«Средь веселых парней и бравых…»

 
Средь веселых парней и бравых
Был я тоже не как-нибудь,
Но меж пальцев моих шершавых
Ты проскальзывала, как ртуть.
 
 
Я ходил за тобою следом,
Я шептал тебе вслед слова,
Я мечтал, что однажды летом,
Когда вымахнет в рост трава,
 
 
Мы смотреть пойдем за околки,
Что раскиданы за селом,
Как в чапыжниках перепелки
Греют выводки под крылом…
 
 
Не случилось.
Подбит соколик.
Опалила крыло гроза…
За туманом твой скрылся облик.
Потускнели мои глаза.
 
 
При каких ты сейчас пенатах?
Дом соломой, наверно, крыт.
Край богатый, но нет богатых
В том краю и не всякий сыт.
 
 
Хорошо, если живность в стойле,
Если есть кувшин молока,
Если пес у крыльца – в истоме,
Солнцем вымазаны бока…
 
 
Ах, как памятно все, что было,
И не может забыть душа,
Как с подружками ты ходила
Синим берегом Иртыша.
 
 
Отвернула судьба удачу,
Поломала мечту мою.
Вспоминаю тебя и плачу,
Наливаю и горько пью.
 

Молодость

1

 
У Тамарки Костомаровой
Белый бант и шарф муаровый,
Естество, как торжество:
Губы – во! И груди – во!
 
 
Хороша!
Но грустно было,
Не меня она любила,
Не меня под бок брала
И вела на край села.
 
 
Я вздыхал и душу тратил.
Не по нраву был, видать.
Начиналась с темных пятен
Жизни этой благодать.
 

2

 
Но однажды – сон под утро,
Я ее люблю как будто,
Так люблю, что подо мной
Шар качается земной!
 
 
Жар, туман, сумбурны мысли,
Словно ухожу из жизни,
Словно я уже не я…
Ох, любовь! И, впрямь, змея.
 
 
Жар, сумбур, а не немею,
И простой загад имею:
В руку сон, мол, впереди
Этого, хоть пруд пруди.
 

«В лентах синего огня Шаль наброшена на плечи……»

Н.

 
В лентах синего огня
Шаль наброшена на плечи…
 
 
Осень теплую ценя,
Ты опять, зачем под вечер,
На носочках вдоль плетня,
Тихо, лихо, шито-крыто,
От дурного глаза скрытно,
Убегаешь к тополям,
Где светло от звезд,
И видно,
Как, шатаясь, по полям
В шубах розовых туманы
Ходят от скирды к скирде,
Где желанные обманы
Спрятаны известно где.
Каблучками росы маешь,
Раздвигаешь пальцем тьму.
Ты кого под шаль пускаешь,
Разрешаешь все кому?
Шелк бухарского узора…
Спит селенье, спят луга.
Звезды падают в озера,
Превращаясь в жемчуга!
Руки млеют, гаснет слово,
Бьется в жилах кровь-руда…
 
 
А наутро вёдро снова.
Ни росинки, ни следа.
 

«Вновь гудят провода, и шумит непогода…»

 
Вновь гудят провода, и шумит непогода,
За окошками март, с кровли падает снег,
И крестьянин пешней у тесового входа
Рубит лед…
А столетья назад печенег
В эту пору готовил коней для похода,
Потому что весна растопила снега,
И славяне уже расчищают ворота,
И скотину готовятся выгнать в луга.
Будет славный набег!
Но оставим все это,
Семь веков – долгий срок. Уйма календарей.
Новый день, новый график и новая смета,
И проблемы иные стоят у дверей.
А душа так болит! – норовит оглянуться,
Посмотреть на дедов, подсобить им рукой…
Первых мартовских луж серебристые блюдца
Рассыпаются в прах и шуршат под ногой.
Я иду по селу и прошедшее вижу —
Весь я в прошлом! – и любо мне это житье,
Высеваю овсы, крою заново крышу,
Проверяю силки, поправляю копье…
 

«Весенний день……»

 
Весенний день…
В окно смотрю —
Калины куст, ольха, береза…
Смотрю и прозой говорю,
И нравится мне эта проза.
И этак нравится, и так…
А в доме тихо, только в печке
Дрова потрескивают в такт
Мерцающей в лампаде свечке.
Поет сверчок, гудит в трубе,
Скворешник пуст и чалый мерин
С былинкой сенной на губе
Стоит, задумчив и растерян, —
Пора в хомут…
А я молчу,
И на крыльце не появляюсь.
Я по стеклу ногтем стучу,
И, нос прижав к стеклу, кричу,
Что я работать не хочу,
Я нынче прозой занимаюсь,
Что для меня сейчас она
Хмельней работы и вина.
Не горься, мерин, спи родной,
Считай, что выпал выходной…
 
 
А я переверну песок,
И напишу наискосок:
«В белом плаще с кровавым подбоем…»
 

«Я с рассвета на лугу…»

 
Я с рассвета на лугу.
Пороха не берегу.
Влет стреляю – мажу, мажу, а сидячих не могу.
 
 
Это Колька Пустовой
До сидячих сам не свой.
Ходят слухи, что у Кольки, вроде, что-то с головой…
 
 
Долгий путь. Встает луна
От росы пьяным пьяна.
От росы ли, от луны ли голова моя хмельна.
 
 
Я шагаю напрямки.
На плетнях висят горшки.
Я по крынкам не стреляю, мне такое не с руки.
 
 
Не летят и не сидят,
В небо донцами глядят.
Черепки от этих крынок в нашем доме не едят.
 
 
Я за утками ходил.
Сети ставил, рыб удил.
Пуст рюкзак, одна утеха – никому не навредил…
 
 
Утром снова на луга
Сено вешать на рога.
Небо звездно, будет вёдро, самый срок метать стога.
 

Далекое

 
Ах, июль…
Золоченые стежки!..
Неба, солнца и воздуха смесь…
Мы подроем на поле картошки,
Будем печь их в жестянке и есть.
 
 
Ни упрека не будет, ни вздоха.
Подрывать – это не воровать!
До чего же прекрасна эпоха,
Если эту эпоху не знать.
 
 
Вот сидим мы, сопливые люди,
У ночного степного костра,
И луна в оловянной полуде
И строга, и чиста, и мудра
 
 
Озирает нас пристальным оком,
Брызжет синей росой по меже,
И рождается мысль о высоком,
О сакральном почти.
О душе.
 

«Машет курица крылом…»

 
Машет курица крылом:
– Старый дом идет на слом!..
Псина воет, козы скачут,
У коровы глаз косит,
Ребятишки хором плачут:
«Дядя Вова… паразит…»
 
 
Дядя Вова-паразит
Дому трактором грозит!
 
 
Дядя Вова ходит важный.
В животе его арбуз!
Наверху колпак бумажный,
Тараканий желтый ус,
Брюки в масле… сапоги…
 
 
Как нажал на рычаги!
 
 
Грозный трактор! Настоящий!
Карабасово лицо…
Как задрал свой нож блестящий!
Как наехал на крыльцо!..
 
 
Захрустело все, поплыло
В мураву-траву, в ботву…
До утра собака выла.
Что – собака…
Сам реву.
 

Каникулы

 
Волшебник дед Мороз из сосен делал елки,
Которые потом ломали мы на палки…
 

 
…И пахли мои варежки и пальцы
Сосной и мандаринной кожурой…
Каникулы! Мороз!..
Сестренке – пяльцы
И мулине. А я, хоть волком вой.
 
 
Спасали книжки. Половцы и витязь,
Сражение Руслана с головой…
Стояло небо синее, как ситец,
И солнце отдавало синевой.
 
 
Гуляния пронизан мелким зудом,
Я оттепели ждал, но север лют!
А скоро и рождественские будут,
А после них крещенские придут…
 
 
И, как личинка, прогрызая кокон,
Зачитанными книжками шурша,
Я на простор смотрел сквозь стекла окон,
В оттаявшую дырочку дыша.
 

«В березах вязнет золото лучей…»

 
В березах вязнет золото лучей.
Мороз под сорок или даже ниже.
Дым падает и катится по крыше.
Полозьев скрип все ближе, все звончей.
 
 
Обоз зарылся в куржаках, туманах.
Серебряные кони, как в дыму, —
В звенящих сбруях, в ледяных арканах.
И сквозь ресниц пушистых бахрому
 
 
Глядит возница. Весело смеется,
Бьет глухо кнутовищем по пиму.
Я тоже весело в ответ смеюсь ему,
Мол, все путем… А что мне остается?
 
 
Не плакать же. Да и к тому ж мороз
Все слезы выжал. Не осталось слез.
 

«По лезвию каленой стали…»

 
По лезвию каленой стали
Стекла роса и рассвело,
И кони у колоды встали,
И задышали тяжело.
А на поляне, под березой,
В рассветной дымке голубой,
Задерганный колхозной прозой,
С отвисшей мокрою губой
Стоял Гнедко. Не шевелился.
Один. Понур. Мослы… бока…
Казалось – он сюда явился
Из бронзы и стоит века,
Как памятник суровый – быту,
Тоске, налитой по края,
Уздечке старенькой, копыту,
Косматым лентам из репья.
 

Урожай

 
С золотым тугим зерном
Поезда идут на запад.
Грай ворон над полотном.
Дыма шлейф.
Пшеничный запах!..
 
 
Понимая груз по звуку,
По скрипению осей,
Я внизу хожу по лугу,
Я пасу своих гусей.
 
 
Гарь летит,
Вода рябит,
Паровоз в трубу трубит,
Над закатом белый облак
Красным золотом подбит!
 
 
А когда, идти устав,
Остановится состав,
Сквозь бурьян наверх по склону
Подбегу с мешком к вагону,
Сыпану в мешок зерна —
Не ругай меня, страна!
 
 
Шито-крыто, нет погони…
Над водою, над ручьем
Гусь берет зерно с ладони
И гогочет ни о чем.
 
 
Он гогочет ни о чем,
Он не знает что почем,
Что из всех гусей окрест
Только он пшеницу ест.
Хорошо ему, гусю,
Что не знает правду всю…
 

Алейск

 
На пути из Алейска, где березовый лес,
Я присяду на рельсы, а, точнее, на рельс.
 
 
Прогрохочет составов сталь натруженная,
Маслом, хлебом и салом перегруженная.
 
 
Ветер клонит на запад к колоску колосок.
…Как растоптанный лапоть мой разбитый сапог…
 
 
А кругом – красотища!
На пырей и осот
Ветер, падая, свищет и ранетки трясет.
 
 
Принимаю, что вижу, как досаду, как тлен,
Как привитую грыжу, как килу до колен…
 
 
Все увозят, увозят; все везут, и везут.
«Как живется?» не спросят, от нужды не спасут…
 

«Звон комарика……»

 
Звон комарика…
Чхни, да сплюнь!
Хочет кровушки, вот и пьет.
А ведь месяц уже июнь,
Значит, лето вовсю идет.
Да не просто идет – бежит,
За собою в луга ведет,
Не затем ли комар жужжит,
Не о том ли паут гудёт?
Не о том ли крича, грачи
Кружат выводки без потерь…
Сталь упругую наточи,
Косовище к руке примерь!
Солнце – золото в янтаре!
В пышных травах округа вся.
Три недели стоять жаре…
Вот уж вволю накосим-ся!
 

«Время было и останется…»

 
Время было и останется.
Мы побудем и уйдем…
Дождевая туча мается,
Накрывает водоем.
 
 
Лодки, цепи, колья, пристани…
Все в тумане, в пелене.
Посмотри на это пристальней,
Запечалься обо мне.
 
 
Запечалься – я и выживу,
Вновь пройду дорогой той,
Где каталось солнце рыжее
На телеге золотой…
 
 
Дождь пройдет и распогодится.
Век живи, не умирай!
Охраняет богородица
Хлебородный этот край.
 
 
Все поднимем, что обронено,
Все наладим в самый раз,
Потому что наша родина
Проросла корнями в нас.
 

«Восходит солнце, на бугре садится…»

 
Восходит солнце, на бугре садится,
Откидывает жаркую полу,
И золотым лучом, как тонкой спицей,
Проводит по оконному стеклу.
 
 
И в тот же миг окно течет росою,
И мне уже не спится. Не до сна!
Я половицу щупаю босою
Ногой и половица холодна.
 
 
Крыльцо дымится утреннею влагой,
Озноб, входя неслышно под ребро,
И дрожью, и веселою отвагой
Переполняет детское нутро.
 
 
А дом уже живет, шумит и дышит.
Коня в оглобли пятят, ехать чтоб,
И, встряхивая шаль, на влажной крыше
Урчит сизарь, и раздувает зоб.
 
 
Летит солома, взрытая щенками,
Отец седелку на коня кладет,
И кто-то осторожными руками
Меня берет и через жизнь ведет.