Цитаты из книг автора «Vigdis Hjorth»

Мама была красивой женщиной. Красоткой среди своих сестер. У остальных присутствовали разные таланты, мама же была красивой. Она красивая – так о ней говорили. И она знала, что это правда, когда красота очевидна, сложно ее не заметить. Красота стала для матери основным стержнем, вокруг которого она выстраивала собственную личность. И еще мать была ухоженной. «Ухоженная» – это отцовское слово. Красота и ухоженность – вот главные мамины козыри. Но эти козыри женщине однозначно суждено потерять, поэтому расслабляться не стоит. Молодые красивые женщины знают это. Преисполненные гордости за собственное тело, они фотографируются обнаженными или полуобнаженными, но страдают и мучаются, помня, что красота их преходящая, все то, благодаря чему на них смотрят и вожделеют их, не вечно, и что произойдет, когда они увянут? Красивые женщины всегда живут в страхе, особенно те, кто, кроме красоты, никаких карт разыграть не способны. Таким живется нелегко. Моей матери жилось нелегко. Мать была красивой, но у нее не было ни образования, ни опыта, ни денег. Мать была собственностью отца, отец гордился своей красивой собственностью, а мать сияла, втайне сжимаясь от страха. Если она и была в чем-то виновата, то лишь в неопытности и наивности. Мужчинам часто нравятся женщины неопытные и наивные, непосредственные и внушаемые, восхищенные, искренние, зависимые, те, кому незнакома ирония, кто не таит зла. Мать была неопытной и ребячливой – такой она и решила остаться. Повзрослей она – и действительность раздавила бы ее. В те времена мать была такой женщиной, о каких мечтают мужчины, она была стареющим жаворонком, и событие, которое могло бы помочь ей повзрослеть и освободиться, было тяжелее того, что выпало на долю Норы. Принимала ли мама решение? Плыть по течению, надеяться на лучшее, не обращать внимания – решение ли это? Притвориться ребенком и не замечать. Легкость, поверхностность, хорошая мина при плохой игре, когда знаешь, что не вырваться – а она знала, однажды она попыталась. У Норы были силы, Нора покинула мужа, вот только Нора ненастоящая и Нору тоже придумал мужчина. А мама была настоящей, ранимая, ухоженная женщина, когда-то она была такой, но не сейчас, это заканчивается, рядом появляются более молодые и более привлекательные, возможно даже, ею самой и рожденные.

Вытянули хвост – так застрял нос. Стоило Кларе избавиться от одной трудности, как она попадала в новый переплет, и сколько бы она ни билась, жизнь ее от этого лучше не становилась, сколько бы новогодних вечеринок она ни организовала, за углом ее поджидал очередной отказ и налоговая полиция, опасности сыпались со всех сторон, вскоре она наверняка вновь вляпается в безответную любовь или ее собьет машина, покоя ей не видать, и как это все закончится? Не исключено, что только с ее, Клариной, смертью. «Ну, что ж, – проговорила она, – основная задача всех живых существ – это выжить».

Когда мне захотелось позвонить виновнику моей грусти, Клара спрятала телефон, а еще спрятала таблетки, ножи и все остальное, чем люди наловчились лишать себя жизни, она составила приглашение на новогоднюю вечеринку и от моего имени разослала ее шестидесяти трем персонам. Шестьдесят три человека изъявили согласие присутствовать на новогодней вечеринке у меня дома с ужином из трех блюд и фейерверком в полночь. Мне оставалось лишь раздобыть столы и стулья на шестьдесят три гостя, купить продукты и заняться организацией праздника. У меня ушло полтора месяца на подготовку, а третьего января, после трехдневного празднования, я проснулась в совершенно разгромленном доме. Со мной вместе там еще оставалась Клара и трое подзадержавшихся гостей – завсегдатаев «Ренны». Нам с Кларой понадобилось три дня на уборку, зато шестого января мы проснулись в доме чистом и прибранном. В тот холодный день шестого января я проснулась и осознала, что на полтора месяца и шесть дней я забыла о боли, сейчас же она вернулась, но значительно ослабла. Клара, словно лекарством, напичкала меня новогодним торжеством.

Моя боль не свидетельствовала о болезни, но накрывала меня с головой.

Уже смеркалось, а может, это тучи наползли, пока мы стояли возле пиццерии и прощались, стало еще темнее. Такая темнота опускается внезапно, такая темнота расползается и просачивается в дома и заполняет их, сколько бы лампочек ты ни зажег, сколько бы свечей ни расставил по столам и подоконникам, сколько бы факелов ни горело возле магазинов, и торговых центров, и у ворот обычных коттеджей, где хозяева готовились отпраздновать Рождество. Такая темнота приходит не сверху, с неба, а снизу, с ледяной земли, где гниют в одиночестве мертвецы, такая темнота падает с холодных дрожащих веток, выглядывает из жалких уродливых кустов, темнота, полная лезвий, темнота, режущая тело и душу, оставляющая на коже не раны, а шрамы и узлы, которые останавливают кровь, лимфу и мысли. Темнота сгущалась, и застывала, и собиралась в плотные тугие узлы. Мне хотелось домой.

Мне казалось, будто вся эта кутерьма, все мелочи, решения, которые им приходилось принимать сообща, раззадоривали их, они даже дрожали от того напряжения, в котором сейчас жили.

«Сколько же мы плакали, – сказала мать, – у нас просто больше слез не осталось», – она будто извинялась за то, что сейчас не плачет. Судя по ним, плакать они не собирались, выглядели они возбужденными и слегка помешанными.

Оса спросила, что мы закажем, и посмотрела на меня. Я попросила кофе. Пить пиво настроения не было, хотя Оса, возможно, думала, что я захочу пива, что мне захочется так приглушить муки совести, ведь я поссорилась с отцом, а отец умер, вот я и буду топить горе в пиве.

Они стояли возле пиццерии, три нелепые фигуры. И мать совсем такая, какой я ее помнила, только какая-то неприметная. Все они такие, какими я их запомнила, насколько я вообще их помнила, все трое похожи на самих себя, только какие-то все неприметные. Не то чтобы я как-то от них отличалась, но одежду я выбрала тщательно, заранее продумала, что надену, и приготовила вещи – положила их на стул. Лицо я постаралась не потерять. А вот с их лицами дело обстояло чуть похуже.

Мы выехали заранее. Второпях позавтракали и заранее выехали, но свободного места на парковке – там, где мы собирались оставить машину, – не нашли. Было воскресенье, но близилось Рождество, когда все открыто даже по воскресеньям, повсюду машины и толпы народа. Я предложила другое место. Сёрен возразил и предложил свое. Мы принялись спорить, но тут одно место освободилось, мы заехали на него и вышли. В