– А чего – пашем, помолившись. Четыре версты на этой неделе покрыл! – И спросил с неуемным любопытством: – А ты сколь?

– Одну вычти. Скотство – болотина попалась, корячились, как в роддоме (Толя не мог скрыть довольство). И по этому поводу мы устроим нынче конец мира! – Сдержанность Толи Костя обескуражил так: – Я угощаю – подлевачил чутка на бензине.

Ресторан местного масштаба – без выкрутасов, но с оркестром. Дядя, например, пышноусый усердно дул в саксофон – как у людей. Наши соколы сидели вдвоем за четырехместным столиком (зал пока был недобран).

– Привет, Мишка! – сделал ручкой Костя в ответ на приветствие от соседнего столика. Пояснил Толе: – Местный. Я им кой-чего подтягиваю: бензинишко, спиртовое когда… – Костя внимательно посмотрел на товарища. Наклонился к нему. – Слышь? Мы это дело в паре с нашим летехой крутим. Я нынче в отлупе, так что давай ты – свято место…

– Я ведь старой веры, Костя. Как-то… не того…

– Ну, дорогой, у меня тоже Вера была – молодая, правда. Не корысти ради, будущей семьи для. – Костя широко улыбнулся. – Не терзайся – добро-то народное, народу и пользоваться. А мзда – это, считай, государственная дотация.

Уж пусты стали тарелки, казались рисованы маслом лица посетителей – вязконькая дымка лиловела в сумраке зала. Только что улеглась музыка, подошел Костя и уселся за столик, сходу укорил приятеля:

– Что ты, ей бог, как… недоделанный. Пригласи какую – оторвись по полной! Перед женитьбой положено.

Толя застенчиво пожимал плечи, смущенно оправдывался:

– Да я, вроде… не того…

– Выкладывай – присмотрел кого?

Анатолий поник, бубнил:

– Кончай, Костя – не мои это дела. У меня Лида.

– Стало быть, за нее, – благорасположенно согласился Костя, поднимая рюмку.

Выпив, Толя обратился к товарищу:

– Слышь, Костя, я вот обратил внимание. Ты когда отходил, с парнями балакал, на тебя одна шибко пялилась. Знакомая, верно?

– Которая?

– Да вон – в углу сидит с толстым дядькой. Статная такая.

Костя обернулся.

– Светленькая, что ли? А-а – та еще чувичешка. – Возвратил голову. – Вообще-то лично я с ней не знаком. Вот лейтенант наш – проверил… А здесь она известна: по командировочным ударяет… – Щерился. – Глянулась что ли?

– Не-е, – мычал Толя пугливо и напористо. Оправдывался: – Так просто – шибко знойно она за тобой доглядывала.

– Да? – Костя с любопытством еще раз обернулся, оглядел особь. – Таки мы и спросим, какую деталь гражданка рассмотреть желает.

В плотных сумерках, по скромной на архитектуру улице, тронутой убогим светом редких фонарей, передвигались трое – в лужах тонула полоска зари. Константин держал за талию девушку (светлые волосы говорили о выполненном обещании), Толя несколько сзади, отрешенно и молчаливо дополнял композицию. Вольного свойства эскапады Кости, отзывчивый хохоток девицы сопровождали путешествие.

– Толяй, дай-ка прикурить! – Костя на мгновение отошел. И близко наклонившись к приятелю, тихонько доказывал: – Ты ситуацию поддержи. Сейчас по порции замахнем, и ты потом на часок свали. Ну, дескать, в красный уголок – кино важное по телеку дают, хотел посмотреть. Я за час управлюсь – отвечаю.

– О чем речь! – вполголоса, но горячо потворствовал тот.

Вошли в вестибюль гостиницы, за стойкой администратора сидела толстая тетка, вязала. Равнодушно глянула поверх очков, буркнула Косте:

– Лейтенант твой звонил, завтра к вечеру появится. – Относительно посетительницы не заикнулась, очевидно, явление обычное.

– Лады.

Вот уж устроилось дело. Номер насытился темнотой, пыжился уголек сигареты – угадывались контуры лиц Кости и устроившейся на его плече девушки.

– Ты видный, на тебя многие девки глаз положили, – объясняла сложившиеся позы претендентка.

– А мне что следует положить? – квело вякнул Костя.

В это время раздался скромненький стук в дверь. Костя шумнул:

– Да-да! Толя, ты? Не заперто.

Крякнула дверь, в просвет застенчиво юркнула фигура.

– Я не помешаю, я тихонько, – шепотом оправдывался Анатолий.

– Да какая помеха, – отвечал Костя. Звучно зевнул, выпростал из-под головы девушки руку, повернулся на бок – спиной к ней.

Утро, пробуждение. Одевание, процедуры, прочее. Сказать есть, особенного стеснения девушка не проявляла: вполне хозяйски и привычно передвигалась по комнате и вне. Впрочем, сам Костя ее поощрял:

– Надюха, чайку сейчас самое то. Сообрази, милая.

– А где что? – изъявила готовность девушка.

– Все на подоконнике.

Пили чай. Толя, улыбчивый и все еще застенчивый, участвовал. Его учтивое внимание к Наде имело место. В конце чаепития Костя изложил:

– У тебя, Надь, какие планы? Я, ты знаешь, даже проводить не смогу – край в часть надо. Собственно, Толик проводит. – К нему: – Ты как?

– Без разговоров, – радостно сообщил тот.

– Прекрасно, только уж поразговаривай.

Надя без тени замешательства объявила:

– Вообще-то, я совершенно домой не тороплюсь.

– Так это просто замечательно, всё в ваших руках. Анатолий Иваныч, уж ты давай поджентельмень. А как ты хотел – приличия обязывают!

Толя не в состоянии скрыть удовольствие с улыбкой пожал плечами, доказывая полную готовность. Костя вскочил, поспешно накинул уличное, сопровождал:

– Уж вы не обессудьте – дела. Мы люди военные.

Вечер этого дня получился сырым – за Костей, который подходил к своему номеру, тянулся влажный след. Остановился подле двери, достал ключ, однако в скважину не вставил, а раздумчиво почесал нос. Постучал – за дверью тишина. Еще разок – то же самое. Костя покрутил ключом, вошел – комната была пуста. Беззаботно разоблачился – «ты уехала в знойные степи, я ушел на разведку в тайгу», мурлыкал под нос – пошли предсонные дела.

Утро – родная картина с машиной, солдатами и лейтенантом. Костя лейтенанту, с улыбкой:

– Слышь, а Толя мой туда же – ходочок. Не ночевал нынче.

– Думаешь, с Надейкой?

– Не иначе, где еще!

Лейтенант одобрительно хихикнул:

– В тихом омуте…

Другой вечер – прошелестела неделя – напротив, оказался сух, крепок и вязок, как черемуха.

– Тетя Валя! – шумел, войдя в гостиницу, Костя тетке с вязанием (он в рабочем, понятно, что только из тайги). – Как обещал, напластал твоих трав. Все по науке… – Клал перед ней сверток. – Что мой друган – на месте? Ключ далеко доставать.

– Спасибо, Костик, – благодарно приняла сверток служащая, – жену тебе смирную. – Кряхтя, сунула сверток под стойку. – Чудит твой сосед! Нету, и всю, почитай, неделю не жил. Как ушел с той цацой, так и не ночует… Раз, было, появился – пьянющий в дробоган. Проспал сутки и опять исчез.

Поползли удивленные брови Кости, резюмировал обстоятельство недоверчиво:

– А вот такие мы – на покушать скорые.

Или, скажем, Константин с лейтенантом прогуливаются по улице. Сетует офицер:

– Сегодня, похоже, мы в пролете. Машка с Лизой в отпуске – на юга, говорят, укатили.

– Черт, жалко – у меня номер как раз пуст, так и не появляется Толя. Кстати, как он? Я уж и облик его забыл!

– Да артист твой Толя! Бухальщик, оказывается – туши свет. Как случился с той Надей, так и не просыхает. Намедни вообще пару дней задвинул. Турнут его, похоже.

– Хах, надо же! – искренне удивился Костя. – Любовь – зло, станешь и козлом.

Чтой-то мы дюже отклонились, чавой-та мы увязли в Кыштымских дебрях. А как уютно на девятом-то этаже, да в кухоньке с сакраментальной принадлежностью. Таки и возвратимся в начальный антураж. Рассматривал сны Борис, Вадим сосредоточенно внимал Косте. Лицо рассказчика держалось прямо и неподвижно, однако взгляд на слушателя не попадал, был почти трезв и вдумчив, локоть упирался в стол и пальцы возили по подбородку. Тон его оставался умерен, чуть заметная хрипотца прибавляла рассказу сокровенность.

– Вскоре, однако, Толя образумился. Начальство его начало жаловать, потому как пахал парень зверски. Виделись, впрочем, мы не часто, вымолил он себе на дальней точке работать, другой раз даже на выходные не возвращался. Ближе к новому году я из тех мест сдернул.

Костя опустил голову, положил на стоящий перед ним сосуд взгляд, опустил руку, покрутил за ободок рюмку. Поднял голову:

– Прошло ну… года два. Заделался, значит, я на отпуск туристом, путешествующим по Волге на пароходе. Жизнь – самая стоящая…

По державной реке снуло скользил белый, пригожий пароход. В небе бесцельно маялись пузыри облаков, мельхиоровой рябью блестела вода, настырно верещали юркие чайки. На верхней палубе расположилась компания, в шезлонгах развалились загорелые девицы и молодые люди в купальном. Лениво потягивали пиво, соблюдали беседу либо наблюдали за игроками: за столиком, на котором сосредоточились шахматная доска и часы, сидели Костя и противник. Над доской и часами мелькали руки – блиц.

– Вот дьявол, – обиженно причитал Костя, чередуя с соперником удары по часам и часто заглядывая в циферблат, – по времени попадаю.

Откинулся по окончании своего регламента, сокрушался:

– Согласись, Серега, с ладьей окарался, а выигрыш мой был!

Оппонент, соболезнуя, разводил руки:

– Пива с тебя полящика – как с куста!

Костя, собирая шахматы и набирая озорство в глазах, досадовал:

– Махоркой надо было обкуривать – как Ласкер.

– В ящике двадцать бутылок, – вальяжно отвалившись на спинку стула, уточнял Сергей. – Разделить пополам – получается десять.

– Как думаешь, в буфете махорка есть?

– Из холодильника я предпочитаю.

– Ладно уж, психолог ты наш, поизгаляйся сегодня, – бормотал Костя, – все одно завтра реванш!

Костя встал, лицо быстро набрало умиротворенное выражение, тронулся к ограждению палубы. Походя, сообщил сидящей девушке:

– Пани, вы нынче невозможная уродка.

– Нахал! – беззлобно шлепнула его полотенцем девушка.

– Ну красотка, Лёль, – наклонился он к ней, – урода – красота по-польски.

Подойдя к краю палубы, Константин поднял и завалил руки за голову, подставил грудь солнцу. Беззаботно напевал песенку. Отсутствие мыслей и, стало быть, усердный покой благословляли этот румяный час. Парень оперся на ограждение, затеял придирчиво оглядывать народ на нижней палубе. Вдруг напрягся.

– Елки зеленые, – воскликнул он, – никак Толяй!.. – Вглядывался. – Он – точно. – Резво двинулся к лестнице, ведущей вниз.

Действительно, это оказался кыштымский Анатолий. Обратим внимание, имело место изменение облика: светилась седая прядь, бугрили лоб назойливые морщины. Костя подошел сзади, положил на плечо приятеля руку, объяснил жест:

– Или здорово жисть, или я – последний с краю.

Толя развернулся – движение ровное, степенное. Узрев Костю, тотчас поплыл лицом:

– Вот уж никак не ожидал. – Молодой человек был явно ошарашен, качал головой. – Надо же, где встретиться довелось! – Тряс Костю за плечи. – Ну здравствуй, братишка!

Костя, сильно улыбаясь, откидывал голову назад, клал ее в стороны, рассматривая:

– А ты, парень, изменился, – установил голову, простил: – Ну да всё в дом. Во-первых строках – ты как здесь, и почему я тебя раньше не видел? Я на корабле с первой пристани.

Толя обстоятельно докладывал:

– Так это, вчера сели, в Самаре. Мы до тетки, пару остановок – решили поглядеть на Волгу. – Спохватился: – Ты вот познакомься. – Отодвинулся и открыл молодую женщину непримечательного облика. – Это и есть Лида… ну, я рассказывал (легкое смятение пробежало по лицу). Была невеста мне, а теперь жена. – Объяснил Лиде: – Вот он самый – Костя. Я писал, по Кыштыму напарник и душевный человек.

Костя кивнул головой.

– Наслышан, наслышан – настолько, что именно такой и представлял… Прокатиться на пароходе – это вы верно надумали. Природа обалденная! – Бросил взгляд на берега. – Да и с погодой угадало. – Повернулся к Анатолию. – Давай, рассказывай – почем и какого рожна!

Вдруг с верхней палубы раздался возглас, сделала его миловидная девушка:

– Костя, ты куда мою сумку подевал?

– Погоди! – аккуратно крикнул ей Костя. Опустил взгляд к Толе. – Слушай, вечерком посидим? Тут (сделал оправдательную улыбку) надо отлучится.

– Ну, о чем речь!

Костя, отходя, шутливо погрозил пальцем:

– Готовь обстоятельный отчет за прошедший период.

Вечером Константин и Толя стояли на самом носу парохода. Золотом сияла величественная лава реки, шаял изрытый оспинами воронья и подпаленными струпьями облаков закат – красота сумасшедшая. Костя жадно набирал происходящее в глаза, прикладывался изредка к бутылке пива, говорил искренно:

– Ну что, я за тебя рад безмерно. И папаней стать – это ты клёво придумал. Сколько еще говоришь – три месяца попусту ходить?.. – Сделал глоток из бутылки, глядел беззаботно вдаль. – А я не созрел. Впрочем, есть предмет. Прежде всего, Галина зовут, а это, брат, имя женское… – Лицо Кости набрало серьезное выражение. – Понимаешь, надо жениться, иначе изотрусь. А Галка – девка подходящая. Я на тебя с Лидой нынче посмотрел и умиление царапнуло. Рад, словом!

– Да, Лидок у меня вещь, – проговорил Толя тускло. Повернулся, голос чуть приподнялся. – А что за парень все с тобой – друг?

– Приятель. Он хоть и земляк, но познакомились здесь, на корабле. Классный чувачек, Сережка Шумахер – белая кость… (Погорячее) Слушай, но как он девиц снимает – уж на что я не последний, а до него далеко! Впрочем, психотерапевт, даже гипнозом владеет.

– Нда, психика, – тихо проговорил Толя. Поник головой, помолчал, вздохнул тяжко. – А с Надюхой-то… в Кыштыме… – В голосе появилась хрипотца. – Сволочь я!

Костя попытался сбить:

– Брось, Толик! Обычные дела. Не тем тратились, за которое казниться можно.

Стояло непростое молчание. Наконец Толя поднял голову и начал. Первые фразы дались трудно – говорил хрипя, ломая голос:

– Вот что, Костя, это хорошо, что я тебя встретил. Боле рассказать некому, а держать шершаво… – Откашлялся, голосовой механизм набрел на чистый звук. – Что там со мной произошло, сам не пойму. Дым! По сию пору… начинаю вспоминать – дымка…

В уральском городке Кыштыме произошла поздняя осень. Небо висело гадкое, с безразмерной, тянущей на пашню тучей, едва зеленоватой и будто прокисшей, казалось, солнце навсегда утонуло в ней и жизнь мало что сулит. И ветер шел недобрый, мокрый, чудилось, туче мало погубленного солнца и она дышит недугами, скверным отношением к людям. Подобной обязанностью были наделены грубые, скользкие звуки. Наконец длинные и повсеместные лужи морщились и сильно вносили впечатление одра в окружающее.

В осени состоялась убогая однокомнатная квартира. В ней присутствовали рассохшийся пол с вытертой краской, беленные без рисунка облупленные стены – в углу ерзала скисшая паутинка. Существовали: стол без скатерти, три стула (один комолый), громоздкий, но без видимых изъянов шкаф с зеркалом в частых родинках. Со стены обиженно ворчал приемник – телевизора не наблюдалось. В комнате находились Анатолий и Надежда. Она в домашнем халате полулежала на кушетке (голова опиралась на вертикальное предплечье), неприбранные волосы лазали по лицу, мутный взгляд рассеянно и вяло ездил по полу; Толя в майке и мятых брюках (тапки на босу ногу) мотался по комнате.

– Не уезжай. Ты знаешь, я не могу одна, – говорила девушка, голос выбрался недужный.

– Ты совсем рехнулась, – раздраженно доказывал Толя, – это же военная часть! Пусть я гражданский, но начальство-то – служба! – Опал. – И без того почти неделю прогулял – спасибо, Костя лейтенанта нашего уговорил поручиться. Нет, никак не получится.

Скрипел пол под ногами мужчины, нудило радио.

Надя села, убрала с лежака ноги. Молчала, лицо было пустым. Неожиданно глаза расширились (взгляд не отставал от пола), пальцы часто задвигались, царапали кушетку – визгливо, неприятно отчеканила:

– Я не мо-гу од-на!!

– Заткнись! – Толя остановился, злобно развернулся к ней. Вдруг подскочил, лицо перекосило ненавистью. – Ты же мне всю душу вымотала! Ты же… – Тряс перед своей грудью сжатые кулаки. – Сссука!!