Цитаты из книги «Пастух и пастушка»

На этом же кладбище было еще три свежих креста с надетыми на них рогатыми касками. Малышев, возвращаясь в хутор, с глухим рычанием бросился на тополевые кресты, пустившие побеги, выворотил их, покидал за ограду, туда же пустил и ржавые каски. Они громко звякнули в темноте.

Ночью, без шума, без лишней возни, под звездами схоронили Карышева, сделали крест из жердей, и последний приют алтайского крестьянина как-то очень впору пришелся на одичалом хуторском погосте, реденько заселенном разномастными крестами и каменьями с непонятной вязью слов, придавившими чьи-то древние могилы. Кусты бузины клубились на закрайках погоста, низкий колючий терновник, уже набравший цвет, окаймлял его вместо ограды. С единственного старого дерева, стоявшего среди могил, шарахнулась в темноту зловещая птица.

Ох-хо-хо-оо-о, – вздохнул Карышев, соскребая густо налипшую черную землю с изношенных ботинок. – Этой бы земле хлеб рожать. – А ее сапогами, гусеницами, колесом, – подхватил кум его и друг Малышев. – Да-а, ни одна война, ни одна беда этой прекрасной, но кем-то проклятой земли не миновала, – не открывая глаз, молвил Корней Аркадьевич Ланцов.

Мне часа хватит. – Лейтенант как будто и не обрадовался. Терпел он долго, минуты своей ждал. И чего и сколько в нем за это время перегорело… – Давай адрес. Надо ж документы выписать. – А я не знаю адреса! – Не зна-а-е-ешь?! – Фамилию тоже не знаю. – Лейтенант опустил глаза, призадумался. – Мне иной раз кажется – приснилось все… А иной раз нет.

Ты вот что, парень, не дури-ка! Тоска прожгла глаза лейтенанта. Никакие слова ничего не могли повернуть в нем. Он что-то уже твердо решил, а что он решил, замполит не знал и повел разговор дальше, про дом, про войну, про второй фронт, надеясь, что по ходу дела что-нибудь обмозгует. – Стоп! – Замполит даже подпрыгнул, по-футбольному пнул табуретку. – Ты в рубашке родился, Костяев. И тебе везет. Значит, в карты не играй, раз в любви везет… –

человека человеческое. Успел вот когда-то втюриться, мучается, тоскует, счастья своего хочет. «А если потом в штрафную…»

Люсю отбросило назад, заволокло дымом выхлопов – она осталась в его памяти потерянная, недоумевающая, с судорожно перекошенным ртом.

Я же не виноват… – задержав руку выше выреза платья, чуть слышно сказал он. Нежное, пушистое тепло настоялось под косой. «Милая ты моя!» – Борис большим усилием заставил себя сдержаться, чтобы не припасть губами к этому теплу, к этой нежной детской коже.

Вот, – откидывая рукой выбившиеся из-под платка волосы, заговорила Люся, кивая на гимнастерку. – Ухаживать за любимым мужчиной, оказывается, так приятно! – И сокрушенно покачала головой: – Баба все-таки есть баба! Никакое равноправие ей не поможет…

лейтенанта. – Возьми ты меня, товарищ командир, – прижавшись к его коленям щекою, просила она, глядя снизу вверх. – Я буду солдатам стирать и варить. Перевязывать и лечить научусь. Я понятливая. Возьми. Воюют ведь женщины. – Да, да, воюют. Не смогли мы обойтись на фронте без женщин, – отвернувшись к окну, отрывисто проговорил взводный. – Славим их за это. И не конфузимся. А надо бы.