно сравняться кому-либо из живших ранее и, тем более, живущих теперь. Увы, алхимики разочаровались в собственной науке, не познав всех секретов, а философы продолжают терзать мир пустопорожними размышлениями и плодить сущности без меры.

Однако какое дело мне есть до невежд, которые не свершили и сотой доли того, что сделал Клаус фон Дирк, коему мне выпала честь служить. Эти необразованные дикари, невесть что мнившие о себе, не только не смогли повторить опыт моего хозяина, но и отрицали саму его возможность, хотя свидетелями тех деяний было множество уважаемых людей.

Рожденный в богатой на детей, но бедной на земли семье дворянина, Клаус фон Дирк до моей встречи с ним, перепробовал множество занятий. Какое-то время он был придворным чиновником, затем воевал на востоке, после, многому научившись у тамошних мастеров, вступил на путь алхимии, где снискал себе славу ученого.

Именно в тот момент мне было суждено встретиться с этим великим человеком.

Разумеется, я был всего лишь слугой, но доверенным и единственным. Наверняка нескромно будет упоминать собственные достоинства, поэтому я лишь вскользь замечу, что знал несколько языков, письмо и успел накопить весомый жизненный опыт.

Пожалуй, гордыня один из моих пороков, а потому следует покончить со мной и вернуться к разговору о моем хозяине.

Глава I

Как я уже говорил, побывав на востоке, Клаус фон Дирк стал алхимиком. В лаборатории, которую господин обустроил на окраине Гамбурга вместо бывшей кузницы, в скором времени появились полки с заспиртованными в банках уродцами и иными диковинами. С потолка свисали травы; вдоль стен, в грубых шкафах, книги с рассыпающимися страницами, которые я переписывал наново, пока они не успели рассыпаться в прах; в ретортах и колбах на столе переливались жидкости, и шел густой и странный запах, от которого свербело в носу и щипало глаза.

Увидь кто-нибудь наше жилище – я говорю «наше», потому что волей хозяина проживал вместе с ним, – то решил бы, что здесь поселилась ведьма. Однако большей глупости сложно было придумать. В отличие от колдовства, алхимия не склонна к шарлатанству или обману. Это сложная наука, в которой математике и химии отводилось места куда больше, чем домыслам и фантазиям.

К своему стыду, по большей части я не понимал занятий хозяина. Порой он делился со мной размышлениями, но, разумеется, не для того, чтобы что-то узнать или спросить – вряд ли я мог быть помощником в этих вопросах – скорее, ему хотелось просто произнести вслух то, что волновало его душу. Как порой любой из нас беседует с бессловесной тварью вроде собаки или кошки, а может быть даже просто с кем-то выдуманным, так и Клаус фон Дирк разговаривал со мной.

Я, конечно же, не обижался. Пропасть, разделяющая нас не только по положению, но и по уму, была столь огромна, что не было никакой надежды когда-нибудь преодолеть ее. Как мне кажется, она лишь увеличивалась со временем.

Порой мне доводилось наблюдать, с каким упоением господин работает. «Должно быть, именно так господь Бог трудился при создании Земли», – посещали меня порой богохульные мысли. Клаус фон Дирк творил исступленно, будто у него из времени был только краткий миг настоящего и никакого другого более.

***

Из бесед с господином я знаю, что поначалу он, как и многие, занимался фундаментальными вопросами алхимии: получение философского камня и эликсира бессмертия; создание големов и гомункулов; исследование природы веществ. Однако ни на одной из этих дорог он не продвинулся дальше определенного этапа. Это был не полный провал, но, как я понял, дальнейший путь выглядел бы блужданием в темноте в поисках крохотной щелочки, из которой струится свет.

Клаус фон Дирк был весьма недоволен этими неудачами. Он потерял аппетит и тратил почти все свободное время на исследования и опыты. Не единожды я заставал его дремлющим в кресле со старинным фолиантом в руках. Сотни раз я упрашивал прерваться и поесть или поспать. Однако дух на тот момент, ни во что не ставил слабую плоть.

Но всему приходит конец. Как бы не был силен огонь внутри человека – без подпитки он затухает. В душе господина горел пожар, способный сжечь в одночасье весь Гамбург, однако и он не выдержал столь изнурительного труда.

Однажды я обнаружил Клауса фон Дирка лежащим без памяти возле стола, заваленного бумагами. В тревоге бросившись к нему, я вскоре облегченно вздохнул. Сердце алхимика билось, грудь философа вздымалась, мой господин был жив.

Перетащив его в спальню, я целую неделю практически неотлучно просидел подле. Господин был в беспамятстве. Порой фразы начинали исторгаться из него, подобно тому, как болезнь выходит из выздоравливающего тела. Я считал это хорошим знаком и вскоре убедился, что мои надежды не напрасны.

Как-то я задремал на стуле возле постели больного, а после, проснувшись, заметил, что он полусидит на кровати и смотрит в окно. В свете Луны глаза его казались невероятно таинственными.

– Спасибо тебе, Ганс, – сказал Клаус фон Дирк, заметив, что я пробудился.

Признаюсь, мне стало стыдно за этот сон, потому я начал путано извиняться. Но господин остановил меня взмахом руки и уверил, что с его стороны это было именно благодарностью.

– Все прошло, – добавил он. – Нам с тобой многое пришлось пережить, но теперь это позади. Алхимия – наука ищущих. И хотя я едва не потерял себя самого, но нашел то, что мне было необходимо. Теперь у меня есть цель, к которой достойно стремиться. Если покорить ее, то можно превзойти всех тех пустословов, что мнят себя познавшими тайны вселенной. Скоро все будет. Совсем скоро.

Сказав это, господин вновь погрузился в сон, но то был сон выздоравливающего: усталый и ровный. Обтирая Клауса фон Дирка мокрой тряпкой и меняя белье, я некоторое время размышлял над его словами. В жизни господина появилась цель и вскоре, окрепнув, он непременно возьмется за ее осуществление. Мне же, как верному слуге, оставалось быть рядом и заботиться о благополучии Клауса фон Дирка, как и раньше. «В сущности, в моей жизни ничего не меняется», – думал я в тот момент и ошибался.

***

Воистину правы те мудрецы, что утверждают: стоит человеку осознать, к чему он стремится, как судьба с радостью поведет его по выбранному пути. До этого момента ты блуждаешь, не разбирая с дороги, но, ступив на тропу, следуешь туда, куда она тебя ведет. Главное – твердая уверенность, что это твой путь и решимость пройти его до конца.

Точно так же и было с моим хозяином. Стоило ему осознать свое предназначение, стоило выбрать из множества вариантов тот, который устраивал его наибольшим образом, как тут же все стало получаться именно так, как ему хотелось. Даже если поначалу и казалось, что это ложные шаги, а тропа вот-вот пропадет, оказавшись всего лишь примятой травой.

Не сказать, чтобы все случилось сразу и молниеносно. После выздоровления Клаус фон Дирк стал более внимателен к собственному телу и менее подвержен приступам всепоглощающей страсти. Он часто и подолгу сидел в кресле, а взгляд его, казалось, был устремлен в дали, скрытые от неподготовленного взора.

Я ухаживал за ним, делая то немногое, на что был способен. В глубине души моей порой мелькали горделивые мысли о том, что мой труд хоть немного, но приближает господина к его цели. Хотя бы тем, что не отвлекает на проблемы бренного существования.

В скором времени былая мания вернулась, пусть и в другой форме. Клаус фон Дирк писал письма своим собратьям алхимикам, а если кто-то из них оказывался проездом в Гамбурге, то он добивался встречи. Очень часто после этих бесед господин приходил в раздражение, а порой со злости рвал письма, выбрасывая обрывки в камин.

– Глупцы, – бормотал он, потирая лоб. – Им кажется, что они знают, где проходит граница между невозможным и реальным, но при этом они продолжают заниматься тем, в чем никогда не добьются успеха. Их манит не тайна, а жажда наживы. В стремлении возвеличиться, мои собратья приписывают себе подвиги, которых никогда не совершали и не совершат. А после, когда одного из них посещает озарение, в чванливом самодовольствии они отказываются принимать и понимать это. Воистину, нет более твердолобых глупцов, чем те, кто считает себя мудрецами.

Клаус фон Дирк нервно сплетал пальцы, выворачивая их так, что щелкали суставы. Он вставал и начинал расхаживать по комнате, бормоча себе под нос. В глазах его горело нечто жуткое, рожденное не в нашем мире. Порой он напоминал мне одержимого, и я втайне от хозяина, скептически относившегося к церкви, молился за обретение его духом покоя.

Так продолжалось долгое время. Мой господин становился все более раздражительным, и казалось, что если это не прекратится, то он вскоре вновь окажется в постели. Блестящий ум, сраженный косностью и твердолобостью тех, кого он считал равными себе.

Однако, к счастью, судьба послала Клаусу фон Дирку не только испытания, но и награду.