«Сентябрь на ветках краснотала…»

 
Сентябрь на ветках краснотала,
Среди полей.
Смотрю – а жизнь нарядней стала.
И веселей!
 
 
Светлее небо и просторней,
И в вышине
Плывет орла кораблик черный,
А по стерне —
 
 
Косая тень его. Чуть дальше —
К реке, в луга
Бегут коровы, как на марше,
Подняв рога.
 
 
Волною это привечая,
Бежит Ишим.
И мы бежим, не замечая,
Что вот – бежим.
 
 
И ветер шарит по осинам
В лесу рябом.
И облака бегут. На синем.
И голубом.
 

«Бьет крылом петух на крыше…»

 
Бьет крылом петух на крыше.
Деревянный, как живой!
Чем он смотрит, что он слышит,
Как вращает головой?
 
 
Я живу под этой птицей,
Скот пасу, коров дою.
Петуха кормлю пшеницей,
Медовухою пою.
 
 
Хорошо мне в этом доме
От иных забот вдали.
Кошка дрыхнет на соломе,
Куры возятся в пыли.
 
 
На заборе крынки, банки.
Печень, вырезка, сычуг…
Если радость, то без пьянки,
Если песни, то – Шевчук.
 
 
Волкодав следит за стадом.
Луг, цветы, пчелиный рай.
И печаль такая рядом,
Хоть сто лет не помирай!
 

«Загляну в колодец – космос…»

В.С.

 
Загляну в колодец – космос!
Крикну – Эй! – ответит голос
Чей-то – эй… – из тишины…
А вокруг по всей поляне
Бродят ежики в тумане,
За туманом не видны.
 
 
Под луной светла гречиха,
Конь пасется тихо-тихо,
Рядом кто-то, волосат,
Шевелится в темных вётлах,
Ведьмы лётают на мётлах.
Лукоморье… Детский сад!
 
 
И среди всего такого
С именем хорошим – Вова,
Ты живешь и знаешь, где
Леший прячется в болотце,
Знаешь, что внутри, в колодце
Ласточки живут в гнезде.
 
 
Ходишь много, смотришь зорко.
Видишь, как восходит зорька,
Как ступают поутру
Вдоль деревни без опаски,
Гуси в розовой раскраске
Рядышком – перо к перу.
 

«Я травы собирал. Меня косило время…»

 
Я травы собирал. Меня косило время.
Оно текло сквозь пальцы, леденя.
И солнце золотых лучей беремя
Несло в охапке, и они, звеня,
Качали травы. Семя осыпалось…
Вокруг меня огромная страна,
Что никому еще не поддавалась,
Трезва от воли, от беды хмельна,
Летела мощно на восток и запад,
Хоть и казалось: не летим – стоим.
Она, неправды чуя серный запах,
Чужим сшибала бошки и своим,
И, выправляя векторы усилья,
Родные побережья не качнув,
Над океаном раскрывала крылья,
На запад поворачивая клюв…
И в самом центре, собирая травы,
Я жил и понимал, как высока
Ее печаль…
Я наварю отравы
Из трав, понятных глазу степняка,
Ливонцам предложу и самураям,
Чтоб на века уразумели то:
Почто мы так красиво умираем,
И если убиваем, то за что.
 

«Полдень пахнет смородиной…»

 
Полдень пахнет смородиной,
Молоком, кизяком.
Закушу огородиной,
Молодым чесноком!
 
 
Ой, ты светлая родина,
Птичий свист над селом!
Тихо скрипнет воротина,
Конь заржет под седлом.
 
 
Светлогривый, игреневый,
Хвост волной до земли…
Дым над речкой сиреневый,
А за речкой шмели.
 
 
Там хлеба золоченые,
Сладкий запах костра,
Там осоки, точеные
О тугие ветра.
 
 
Там колышется марево,
Погонись – пропадешь!
Умотает и старого,
Да и юного тож.
 

«Деньги… деньги…»

 
Деньги… деньги…
Куда бы деться!
Душу спрятать свою куда б.
Повезло мне, что я из детства,
Где из нас был любой не слаб,
Не лукав, и смотрел открыто,
Вот, наверное, потому
Половина друзей зарыта
И вторая глядит во тьму.
С ними вместе смотрю туда же,
Раздвигаю грядущий мрак.
И смешно мне и горько даже,
И порою совсем никак…
А на небе заря покроя
Августовского.
Хороша!
Что, скажи мне, во мне такое,
Отчего ты скорбишь, душа?
Для чего мне досталась эта
Удивительная планета,
Где грущу я и хохочу;
Трачу жизнь —
Получая сдачу,
Удивляюсь: зачем не плачу,
А всё яростней жить хочу?
 

«Некрасивый пейзаж в темных створках окна…»

 
Некрасивый пейзаж в темных створках окна.
Тарахтенье машин с пробуксовкой и юзом,
И транзит облаков с шевелящимся грузом
Над великим Союзом…
Была же страна!
 
 
Но порушили.
          Кто?
Да свои…
          У, тоска…
Жалко?
          Нет.
Почему?
          Потому что не горе.
 
 
Но угрюмее жизнь, и дороже треска,
И навряд ли поедешь теперь в санаторий.
А назад не хочу…
Я смотрю из окна —
Перспектива дороги темна, и над нею
Одинокая птица.
Видать, и она
Это родиной тоже считает своею.
 

«В белые ночи рыбак без улова…»

 
В белые ночи рыбак без улова.
Небо чухонское близко и блекло.
Дождь не кончается. Снова и снова
Сыплет и сыплет. Округа промокла.
Крыши пробиты. Проселки раскисли.
В голову лезут недобрые мысли.
Водка закончилась. Ходики встали.
Тот, кого жду я, ошибся дорогой…
 
 
Здесь я!
Открыты и двери, и ставни!
 
 
А над коньком моей кельи убогой,
Серой от серых дождей, во весь дух
Крыльями бьет деревянный петух.
Бьет и орет от зари до зари,
Слышно, наверное, даже в Твери…
 
 
Где же ты шляешься, черт побери!
Ты, кого жду я?..
 

«Там, где ясени да тополи…»

 
Там, где ясени да тополи,
Мы с тобой ходили-топали,
Обнимались под березою,
Целовались под осиною.
Я любил тебя, курносую,
С тонкой талией осиною.
 
 
В ней, осиной, столько пагубы!
Я боялся – не сломалась бы.
Обнимал тебя и стискивал,
Слышал пальцами исподнее,
И пьянел от тела близкого,
Чуя действие господнее.
 
 
Как тропа свернула в сторону,
Ни сороке и ни ворону
Не расскажем, пусть, летаючи,
Век живут, о том не знаючи.
 
 
Ах, бретельки эти крепкие!..
А репьи такие цепкие,
Но меж них цветы медовые —
Лепестки-головки-маковки —
Всё для нас,
И мы готовые
Хоть для счастья, хоть для каторги!
 
 
…За рекою даль туманная.
Над рекой заря обманная.
От зари осины красные!
Как они в ладоши хлопали!
С ними хлопали и ясени,
И меж ясенями тополи.
 

«Вечер окна зажег, расплескал кружева…»

 
Вечер окна зажег, расплескал кружева,
Самоварную высветил медь.
От копеечной свечки сгорела Москва,
Нам с тобою без свечки сгореть.
 
 
Тени кружат, тиктакают время часы —
Неподкупный бездушный конвой.
И слезится стекло чистой каплей росы,
Да за печкой шуршит домовой.
 
 
Что он шарит в потемках – поди, разберись!
Чем пустой набивает карман?..
Перепутались руки и пальцы сплелись,
И глаза застилает туман…
 

«Полдень. Ласточка мается…»

 
Полдень. Ласточка мается
Вдоль стрехи, вдоль окон.
Солнце набок повалится
И пойдет под уклон.
 
 
И поедет, покатится
По стерне, по меже.
Станет щуриться, ластиться,
Глядь, и вечер уже.
 
 
Глядь, и звездочка в форточке,
Влажный дым на листах…
Ты придешь в новой кофточке,
Вся в духах и цветах;
 
 
Вся в шуршании шелковом.
Не кружись, голова!
А за волоком Волковым
Нынче в пояс трава.
 
 
Хмелем диким повитая,
Мыта божьей росой,
Ни копытом не битая,
Ни серпом, ни косой.
 

«Всё проходит в жизни, но не это…»

Н.

 
Всё проходит в жизни, но не это.
Не зови, не плачь и не жалей…
Ехала околицей карета,
Слушала, как свищет соловей.
 
 
В той карете золушка Наталья
Ехала нарядная на бал.
В три колена соловей каналья
Песню загибал и разгибал.
 
 
Завивалась песня, развевалась,
Верною дорожкою вела.
И звезда хрустальною казалась,
И луна серебряной была.
 
 
Как свеча! Вся в трепете и свете.
Веером развернуты лучи.
Не бывало отродясь на свете
Вот такой серебряной свечи!
 
 
При такой – да с принцем! – обвенчаться!
Башмачки росою оросить…
Той дороге быть и не кончаться,
Башмачки вовеки не сносить.
 

«И пошел я гадать к гадалке…»

 
И пошел я гадать к гадалке,
К молодой, еще не жене.
Наигрался с гадалкой в салки,
И сказала гадалка мне:
 
 
– Угонял ты меня, старался,
Только знаешь ли, дорогой,
Ты не выиграл – проигрался,
Не бывать тебе с той, с другой.
 
 
Жемчуга у нее, рубины,
Гребней золото в волосах,
Только слаще моей малины
Не отыщешь во всех лесах…
 
 
Нагадала и угадала.
Я за жизнь на своем пути
Ягод сладких сорвал не мало,
Только слаще не смог найти.
 

«А в том краю царила кутерьма…»

 
А в том краю царила кутерьма,
Стонала Колыма,
Шумела вьюга…
Когда бы мы не встретили друг друга,
Я б жил как жил и не сошел с ума.
 
 
Я столько лет томился и мечтал,
Писал поэмы, сочинял свиданья,
Я сам себя отковывал в металл
И в мыслях возводил такие зданья —
 
 
С особыми – и тщаньем и трудом!
Рубил концы, клепал замки железны…
Скажи, и я разрушу этот дом,
И выведу тебя из этой бездны.
 

«С тяжких веток яблоки падают и падают…»

 
С тяжких веток яблоки падают и падают,
Пахнет спелой осенью в поле и в саду.
Падают и падают, падают и радуют,
Водят счастье за руку – не беду.
 
 
Утки над озерами взад-вперед мотаются,
Ночью волки серые рыщут по логам,
Ходят гуси по двору – перья осыпаются,
Серые – к распутице, белые – к снегам.
 
 
Я перо гусиное лезвием отточенным
Очиню по правилам, как учил поэт,
И строку грядущую я начну отточием
Ровным как по первому снегу лисий след.
 
 
И слова закружатся, и мотив завертится…
Выпадает всё-таки в жизни благодать:
Со стихом намаяться, в нем с тобою встретиться
И успеть все яблоки до утра собрать.
 

«Когда я милых дам целую под вино…»

 
Когда я милых дам целую под вино,
И глажу руки их, и трогаю, где можно,
Я думаю, за что судьбою мне дано
Такое на веку…
И снова осторожно
Спускаюсь в тот же рай и наполняю вновь
Сверкающий бокал сверкающим игристым,
И если зрю рисованную бровь,
И голубя, с небес летящего со свистом,
Чтоб ветку мира бросить нам к ногам,
И нашу жизнь наполнить новым светом,
Я говорю спасибо всем богам
За то, что повезло
Родиться в мире этом.
 

«Я, конечно, восстану из пепла……»

 
Я, конечно, восстану из пепла…
Только главное в жизни моей,
Чтобы ты от любви не ослепла,
Этой яростной новой твоей.
Для меня это рана и рана!..
Я ладоней касаюсь твоих
И грядущее – как из тумана,
Где не видно тропы для двоих —
Только узкая стежка над краем,
Только зыбкая тень на ветру,
Где трепещет костер, догорая,
И никто не подходит к костру…
Вот такая элегия, лада.
Но когда допишу, допою,
Ты исчезнешь, грядущему рада,
И оставишь меня на краю,
Над обрывом…
Но в памяти снова
Ты мне явишься – память жива! —
И хорошее вымолвишь слово,
И горячие скажешь слова…
– Помнишь? – Помню…
– Ты рада ли? – Рада!..
– Как тебе на другом берегу?
 
 
Может быть, ты та самая правда,
Что уже я найти не смогу.