Глава 6
Лето выдалось жарким

Откуда на ферме взялся Зяма, никто не знал и знать не хотел. Просто однажды пришел полудурок, щербато улыбнулся и попросился на работу. Смекнули, что манисов ему доверить нельзя, думали прогнать, но тут выяснилось, что Зяма – прекрасный дежурный, ну просто лучше не сыскать. Он мог торчать на вышке сутками, всегда готов был подменить любого, только бы сидеть выше всех и смотреть не отрываясь вдаль. Спускался он только поесть, попить, отлить. Вообще Зяма был странный. Вроде говорил нормально, очень любил сочинять стишки-потешки, бессмысленные песенки… А вот умным или хотя бы сообразительным его не назвал бы и манис. Туповат был Зяма. Или скорее жил в каком-то своем мире, сверкающем и прекрасном, полном смешного и замечательного.

Второй пришлый – Курганник, коновал, Зямой по первости очень заинтересовался. Искал в нем «народную мудрость», нашел, но воспользоваться не сумел – принципы Зяминой жизни годились только для Зямы.

У вечного дежурного была мечта. Как только приезжали грузовики Омеги, он развивал бурную деятельность: колотил в рынду, орал, созывал всех и в первых рядах бежал смотреть на наемников. Даже дети столько интереса к черной форме не проявляли. Зяма мечтал однажды сесть в грузовик с этими прекрасными людьми и уехать в Замок. Он как-то рассказал Артуру о своей мечте, тот посмеялся, поправив: не в Замок, а в Цитадель Омега.

И вот мечта сбылась.

Зяму привезли в гарнизон, Зяма маршировал со всеми вместе, Зяму побрили и научили приветствовать командира, и вскоре Зяма должен был совершить подвиги и тем заслужить офицерское звание.

Он радовался до вечера. Ретиво выполнял команды, всем улыбался, мелко кивал, даже песенки напевал про себя, не вслух. А вечером офицер (имени Зяма не помнил) вдруг выделил его из толпы мужиков, сгрудившихся в казарме.

– Он у вас больной, что ли? – спросил офицер.

– Никак нет, сержант Глеб, – отрапортовал Артур, вызвав восхищение Зямы, – здоров. Дозорный наш.

– А что все время лыбится? Придурочный? Эй, как тебя там?

Зяма, погрузившийся в сладкие мечты, откликнулся моментально:

– Маршал Зяма!!!

Вокруг неуверенно заржали. Сержант Глеб налился дурной кровью, подступил к нему и замахнулся:

– Ш-шуточки!

Смех смолк. Зяма часто заморгал, озираясь и продолжая улыбаться.

– Сержант Глеб, разрешите обратиться! – шагнул Артур вперед. – Я неправильно вас понял, сержант. Он здоров. Но дурак. Совсем дурак.

– С оружием обращаться сможет? Ползуна тебе в зад, фермер, не мог сразу предупредить?! Думаешь, нам тут твои идиоты нужны? Издеваешься, манисово дерьмо?! Я тебе покажу!

– Да не сердись, сержант, – пробасил Курганник, – что мы тебе – лекари, придурка от умника отличать?

– Р-разговорчики! – Сержант Глеб на каблуках повернулся к Курганнику, хотел ударить, но спасовал перед размерами противника и только зашипел от ярости.

Зяма понял, что жизнь его меняется, судьба летит под откос, увлекая за собою мечту. И заплакал.

* * *

Угомонились измученные тяжелым днем мужики. Артур лежал в темной казарме на узкой койке и смотрел в потолок. Зяма никак не мог успокоиться, рыдал, валялся в ногах у Глеба, и его уволокли лазарет, а утром должны были выставить из гарнизона – пусть топает домой. Артур завидовал Зяме. Утром начнутся тренировки, фермеров разобьют на взводы, и хорошо бы не попасться Глебу, существу мстительному и мелочному. Сожрет. Сегодня Глеб струсил, Курганника бить не стал, а значит, затаил обиду на всех свидетелей унижения.

За последние сезоны Артур отвык засыпать один. Всегда рядом была Ника, а потом Лана в колыбельке плакала, и вставать надо было по очереди, укачивать. Эта размеренная счастливая жизнь оказалась миражом… И морок тот развеяло ураганом большой войны.

На построении Артур не стал напоминать, что служил, – Отто и так его заметил… Значит, есть шанс получить звание, например сержанта. Великая заслуга – командовать деревенскими увальнями не у себя на ферме, а в гарнизоне. Пусть каждый мальчишка на Пустоши умеет управляться с хаудой или самопалом, но пулемет, граната – уже вещи для большинства новые, незнакомые. А хуже всего у диких с субординацией и подчинением. Артур люто ненавидел приказы, не умел выполнять их, отключив голову. Потому и ушел. Свободы захотел. Семью захотел. Ферму решил поднять.

И даже во двор не выйдешь размяться, проветриться, сбежать от мыслей. Простыня горячая и шершавая, матрас комковатый, повернуться бы, но койка скрипучая, а товарищей тревожить – последнее дело.

Скрипнула слева койка, и над Артуром склонился Курганник.

– Спишь? – прошептал он. – Слушай, Артур, тикать нам надо. Дурное дело – за таких, как этот Глеб, пропадать. Ты здесь все знаешь, вот и придумай, как выбраться.

– Мы уйдем – они наши семьи перебьют.

– В общем, ты придумай. Не уйдем – все равно перебьют, ты помяни мое слово, типун мне на язык, конечно. Но ты подумай. – Снова скрипнув койкой, коновал улегся на место.

Артур и рад был подумать, но тут же представлял Нику с отрезанными ушами и Лану… Лучше не представлять. Лучше не мечтать о побеге. Отслужить сколько придется, тихо и мирно, и вернуться к семье. А после забрать своих и бежать далеко-далеко, в места, где реки глубоки, а луга зелены, где нет Омеги, нет кетчеров, нет наркоманов… Он засыпал и видел во сне чудесные города с высокими домами, в стеклах которых отражалось безоблачное голубое небо.

* * *

После подъема и завтрака Артура вызвал к себе Отто, накануне получивший звание капитана. На столе перед старым знакомым лежала папка с личным делом Артура, и капитан нависал над ней падальщиком. Уши Отто просвечивали розовым.

– Вот, – он постучал по папке тонким пальцем, – с возвращением тебя, Артур. Сразу ввожу в курс событий. Видишь, я теперь капитан. Повысили. Заслужил, как считаешь? Ты нос не морщи, заслужил и еще как. Но бардак, такой бардак! Мужики эти дикие ничего не умеют, право от лева не отличают. Будем учить… Тебя учить не надо. Ты у нас был ефрейтором, а теперь, гордись, будешь сразу сержантом, над своими же деревенскими увальнями начальником. Только сейчас пока на взводы этот сброд не разбиваем, так что тебя на прием поставим. Новеньких вот-вот привезут – надо побрить, отмыть, одеть и все такое прочее. Осознаёшь?

– Осознаю́, капитан Отто, – вяло отозвался Артур.

– Славно. – Отто потер сухие ладони. – Вливайся в струю, служи хорошо, может, и лейтенанта дадут. И почести всяческие. И награду… Общее дело делаем, сержант!

– Так точно!

Улыбка у Отто была отеческая. Как у покойного Шакала.

– Значит, топай к Глебу, принимай у него диких. А Глебу скажи, пусть ко мне зайдет. Потом, как всех отмоем, руководство решит, что с ними делать. Я так думаю, тебя поставим над твоими же охламонами…

– Разрешите обратиться?

Отто милостиво кивнул.

– Мой человек, Зяма. Что с ним?

– А, псих? Да что с ним? Ночь в изоляторе провыл, утром накормили, за ворота вытолкали и пинка отвесили. Сказали, если рядом с гарнизоном увидят – выпорют. Он и потопал к твоей ферме. Так, ладно, некогда мне тут с тобой. Ты все уяснил?

– Так точно! Разрешите идти?

Отто разрешил, и Артур убрался из кабинета. Повышения он ожидал, но ничего, кроме мутного раздражения, звание сержанта не принесло. Ладно бы поставили своих учить – у Артура авторитет… Но Отто прав – преподаватель из него никакой. Значит, придется командовать растерянными мужиками, загонять их на помывку, выдавать одежду, искать койки. По дороге к воротам, где ждал новую партию Глеб, Артур отловил прапорщика Рицку, шустрого кругляша неопределенного возраста и внешности.

– Ничего не знаю! – сразу заорал прапорщик. – Нет у меня больше формы! И нашивок нет! И одежды нет! Склад пустой! Скоро с голоду передохнем!

– Погоди, Рицка, ты меня-то не дури. Всё у тебя есть. Уж один комплект формы сержантской – точно, да?

– Нету! Сказано тебе – нету! И не было! И вообще я тебя не помню! Что вы все с утра меня дергаете!

– Рицка, – проникновенно начал Артур, – я тебе когда-нибудь отказывал? Я же тебе из отпуска всегда пива привозил и мяса.

– А… а! – Лицо прапорщика просветлело. – Фермер! Артур! Прости, мужик, загоняли, задергали, сладу с ними нет. Всех вдруг повысили, диких пригнали сотни полторы. А мне что делать? Откуда я им всем одежду возьму? Мне что, свои подштанники на портянки рвать? Но для тебя, конечно, есть форма. Тебе срочно? Или пока так походишь?

– Срочно. Пока я в этой мерзости, – Артур оттянул на животе серую рубаху, – меня слушать никто не будет.

– Ладно, – решился прапорщик, – пойдем на склад. Только быстро. Просто одна нога здесь, другая там. Пока меня еще кто-нибудь не поймал… Загоняли же.

Склад был у ворот, и, спеша за Рицкой, Артур увидел маячившего под козырьком Глеба. Конечно, можно было сразу передать поручение Отто, но Артур решил рыжеусого таракашку помариновать, зато предстать перед ним сразу в новенькой форме.

Значит, в гарнизоне уже сто пятьдесят «диких». И привезут еще. Артур понимал отчаяние прапорщика Рицки: Омега затеяла что-то грандиозное, ресурсов не хватает, что делать – не понятно, повышения и кадровые перестановки привели к разброду. Пройдет несколько дней, и всё, конечно, устаканится, но пока что гарнизон напоминал разворошенный холмовейник.

Натянув новенькую форму, Артур почувствовал себя уверенней и к потному красномордому Глебу подошел вразвалочку. Увидев нашивки, тот помрачнел.

– Тебя Отто вызывает, – бросил Артур. – А новеньких я встречу. И скажу тебе как сержант сержанту: тронешь кого с моей фермы – усики повыдергаю. Понял?

– Ты мне не указывай! – зашипел Глеб. – Я тебя, сосунка…

– Это я – тебя. Я здесь давно служил, потом уволился. И брат у меня – капитан. Боевой. Уяснил, мутафаг?

Видно было, как хочется Глебу выругаться. Но Артур в форме выглядел внушительным, а лицо у него никогда особенно ласковым не было. И Глеб сдержался, только сплюнул на дорогу и ушел.

Артур спрятался от солнца под козырек, потрепался с дежурными, отказался от предложенной сигареты. Караван с дикими ждали вот-вот и надеялись, что этот будет последним. На плацу орали, надрываясь:

– На-ле-во! Лево! Ле-во, придурки! Мутафага в жопу! Ты что, не знаешь, где лево?! Я тебе сейчас ухо левое оторву! Мигом запомнишь! Стоять! Смир-рна! Это что за «смирно»?! – Незадачливый учитель сорвал голос и зашелся кашлем.

– Да-а-а, – протянул рядовой, стоявший рядом с Артуром, – этак мы навоюем… Прислали юнцов командовать.