– Ах ты, волчье дерьмо!
Артур вздрогнул от неожиданности – бас Выползня, парняги тупого, но исполнительного, разорвал послеполуденную дрему, вспорол зной и громом пророкотал над Пустошью. Что у них там опять случилось? Кричали у загона с молодыми манисами, предназначенными на продажу. Артур отложил выменянную у торговцев двустволку, вытер о шорты руки, испачканные смазкой. Надо бы посмотреть, чего Выползень разоряется, но так лень идти из тени на солнцепек…
– Заешь тебя некроз! – надрывался Выползень. – Сейчас Самому́ скажу!
«Самому» – это значит Артуру. Скажет такой… Ох, скажет – все услышат. И точно, из дома послышался детский плач. Разбудили малявку. Артур представил, как вышибает Выползню зубы прикладом. Полегчало. С кем там Выползень? Второго голоса не слышно… Тяжело вздохнув, хозяин фермы поднялся с тюфяка и выбрался из-под навеса. По темечку будто сковородой стукнули – сезон дождей миновал давно, и Пустошь вместе с людьми, мутантами и мутафагами плавилась, выгорала, блекла под жаркими лучами.
Во дворе фермы Артуру не встретилось ни души. Отсыпались гости, дрыхли рабочие, валялись на вонючих постелях шлюхи. Утоптанная потрескавшаяся земля обжигала ноги сквозь подошвы ботинок. Над крышами домов дрожало марево. У коновязи под навесом дремала одинокая кобыла. Ворота фермы были закрыты, от дозорной вышки доносилось тихое пение и пахло съестным. Артур любопытства ради свернул туда – дежурный Зяма жарил на листе жести выпотрошенную ящерицу. Костер Зяма разводить не стал – металл и так раскалился. Дежурный напевал себе под нос:
Я снимаю с камней ящерят,
Даже если они не хотят,
Даже если пищат и орут,
Понимая, что скоро умрут.
А потом потрошу ящерят,
И они так забавно скворчат!
Увидев Артура, Зяма замолчал и подобострастно улыбнулся. Хозяин фермы с достоинством кивнул в ответ.
– Дерьмо жрать будешь! – пообещал кому-то Выползень.
«Это мы еще посмотрим, кто и что будет жрать». Артур взял от ворот правее и поспешил вдоль забора. Зря, ох зря Выползня на работу принял. При отце, покойном Шакале, такие здесь жировали, Артур же тупых исполнителей не жаловал. Надо было гнать этого шумного громилу, как на ферме появился. Сейчас всех переполошит, и вечером мужики Выползню морду начистят, а драки – последнее дело. Плохое дело…
Артур потянул на себя калитку загона. Манисов не видно – попрятались в тень. А Выползень, должно быть, в хлеву с детенышами. Внимательно глядя под ноги, чтобы не вляпаться в дерьмо, Артур пересек площадку. Дверь в хлев была приоткрыта, оттуда тянуло кислятиной. Он скользнул внутрь и замер, давая глазам привыкнуть к полумраку.
Перед Выползнем, кряжистым, огромным, будто из камня вытесанным, мялся Высь – мелкий задохлик, шлюхин сын, предмет насмешек и издевательств молодежи. Артур Выся опекал. Не напоказ, чтобы парню еще сильнее не доставалось, но помогал и словом и делом. Вот на ферме приставил за молодняком следить…
– …скажешь – ты недоследил, понял? Скажешь – заснул, понял? А так и было, понял?
– Нет, – с упрямством обреченного возразил Высь.
Выползень набрал в могучую грудь воздуха и рявкнул:
– Шлюхино отродье!
– Хватит. – Артур шагнул к спорщикам.
Уже все было понятно, осталось уточнить масштаб убытка. Тупица Выползень, впрочем, не отказался от попыток все свалить на Выся:
– Эта манисова задница…
– Хватит, я сказал. По делу давай. Что произошло? – Артур говорил нарочито тихо. Пусть прислушиваются. Его ровный голос действовал лучше, чем вопли Выползня, и звучал страшнее.
Высь хмурился и грыз ноготь. Выползень лихорадочно придумывал новую отмазку. Артур огляделся. Выползень заслонял стойло, в котором держали молодую самочку на продажу.
– Эта… тут такое дело, Артур… – Громила скривился. – Сдохла тварюка-то… По недосмотру. Сожрала не то или специально потравили. Это все шлюхин сын виноват!
Выся аж передернуло. Артур в очередной раз вспомнил, что́ вырастает из таких вот на весь свет обиженных шлюхиных сыновей, и посочувствовал Выползню.
– Да меня здесь не было даже, – пробормотал Высь.
– Где падаль? – Артур отодвинул Выползня и заглянул в стойло.
Морда манисихи – в хлопьях засохшей пены; пасть приоткрыта, длинный язык вывалился, и по нему уже ползают мухи. Сено на полу разметали удары мощных лап, по настилу тянулись борозды – животное в агонии скребло доски. Артур присел на корточки. Что делать – не понятно. Высь-то не виноват, его забота – дерьмо выгребать. Это Выползень недосмотрел, и подозрительно много он кричит, будто отвлечь хозяина хочет, а мозгов не хватает. Нужно коновала[1] Курганника звать, пусть вскрывает дохлую… Ох, досада. Людей Артур не жалел так, как своих манисов. Пока ферма была под его папашей Шакалом, он относился к тварям ровно, даже не любил, а теперь переживал, к недужным вставал ночами, кладки яиц проверял постоянно. И не столько из-за денег – манисы были под его ответственностью, а значит, и в гибели самки он виноват, как ни крути.
– Потравилась, – жалобно повторил из-за спины Выползень.
– Исчезни, – не оборачиваясь, посоветовал Артур, – ступай в лачугу и сиди там. Не отсвечивай. Попробуешь удрать – найду и шкуру спущу. Высь! Подойди.
Рядом зашуршало, и Высь опустился на корточки рядом с хозяином. Тот глянул искоса – парнишка переживал, похоже, из-за Выползня, а может, из-за манисихи, но виноватым не казался.
– Что произошло, знаешь?
Высь обернулся, удостоверился, что Выползень вымелся из хлева и кивнул. Артур подождал, пока парень решится. Высь не отрываясь смотрел на мертвую манисиху.
– Это он ее потравил. Выползень. И на меня свалить хочет. Орал… Убить обещал. Только он тупой.
– А зачем ему нужно было? – удивился Артур.
– Не нужно. Он по дурости. Нечаянно. Тут крысы завелись, вот Выползень ядом всё и присыпал. А о манисах не подумал. Я когда заметил, поздно было, даже Курганника позвать не успел, как она издохла.
Артур поднялся. Ему было досадно: ладно бы происки конкурентов или болезнь – нет же, обыкновенная человеческая тупость. С ней Артур бороться не умел. Подлость и трусость окружали его со всех сторон, полноправно царили на Пустоши, и не было силы, способной вымести их, как сор из избы. Каждый – сам за себя, каждый – сам себе господин, но ферма держится на одном Артуре, на его уме и чувстве ответственности. Именно поэтому здесь хорошо людям и хотят наняться всё новые и новые, и приходится отказывать им ради стабильности. Над Пустошью же нет хозяина.
– Зови коновала, – велел Артур Высю.
И вышел под палящее солнце, под белое небо Пустоши.
Почему коновала прозвали Курганником, доподлинно не знал никто. Артуру рассказывали, что манисов доктор раньше лазал по старым кладбищам и могилам, золото искал, побрякушки, а на развалинах городов – книги… Рассказывали и другое, мол, коновал слегка свихнулся, шарясь по курганам – местам захоронения даже не древних, а пранародов, – силу там думал обрести, а нашел одиночество и легкую сумасшедшинку. Как бы то ни было, Курганник людям предпочитал животных, а живым – мертвых. Был он уже старый, Артуру в отцы годился, здоровенный мужик с обожженным солнцем лицом. Руки – как у кузнеца, говор нездешний, и прошлое неизвестное. В общем, странный человек.
Но дело свое коновал знал. Он пестовал и лошадей, и мутафагов, да и бордельным девкам снадобья выдавал, случись чего.
Артур уважал и побаивался этого человека, пришедшего к воротам шесть сезонов назад (Ника как раз малу́ю носила) и попросившего работу. Сейчас коновал склонился над дохлой манисихой, осматривая ее морду.
– Как есть крысиным ядом потравили… – пророкотал Курганник. – Кто, начальник, не знаешь?
– Выползень, – признался Артур.
Он понимал: Курганник с Выползня шкуру спустит и будет прав. Но оставлять гада безнаказанным или вершить над ним справедливый суд Артур не желал. Нужно отвечать за свои поступки, даже совершенные по глупости.
Курганник почесал выдающийся нос.
– Значит, так, начальник. Нужно весь хлев вычистить, промыть всё, чтобы другие манисы не подохли. А с этим…
– А этого повесим, – решил Артур. – Соберем людей и вздернем. Чтобы другие сначала думали, потом делали.
– Добро. – Коновал погладил оскаленную морду дохлой манисихи. – Тогда до ночи я его не трону. А не повесишь ты – я придушу.
Срочный вызов пришел во время обеда – Лекс вместе с другими офицерами сидел за столом и жевал кашу, заправленную жестким мясом. С другой половины столовой, где питался рядовой состав, доносился мерный гул, командование же чинно молчало. Когда вбежал радист, Лекс чуть не подавился, настолько диким казалось нарушение дисциплины. Первая мысль была: пожар, беда, кетчеры напали. Но радист не выглядел испуганным.
Лекс поднялся из-за чисто выскобленного стола, кивком извинился перед товарищами по оружию. Подтянутые, опрятные, в черной форме Омеги, они ответили лейтенанту вежливыми кивками. Мимо солдат, замолкающих при его приближении, Лекс прошел к выходу из столовой. Помещение длинное, здание одноэтажное, стоит особняком. Окна большие, но ничего за ними не разглядишь – вместо дорогого стекла они забраны шкурами ползунов. Сейчас обедали сто рядовых и пятнадцать офицеров, и это не считая обслуживающего персонала.
Гарнизон напоминал Цитадель Омегу в миниатюре: несколько бараков, отдельно стоящие дома руководства, полоса препятствий, учебный плац, гараж, лазарет, подсобные помещения, и все это – за стеной, увенчанной дозорными вышками. От главных ворот дорога уходила к ферме Артура, земляка, товарища по первым боям… Ворота закрыты, и около них под козырьком замер караул.
Лекс спешил за радистом. Срочный вызов из Цитадели – с этим не шутят. Сейчас всему составу положено питаться, потом отдыхать, а не бегать по солнцепеку. За безопасностью гарнизона следят дежурные. Руководство об этом знает.
Сегодня Лекс – дежурный офицер, случись срочное в другой день, остался бы за столом, и кусок в горло не лез бы от любопытства. О чем еще думать? Служба рутинна и скучна, что, конечно, признак профессионализма личного состава… Но надоедает размеренный быт: тренировки, пища, сон, снова тренировки. Выезды случаются редко, и начинаешь понимать Артура, который ушел со службы.
У связистов было прохладно и пахло озоном. Лекс с удовольствием опустился на табурет, нацепил гарнитуру, щелкнул переключателем и подал голос:
– Лейтенант Лекс. Прием.
– Майор Кова. Срочная радиограмма, – отозвался собеседник, – совершенно секретно, командованию гарнизона.
Лекс напрягся. Он слышал о случаях, когда радистам не доверяли сведения, но сам не сталкивался. А майор продолжал как ни в чем не бывало:
– Провести мобилизацию всех мужчин, способных держать оружие, на территории, подведомственной гарнизону. Явку диких в гарнизон обеспечить не позднее чем через три дня. Должны быть созданы поименные списки вновь прибывших. Дезертиров расстреливать без суда и следствия. О дальнейших действиях будет сообщено дополнительно. Прием.
– Майор, – прохрипел Лекс, – майор, что случилось?
О проекте
О подписке