ГОЛОС ВТОРОЙ. ПРЕСС-СЕКРЕТАРЬ

– Ну, договорились? – мэр смотрит на меня тем испытывающим коровьим взором, какой появляется у него, когда не уверен, удалось ли убедить меня.

Я морщу лоб, словно бы в сомнении, – мучаю его, чтоб не думал, что я всегда согласна, только пальцем помани. Я, конечно, человек мэра, пресс-секретарь, но при этом – профессиональный журналист, семейный человек, – яркая личность, в конце концов.

– Хорошо, договорились, – отвечаю и вижу, как просияло его лицо.

Я покидаю кабинет мэра с чувством если не глубокого, то довольно сильного удовлетворения. Ведь если разобраться – кто я? Молоденькая женщина, а от моего взгляда, решения, поворота брови, излома губ зависит настроение серьезных и чиновных мужчин. Не то чтобы я упивалась этим ощущением женской власти, но каждый раз, когда я чувствую эту свою силу, мне и не верится, и смешно, и хочется сказать кому-то: так-то вот, дружок!..

Я делаю шаг из кабинета, а мэр в вдогонку добавляет что-то несущественное. Это для приемной. Я снова улыбаюсь и отвечаю ему на глазах чиновника мэрии и Маринки-секретарши.

Всё. Дверь прикрыта, остается сказать что-нибудь приятельское Марине, чтоб поддержать наши теплые отношения. Она относится ко мне хорошо – искренне. Марина молода и надеется стать лучше, чем я. Она ещё не понимает, что лучшей женщиной, нежели я, ей не быть никогда. В этом нет ничего плохого или оскорбительного, просто это на роду написано. Наши тетки в мэрии это уже знают, а девчонки-мариночки – нет, им кажется, что у них всё впереди.

Маринка куда-то собралась, нервничает и зло смотрит на несчастного экономиста, который ждет мэра и напуган собственной храбростью.

Я шепчу Маринке, что она хорошо выглядит, про пятничную словоохотливость мэра. И ещё – что не удалось заглянуть в портфель шефа. Это, как говаривают нынешние молодые, наш с Маринкой прикол. Мэр всё время таскает за собой портфель – словно президент ядерный чемоданчик. Дело в том, что ни я, ни Маринка – всё-таки мэрский секретарь-референт – ни разу не видели содержимого портфеля. Не удалось даже застать, чтоб мэр этот портфель открывал. Нас эта проблема очень занимает, но пока мы секрета не раскрыли.

Я покидаю приемную, ещё через пять минут – мэрию.

Я иду по улице, помахиваю сумочкой, гляжу прямо перед собой. На меня оглядываются, пристально смотрят встречные – я же ноль внимания, хотя вижу и замечаю всё.

Недавно я видела по телевизору фильм про женщину-оборотня. Про женщину-волчицу. Я смотрела фильм, не отрываясь, он на меня как-то сильно подействовал. Почему – не знаю. Но когда я вот так, пружинящей походкой, ловя на себе взгляды окружающих, иду по улице, вдыхая аромат лета, аромат жизни, – я почему-то вспоминаю эту девушку-оборотня, как она в лесу сбрасывает одежду, превращается в волчицу и стремглав несется сквозь лес…

Но подобные образы и неясные желания следует благоразумно держать при себе. Я всё же достаточно образованный, культурный человек, читывала Фрейда и Фромма и сознаю, что хаос чувств и потаенных желаний – это признак душевной смуты. А душевная смута иной раз даже добропорядочную женщину, жену, мать, – заведет туда, откуда нет возврата.

Вот, к примеру. Что сейчас делаю я?

А вот что делает добропорядочная мать семейства, госчиновник и журналист.

Она идет на тайную квартиру в тихом доме, где встретится с любовником. В то время как муж забрал сына из садика и они, наверное, сейчас гуляют по городу, счастливые и довольные друг другом.

Если не повезет или, наоборот, повезет, я могу их встретить, потому что они должны гулять где-то здесь.

И вдруг, подчиняясь какому-то порыву, я загадываю: если сейчас встречу мужа и сыночка, никуда не пойду и вообще – завяжу с любовником.

С острым любопытством смотрю я по сторонам, жду: примет ли судьба – или кто ещё занимается такими контрактами – мой вызов. Но нет, не видно нигде моих дорогих мужчин. Я вздыхаю: грешной женщине никто не поможет, кроме неё самой. Вот перед праведницей, когда она колеблется – соблазниться ли падением, – вот уж тут, наверное, все приметы, намеки и совпадения будут наготове, только соблазнись и погреши.

Что ж, надо идти. Мой тайный любовник будет ждать меня, я обещала, дала слово.

Вот и тихий домик, тихая квартирка. Я стучу в дверь, она тотчас распахивается, мой любовник стоит за дверью так, чтоб его не мог увидеть случайный человек. В том, что мой любовник предпочитает быть не узнанным, нет ничего удивительного, ведь он – мэр.

Да, да, мой любовник – мэр, с которым я простилась час назад в его кабинете. Там мы обо всём и договорились, вернее – он уговорил меня, потому что не так уж и велико моё желание быть любовницей моего начальника-мэра. Собственно говоря, когда по каким-то причинам – а их немало – мы не встречаемся для любовных утех месяц, полтора, два – я не испытываю дискомфорта. А вот мэр…

Мэр хорошо ко мне относится. Очень хорошо. Я не рискую произносить это слово – любит. Я вообще не уверена в том, что политики способны кого-то любить. Любовь и политика, если позволится мне переиначить поэта, – две вещи несовместные. Как несовместимы искренность и расчет. Но когда он вот так обнимает меня и по телу его пробегает дрожь, я ощущаю его искреннее чувство, и, какой бы оно ни было глубины, – мне оно согревает душу. Что там говорить, жизнь женщины буквально преображается, становится ярче, пронзительней, когда её страстно желает умный, видный мужчина. А если он к тому же – мэр?

Я понимаю, что это – цинизм. Но что я могу поделать с собой, если мне мало одного мужчины, во всяком случае – одного моего мужа. Хотя он и прекрасный человек. Хотя у нас семья, сын, полная чаша и взаимопонимание. Да, я, наверное, безнадёжно испорченная женщина. Я знаю, что отвечу за это перед всевышним. Но… если уж мне нужен ещё один мужчина, пусть им будет мэр, а не какой-нибудь неудачник или тупой новый русский.

Тем временем мэр принялся за дело. Обычно, не совсем уверенный в своей мужской состоятельности, мэр тщательно готовит самую последнюю стадию. Он очень изобретателен, разве что носом не работает. Но сегодня нетерпение подвело его: он кинулся в омут очертя голову, такой крутой мужчина, чуть ли не в прихожей…

И у него ничего не получилось. То есть у него-то как раз получилось, а у меня – нет. Ну да мне не привыкать, я к этому отношусь довольно спокойно, потому что знаю – мир несовершенен, а мужчины – тем более. С мэром я получаю удовлетворение, наверное, через раз, с мужем – через два на третий. Был, правда, когда-то человек… но, возможно, и с ним происходили неудачи, да со временем подзабылось.

Но мэр внимателен и чуток. Он пытливо смотрит мне в глаза, проверяет – довольна ли я. Понятное дело, я довольна. Я вздыхаю, прикрываю глаза, укладываю его голову себе на плечо.

Мэр спокоен, расслабляется – его мужское реноме подтверждено. В конце концов, нельзя же лишить мэра уверенности в себе. Мэр не принадлежит себе, он принадлежит народу.

– Что ты сказала? – поднимает голову народное достояние.

Я, кажется, проговорилась. Ну да ничего. Я знаю, как управлять мужчинами.

– Что мы должны обсудить? – я начинаю потихоньку одеваться.

С печалью принимает мэр мой недвусмысленный намек на то, что наше время истекает. Он питает несбыточную надежду провести со мной целый вечер, а лучше ночь, и насладиться мною сполна. Но, как известно, лучшее – враг хорошего, и потому я никогда не подвергну мэра такому тяжкому испытанию.

– Я думаю, – говорит мэр, – может быть, привлечь для выборной компании телевизионщика Диму. Очень плотно… Что ты на это скажешь?

Я в это время застегивала юбку и, услышав о Диме-телевизионщике, неудачно дернула замок, так что поводок остался у меня в пальцах.

Когда я спрашивала мэра, это был просто маневр, женская хитрость, я не ждала никаких обсуждений. Правда, мэр что-то мямлил про избирательную кампанию, когда сидели у него в кабинете, но я не придала этому значения, так как он всегда волнуется, предлагая мне свидание, и может от смущенья нести любую околесицу.

О чём речь! – думаю я в раздражении. – Если нужно продумать возможности телеящика для осенних перевыборов мэра, – тут и обсуждать нечего, кто бы спорил. Но директора городской телекомпании Дмитрия – в предвыборный штаб?..

В сердцах отшвырнув поводок замка (хорошо, что есть пуговица, да и кофта – сверху), я привожу с полдюжины аргументов против. Моя бурная реакция поражает мэра. Он молчит, потом тихо замечает, что всё это мелочи, главное, чтоб мы – то есть пресс-секретарь и директор телекомпании – сработались.

То есть я – и Дмитрий.

Неубеждённая, иду в прихожую. Мэр, в одних трусах, провожает меня. Он умный человек, он не спорит со мною теперь. Он видит, что у меня испортилось настроение, но не понимает – почему. И относит на свой счет. И надеется, что всё перемелется.

Эх, простодушные мужчины! Знали бы вы, от чего может зависеть настроение ваших жен, невест, любовниц! Впрочем, вам лучше этого не знать, спокойней будете спать.

Взявшись за ручку двери, я вдруг вижу портфель, тот самый так интригующий нас с Маринкой портфель мэра.

– Послушай, – говорю я, – можно тебя попросить об одной услуге?