Цитаты из книги «Прокляты и убиты»

Будучи деревенским красавчиком и маломальским гармонистом и плясуном, был он большой волокита, отчего сомневался во всех женщинах, в том числе и в маме.

Сортиры двадцать первого полка задуманы и попервоначалу строены были добротно, с уважением к архитектуре. Из досок, внахлест набитых, с односкатной тесовой крышей, чтоб клиента не поддувало с боков, не вьюжило снизу, не мочило сверху. Внутри все тоже тонко продумано: длинный постамент из крепких плах, на нем сотами в ряд круглые дырки, довольно обширные, чтоб и при шаткости не мазал стрелок, палил в самое очко.

Ну, во-первых, авторы писем невнимательно читали классиков, в особенности их письма. Во-вторых, не ручаюсь за Тургенева, а все остальные товарищи, изведав нашей мерзопакостной жизни, послужив в нашей самой страшной армии, да еще повоевав в ней солдатом в окопах, а «не с лейкой и блокнотом», тоже бы не выдержали этикету и крыли бы все на свете, не подбирая салонных выражений, Лев же Толстой, при его норовистом характере и мужицкой прямоте в отношении к слову и российскому политиканству, еще и «зеркало революции» утюгом разбил бы.

Но то, что повидал я на войне, в общем-то не вмещается в разум, потому как тут же сойдешь с ума, осознав все увиденное и пережитое. Больше всего меня удручало и повергало, нет, не в ужас, не в недоумение, а в полную прострацию – это надругательства над трупами немцев. Иногда полевые немецкие похоронные команды не успевали убрать трупы; наши похоронные команды и вовсе забывали это делать. Они шакалили на полях боев, выворачивали у убитых карманы, обшаривали; без разбора у своих и не у своих убиенных клещами вытаскивали золотые зубы и коронки, обрубали лопатками пальцы с дорогими украшениями. Сплавщик, что надругался над мамой в 31-м году, был не одинок. Походившие под коммунистами и в коммунистах, побывавшие в лагерях и удушающих тюрьмах, кадры эти сплошь не знали жалости, не питали уважения ни к живым, ни к мертвым, о прочем и говорить уж не приходится. Лежат вояки немецкие в грязи, в лесу, в поле, раздетые донага, если в кальсонах, то они непременно стянуты до колен, на лобках

но только одна за другой его жены мерли. И дело дошло до того, что ни в одном овсянском доме, ни одну девку в роковой дом не отдавали. Я не помню, где был первый дом деда, но тот, что был построен в начале двадцатых годов на берегу Енисея, помню довольно ясно, дом этот есть на фотографии овсянской школы. Судьбе было угодно часто шутить надо мною, и, не иначе как в шутку, первоклашкой ходил я в родной дом. Сейчас на месте этого давно сгубленного дома стоит двухэтажный особняк, построенный местной самогонщицей для своего сыночка, тоже промышляющего подпольным торговым делом и отравляющего впавших в пьянку паленкой, то есть древесным спиртом. Ему уже и самогонку гнать не надо, хотя под домом он устроил целое бетонное помещение для самогонного цеха. Вероятно, сейчас там склад с бочонками травленой жидкости. Ну да бог с ними, с этими жлобами, что заполонили мое родное село, наседающими на него со всех сторон особняками, виллами и современными дворцами. А когда-то наш дом с первою в деревне терраской был самым видным и, однако, самым шумным. Дед Павел, устремясь к торговому делу, сшибал какие-то подряды, пытался проникнуть в потребиловку и винополку, на недолгое время проникал, но в силу сверхобщительного характера и склонности царить в винополке не

Виктора Некрасова, Василия Быкова, Константина Воробьева, Юрия Бондарева, Григория Бакланова, Кондратьева, в которых «хоть какая-то часть правды о войне открывалась».

разговорами, а то и лапой в штаны. С сорок-то первого года на фронте маящуюся, ее уже вдосталь налапали, грязными ногтями исцарапали, обтеребили, словно цыпушку… Чуть угревшись, Нелька задремала, благодарная лейтенанту за то, что он ее воспоминаниями больше не тревожит. Не хочет она никаких воспоминаний, устала от них. Дождаться бы скорее подругу – это главное на данном этапе войны. Фая – ее жизнь, ее сестра, ее надежда, опора, как и она Фае. В сорок первом, с дней окружения свела фронтовая судьба девушек и развела лишь один раз, когда Нельку ранило под Сталинградом. Фая держалась все время поблизости, затем они без особого труда объединились. Нелька Зыкова происходила из рабочей семьи, отец ее работал в прославленно-революционном месте – в Красноярском паровозном депо, котельщиком, ремонтировал и очищал от накипи паровозные котлы. Чего уж он с этими котлами утворил – ни за что не угадаешь – там и вытворять нечего, антикипин, в который входит каустическая сода и дубовая кора, даже не воровали – никуда сей химический элемент не пригоден. Может, котел хотел взорвать работяга? При выходе из депо, через деповские ворота локомотив выпускал пар пеногасителем, и тут бы машине взорваться, но бдительные органы не допустили того чудовищного акта, целый выводок деповских деятелей и работяг загребли и немедля расстреляли за военным городком, возле скотом отоптанной речушки Бадалык. В семье котельщика Зыкова велись одни девки, четыре штуки, да еще пятая женщина – мать, Авдотья

молчаливых рассуждений: – Изо всех спекуляций самая доступная и оттого самая распространенная – спекуляция патриотизмом, бойчее всего распродается любовь к родине – во все времена товар этот нарасхват. И никому в голову не приходит, что уже только одна замашка – походя трепать имя родины, употребление не к делу: «Я и Родина!» – пагубна, от нее оказалось недалеко: «Я и мир».

останавливался, не упал бы. Кормились вместе на лужайках и болотинах. Однажды наткнулись на дорогу, на ней машина, без горючего, в кабине раненый шофер. Какое-то время конь вез двоих раненых, но потом стал падать, и тогда второй раненый решил увести, украсть коня, но конь не хотел идти за христопродавцем, засопротивлялся, заржал, и злоумышленник решился застрелить конягу – чтоб никому. У Бармина был с собою пистолет, он заставил напарника бросить оружие и покинул его, уехал. «Но кровью брата своего, слава Богу, сам себя не запачкал».

Тогда конь опустился перед человеком, чтобы тот взобрался на него… и поехали бедолаги на восход солнца. Солдат с конем все разговаривал, разговаривал сиплым шепотом, чтоб тот не