Последний романтик

Последний романтик и гений страдания Гицаль Волонтай с огромным рюкзаком за плечами брел наугад по застланной плотным предрассветным туманом улице Тонких-до-невидимости намеков и напряженно вслушивался в то, как скорбно шаркают при каждом шаге подошвы его стоптанных башмаков. Он казался себе призраком, случайно угодившим в сырой и мрачный колодец хламского государства, прилетевшим из какой-то далекой загадочной вселенной и тщетно ищущим выхода из молочно-белого месива, замкнутого со всех сторон неприступным Высоким квадратным забором. Он казался себе одиноким духом, обреченным познать тоску и боль всех времен и всех поколений. И единственным реальным выходом отсюда, единственным спасением невольно стало видеться ему самоубийство…

Однако, что там – за таинственной чертой, отделяющей мертвых от живых? Вечная музыка или небытие, безрадостное и глухое? Вот он – тот самый мучительный вопрос всех бывших и будущих поколений! И что в сравнении с этим вопросом и эта мостовая, и он сам, и вся Хламия, – мираж и ничего более. И это существо, которое приближается к нему, Гицалю Волонтаю, этот бедный мусорщик, он” тоже осужден рано или поздно перейти роковую межу и исчезнуть там, откуда нет возврата. Так-то, брат мой, мы с тобой оба лишь скитальцы на этой пустынной земле…

С глубокой всепрощающей скорбью глаза гения страдания остановились на плотно сбитой фигуре дюжего мусорщика, а тот без лишних слов схватил Гицаля Волонтая за ворот, скорее всего, случайно защемив при этом прядь длинных белесых волос, и куда-то поволок его. О чем в этот момент размышлял последний романтик, навсегда осталось тайной.

И никакая я не богема

При первом же известии о смене государственной власти народный писатель Хламии Свинтарей кинулся на поиски наиболее надежного убежища.

Прекрасно зная, что за долгие годы его неутомимой писательской деятельности ни одной его книги так никто ни разу и не прочел, Свинтарей решил спрятаться под грудой своих собственных произведений.