Сергей Воробьев, штурман К-…4, уже не раз был в походах. На счету лодки несколько транспортов противника и один эскадренный миноносец. Командир лодки капитан 3-го ранга Лапин Петр Владимирович за год войны приобрел авторитет среди своих товарищей по оружию и у командования. Но главное – ему верил экипаж, и его любили по-сыновьи. Командира этой лодки все звали «везунчиком» – были у него случаи, когда лодка чудом ускользала от преследования эсминцев врага после своей удачной атаки. Но командир знал, что без его слаженной команды и опытных спецов никогда бы не выбраться из переделок. Конечно, доля правды была – ему везло, но это было процентов на 10. Повезло ему со штурманом. Воробьев-младший вписался сразу в экипаж. Он пришел на место заболевшего офицера, прямо перед выходом на учения. Командиру ничего не оставалось, как принять лейтенанта и идти с этим неопытным юношей в море. Но и помощник, да и он сам всегда смогли бы помочь Сергею в штурманском деле. Но все оказалось проще. Сережа показал себя специалистом высокого класса. Ни одной ошибки по карте и прокладкам. Все аккуратно и быстро.

Воробьев хорошо подружился с командиром торпедной боевой части – старшим лейтенантом Маловым Василием и командиром дизельной группы Самойловым Игорем. Малов был родом из Москвы, по возрасту почти как Сергей и холостяк. Игорь же был постарше. Женат, у него был сын, и семья была с ним на квартире в Полярном. На базе они жили в одной каюте на ПКЗ. В том первом походе на учебных торпедных и артиллерийских стрельбах и Василий со своей боевой частью отличился, и Сергей со своими тремя подчиненными был отмечен командиром. А по прибытии на базу вечером они долго не могли уснуть в каюте и вели разговоры на разные темы. Конечно, мечтали о карьере, о службе и личной жизни.

У Василия была девушка – она из Подмосковья. Когда-то на даче познакомился – их село рядом с дачным поселком было. Василий показал фотографию – полненькая девушка с короткой стрижкой, светлые волосы и веселый взгляд.

– Мы уже несколько лет знакомы и, наверное, на следующий год поженимся, – сказал Вася и разгладил своими могучими руками фотографию. Самойлов над ними посмеивался и проводил нравоучения по семейной жизни не хуже замполита. Но все это было по-доброму, и никто друг на друга не имел обид. Игорь часто занимал деньги у друзей-холостяков – потребности семейной жизни требовали затрат.

Год в войне показал, что флот умеет защищаться и нападать на врага. Были потери: за войну, надо сказать, из лодок типа «К» Северного флота осталась лишь одна – теперь она на почетном причале в Североморске. Это К-21, командира Героя СССР Лунина Н. А. Не дождались жена и невеста друзей Сергея – над ними сомкнулись ледяные волны Арктики.

В конце 1942 года младшего Воробьева отправили на курсы, и вернулся он на флот уже на должность старпома на лодку типа Щ-…5. Уже в первом боевом походе Воробьев младший был отмечен командиром как грамотный офицер, умеющий принимать решения и хладнокровно выполняющий свой долг перед Отечеством. А уже во втором походе Сергей заменил командира в рубке при атаке на вражеский эсминец. В артиллерийском бою командир был ранен в грудь, и Сергей, приняв на себя командование получившей повреждения от вражеских снарядов подводной лодкой, сумел уйти от снарядов врага и, развернувшись кормой, взорвал корабль противника торпедным залпом. Лодка еле дошла до базы, но дошла!

Семьи дипломатов СССР, эвакуированные из Германии, собрались в Стамбуле через месяц после начала своих непростых приключений. Николай Андреевич нашел свою семью. Глаша вообще уже смирилась с мыслью, что он погиб. Одно ее утешало и поддерживало – нужно сберечь Машу и как там Сергей? Поэтому, когда Воробьев-старший вошел к ней в комнату гостиницы, она просто упала ему на руки, потеряв на минуту сознание. Уже через два дня они все были в Баку. А еще через неделю прибыли в Москву. Там Николая и остальных членов дипмиссии в Германии пригласили в МИД, а Глаша из гостиницы попыталась узнать судьбу мамы Воробьева и Сергея. На удивление, несмотря на бои вокруг Ленинграда, связь еще работала. Она дозвонилась до коммуналки на Васильевском, где жила Фекла Афанасьевна. Она взяла сама трубку.

– Глаша, Глашенька! Как я рада, что тебя слышу. У нас здесь страшно, но я не уеду никуда. Как будет, так и будет. Сережа на Севере. Он старпом, подводник. Только вчера получила письмо. Пиши его полевую почту, – и она продиктовала. – Да, Глаша, у Сережи девушка, очень хорошая – Полина, она меня навещает. Ой, извини, привет Коле и Машеньке, воздушная тревога. Потом поговорим.

Не могла предположить Глаша, что этот разговор с Феклой Афанасьевной будет последний – бомба полностью разрушила ее дом, погубив всех жильцов, они не успели уйти в убежище. Война пожинала свой урожай. Ленинград оказался в блокаде. (900 дней и ночей под постоянными бомбежками и артналетами гражданское население города и воины армии и флота отстаивали город революции. Люди умирали от голода и холода, полуживые, они тушили пожары, производили ремонт оружия и техники, многие рабочие взяли в руки винтовки и вместе с воинами сражались на подступах к Ленинграду. И Полин папа был в их рядах. Много тысяч полегло героев в этой борьбе. Вечная им всем Память и Слава!)

Николая Александровича назначили на должность заместителя командира полка морской пехоты, и он уехал с пополнением через неделю на Карельский фронт. (Так было со многими дипломатами – они сражались в разных боевых частях, и многие сложили головы.) Глафира с Машенькой остались в Москве, где их любезно приютила жена посла – Алевтина Федоровна. Ее мужа направили командовать дивизией на подступах к Москве, и квартира была пуста, а одиночество было невыносимо. Она же порекомендовала Глашу на работу на автозавод, а Машу устроила в школу. Своих детей у них с Владимиром Павловичем не было, поэтому она как-то сразу приняла обязанности и мамы, и бабушки для Маши. Так будет до ее смерти. Мир полон добрых людей, просто они не видны до поры до времени. Но уже было легче, хотя и страшнее. Были адреса полевых почт и приходили письма. И Глаша писала почти каждый день, хотя с работы приходила поздно, уставшая (должность у нее была – выметать за токарями стружку), а еще нужно и с Машей побыть. Хорошо, что Алевтина Федоровна так заботится, и Маша в ее руках.

Письма с флота и с фронта приходили не часто и с большими задержками. Но всегда это сначала был страх, а потом неудержимая радость, что родные люди живы. Маша рисовала картинки и папе, и брату и тоже дописывала в письме свои пожелания. Так шло время.

О гибели бабушки Полина написала Сергею не сразу. Не хотела его огорчать, но потом подумала, что лучше правда. А Сергей дал ее адрес маме, и Полина ответила на письмо Глаши. А было что писать: она с мамой и с Аней эвакуировались в Свердловск вместе с заводом. Полина записалась в школу фельдшеров, и вскоре должна быть направлена на фронт. Она просилась конкретно в госпиталь в Полярный. Но как будет, так и будет.

Подводная лодка Курта Вебера уже несколько дней находилась в волчьей стае на пути конвоя из Великобритании. Несколько немецких подводных лодок выстроились в линию на пути конвоя. Ждали, и при обнаружении одной лодкой кораблей и судов та отправит сообщение в Центр, а тот даст команду остальным атаковать. Атаковать рекомендовалось вместе.

– Шум винтов справа 30,– акустик взволнованно доложил командиру. Курт уже и сам видел в перископ приближающийся конвой. Охрана – три эсминца и один крейсер. Самолетов нет – они должны поддержать суда с воздуха, когда те подойдут ближе к берегу. Свинцовые воды декабрьского норвежского моря высоко поднимали лодку, грозя выдать противнику.

– Погружаемся, глубина – 50 метров. Курс…

На лодку шел один из эсминцев. Курт атаковал первым. Две торпеды из трех выпущенных взорвали корабль англичан. Он видел в перископ, как был подорван и один из транспортов – он раскололся пополам. Люди гибли в холодных водах Арктики. Никто их не спасал. Корабли охранения начали охоту за подводниками, убившими их товарищей. В ход пошли глубинные бомбы. Лодки фашистов рассеялись и погрузились на глубину, в надежде уйти от преследователей. Не всем удалось – в базу вернулись из пяти лодок только три. Лодка Курта по пути домой торпедировала еще один транспорт, видимо, оставшийся без хода после атаки соседей Курта. Вебер дал команду всплыть и нанести удар артиллерией. Комендоры дали по транспорту пять выстрелов, и он начал гореть и валиться на правый борт. Было видно, что люди сбросили две шлюпки и пытаются отгрести как можно от тонущего судна.

– Командир, – унтер-офицер-комендор обернулся на стоящего в рубке Курта, – давайте грохнем этих тварей!

Но Курт приказал – всем вниз к погружению. Старпом Пауль осуждал Курта за мягкотелось по отношению к людям, пытающимся спастись после торпедного или артиллерийского удара по транспортам противника. Он считал, что это нормально – поправ все нормы конвенции уничтожать личный состав погибшего корабля. Но уже не первый раз Вебер проявлял лояльность. Пауль на базе постоянно докладывал командованию о поведении Курта, но те, зная, что генерал-адмирал фон Вебер на хорошем счету у гроссадмирала Демица, оставляли эти доклады без внимания.

После трех походов, правда, Пауля перевели на другую лодку. Курт был на очень хорошем счету, и папа им очень гордился. Он всячески старался способствовать продвижению сыновей, и что-то ему удавалось. Так, его старший уже был командиром нового крейсера и командор. А Курт и сам сумел за короткое время добиться много – он командир передовой лодки. У него уже пять транспортов и два корабля противника на счету. Награжден рыцарским крестом с дубовыми листьями и представлен на прием к гроссадмиралу. Впрочем, такой прием назначался всегда перед назначением на какую-то новую должность или в связи с получением задания особой важности. И Курт понимал, что не зря его отправили в Берлин, а экипажу дали возможность подлатать лодку и отдохнуть в Норвегии.

Шел 1944 год, и на фронтах для Германии все складывалось плачевно. Советские войска давили всюду. Уже война подкатилась к границам рейха. Ну, никак многие немцы не ожидали такого и все еще надеялись на чудо и Гитлера. А Гитлер бесновался дальше. Наверное, он уже понимал, что конец близок, и жестокости с населением при отступлении возрастали. Истреблялись люди в концлагерях, сжигались села и уничтожались достояния человечества.

Флот фашистов не отставал от наземных и воздушных войск. Ставили мины в портах, торпедировали мирные и санитарные суда с ранеными. И если на земле это была политика выжженной территории, то на море политика уничтожения всего, что увидел на плаву не под флагом рейха.

События на Севере – начало наступления советских войск на Норвегию, лишившие немцев многих военно-морских баз – заставили Демица придумывать способы нанесения урона советам там, где они не могли оказать серьезного сопротивления. Так появился план «Укус осы» – рейды ПЛ и эсминцев в Карское море, в устье Оби, Енисея и Лены. На одном из островов в Карском море была сформирована тайно за год база. Там были запасы топлива, продуктов и оружия, одежды и радиостанции. Теперь нужно было открыть операцию и уничтожать советские суда в этом районе, а заодно и наносить удары по портам и населенным пунктам побережья. Наводчиками в таком случае выступали немцы, которые были переселены в эти края. Не все, конечно, но находились среди них пособники фашистов. Сюда забрасывали и диверсионные группы, которые высаживались с подводных лодок и с кораблей. У них были и средства связи, и необходимое оружие, и они поддерживались местными предателями.

Прием в штабе Демица был устроен скромный. Учитывались последние поражения немцев и экономия средств. В зале было человек пятнадцать командиров-подводников. Присутствовали и офицеры штаба, и инспекторы. Так здесь Курт встретил своего отца – старшего Вебера, который возглавлял в то время инспекцию «Север». После торжественной части и вручения наград состоялся небольшой фуршет, на котором произносились речи и тосты, конечно, за фюрера и Германию. На завтра была назначена встреча тет-а-тет гроссадмирала и Курта Вебера.

После фуршета отец увез его домой к жене. Марта радовалась, как ребенок, этому неожиданному отпуску мужа. Она была на пятом месяце и очень гордилась, что у нее скоро будет ребенок. Гордилась она и мужем, его наградами и успехами. Одно пугало – очень много подводных лодок погибло за это время.

Генерал-адмирал утром благословил сына на встречу с Демницем и посоветовал больше молчать и слушать и, кроме того, если это будет что-то супер-секретное, то чтобы Курт его все-таки посвятил. Попрощавшись, младший Вебер шагнул в «мерседес».

Демиц начал издалека. Он расспросил о состоянии подводной лодки, которой командовал Курт. Интересовало его, и как долго он находился в море, и как чувствует лодка себя на предельной глубине. Кроме этого, гроссадмирала интересовали настроения экипажа. Как относятся к гибели товарищей и сегодняшнему положению Германии.

Курт докладывал кратко и емко. Демицу явно нравилась манера ответов Вебера. Когда все было выяснено, командующий спросил, как себя чувствует отец Курта – не жалуется ли на усталость?

– Что Вы, папа в силе и очень настроен по-боевому.

– Верю и сам вижу. Хорошо. Курт, теперь к важному – это секретно…

Сергея вызвали в штаб флота в июне 1944 года. Он уже два месяца исполнял обязанности командира лодки, которая стояла в ремонте. По дороге в штаб Воробьев младший ломал голову – что за причина вызова. Вроде, не провинился и с назначением на командира – нет свободных вакансий – его командир должен был вот-вот выписаться из госпиталя. Может, дома что? Весь в тревоге он вошел в штаб. В коридоре он встретил своего однокашника по училищу – командира эсминца – Гиви Беридзе. Тот, широко улыбаясь, приобнял Сергея:

– Что, и тебя сюда?

– Как видишь. Только не знаю, зачем.

– Да и я в таком же положении – в непонятии. Ну, я думаю, дорогой, все узнаем скоро.

Они доложили адъютанту командующего, и через минут пять их обоих пригласили в кабинет адмирала.