Притча о кукольном театре

Жил-был один Мастер. Был он древний, как сама земля под его ногами, как синее небо у него над головой. Птицы щебетали ему свои чудесные песни, солнце каждое утро заходило в гости и протягивало ему тёплые ладони, ласково гладило его лицо, нежно касалось седых кудрей. Ветерок играл с ним в прятки, а иногда приносил в подарок целые горсти удивительных запахов или конфетти из цветочных лепестков. Старая Олива была его добрым другом. Своей серебристой листвой она нашёптывала ему дивные сказки… или не сказки, но слушать её было очень занимательно. Всё радовало Мастера и приносило ему счастье. Но иногда, совсем редко, он чувствовал себя одиноко.

Однажды Старой Оливы не стало, она умерла. И причудливо изогнутый ствол упал на землю. Долго горевал Мастер, тосковал, скучал. А потом решил вырезать из тела Старой Оливы большой кукольный театр, чтобы не было так одиноко, и отправиться странствовать с этим театром по свету.

Работа спорилась. Видимо, Старая Олива, даже будучи просто древесиной, сохранила свою любовь к Мастеру.

Кого только ни создал Мастер: и печального голубоглазого Пьеро, и красавицу-кокетку Мальвину, и Буратино, и много-много других персонажей. Каждого он вырезал с любовью и нежностью.

Когда мы вкладываем в наши дела любовь, то они наполняются животворящей энергией. Может быть, поэтому, а может быть, из-за чудесной древесины, фигурки получились живыми. Они сами говорили и двигались. Правда, они имели деревянные головы и деревянные сердца, поэтому без нитей было не обойтись. Ведь в деревянных головах мало мыслей, а умных уж и подавно трудно дождаться, а в деревянных сердцах мало чувств, а уж добрых… когда они там родятся, будут ли вообще?.. Вот поэтому и нужны были нити, чтобы можно было удерживать кукол от злых поступков и направлять на добрые.

Заботливой рукой Мастер направлял движения своих кукол, пытаясь научить их тому, что умел сам. Дело спорилось – куклы довольно быстро разучили свои роли и уже могли неплохо выступать на сцене. Тогда Мастер сложил скромный узелок с вещами, собрал всех кукол в большой уютный кожаный чемодан и отправился в путь.

Мастер и его театр с успехом давали представления в больших городах, в городах поменьше, в совсем маленьких городах, сёлах, деревнях. Везде их встречали и провожали с радостью. Куклам рукоплескали, восхищались их игрой.

Постепенно куклы становились всё самостоятельнее, и Мастер одну за другой обрезал ниточки, которыми направлял кукол в их выступлениях. Но происходила и обратная вещь – Мастер вкладывал в кукол так много своего сердца, разума, доброты, что от них тоже начали тянуться верёвочки, которыми уже куклы могли управлять Мастером.

Куклы иногда стали позволять себе капризничать и не слушаться Мастера, порой они вообще отказывались работать – им интереснее было лежать в уютном чемодане и сплетничать о людях. Мастер любил свои творения и время от времени потакал их капризам. Да и как он мог не любить кукол, если они были частичкой подруги-Оливы и частичкой его самого? Но каждая уступка Мастера рвала нити, за которые он мог направлять кукол согласно своей воле, зато каждый раз крепли нити, которыми куклы могли управлять Мастером.

И вот однажды куклы порвали последнюю нить, которую держал Мастер. А сам он теперь был в полной власти своих кукол. Он продолжал любить их, но уже не мог на них влиять. И произошла странная вещь: теперь Мастер стал марионеткой в их руках. Правда, их деревянные сердца и души так и не научились любить и сострадать. Куклам хотелось лишь сытнее есть, побольше спать, поменьше работать. Им хотелось иметь красивые и яркие лоскутки на платья, им хотелось внимания и славы.

Три дня куклы не выходили из своего кожаного чемодана – они совещались, они думали, как же им получить всё, чего они так страстно желали, и ничего особенно для этого не делать. Все образы, которые были привычны зрителям, слетели с них, и выявилась истинная суть каждой куклы. Пьеро оказался не таким уж ранимым, романтичным и поэтичным. Ведь иногда очень удобно быть недотёпой, не правда ли? Обнаружилось, что Арлекин не такой уж бесшабашный дуралей: он любил покутить, погулять, ему нравились удовольствия, но и выгоду свою он всегда видел ясно и чётко, поэтому в друзья себе всегда выбирал тех, с кого можно что-то взять.

Самым умным среди кукол считался Буратино. Он давно уже перестал быть наивным деревянным мальчиком в полосатом колпаке. Ему удалось вернуть свои пять золотых. Он не стал повторять прошлых ошибок и закапывать деньги в землю в надежде, что из них вырастет денежное дерево. Нет, он давно понял, что это денежное дерево нужно выращивать самому. И в этой мысли нет ничего плохого. И в цели такой нет ничего плохого. Разве только средства, которыми Буратино стал пользоваться… Этот милый мальчик с возрастом превратился в скупердяя и ростовщика – жестокого и беспринципного. Зато он был самым богатым среди кукол. Наверное, поэтому они стали считать Буратино самым умным.

На исходе третьего дня Буратино сказал:

– На свете полно кукольных театров, где куклами управляют люди, но нет ни одного, где куклы бы управляли Человеком. Давайте создадим такой театр.

И пошли они со своим невиданным театром по большим городам, городам поменьше, совсем маленьким городам, сёлам, деревням…

Притча о вере

Жил-был человек. Он был ни беден, ни богат, но всегда имел кусок хлеба, крышу над головой и радость в душе. Жил он легко и просто. Его вера в Бога была крепка и сильна. Он не боялся ничего, никогда не сомневался в будущем. Он всегда говорил: «Будет день – будет пища». Так всё и шло.

У него была шестнадцатилетняя красавица дочь. Больше жизни он любил её. Она была его гордостью и отрадой. Даже когда весь город объяла чума, он не боялся, так как верил, что Бог убережёт его и дочь. И действительно – с ним самим ничего не случилось. Но его ненаглядная дочь заболела и умерла. Неизмеримо велико было горе отца. За одну ночь он поседел и постарел на двадцать лет. За эту же ночь он потерял свою веру, которая делала его сильным и независимым.

Теперь он начал бояться завтрашнего дня, болезней, нищеты. Начал копить деньги, думать о том, как бы их раздобыть побольше. И чем больше он думал о деньгах, тем меньше у него было заработка. В конце концов он совсем обнищал, оголодал, дом пришёл в упадок.

В один прекрасный день он проснулся и понял, что так больше жить нельзя. Нужно вернуть себе веру.

Собрал он скромный узелок и пошёл бродить по свету, чтобы снова найти свою веру.

Перво-наперво зашёл он в церковь к местному священнику. Посмотрел на священника и ещё больше разочаровался – священник был сытый и толстый. И многие в деревне поговаривали о нём разное… Посмотрел на пышное убранство церкви, на золочёные иконы и тоже не увидел там Бога и не вернул своей веры.

Вышел он из церкви, перед ним расстилалась лента дороги. Сделал он шаг, первый в долгом пути.

Где он только ни был, с какими мудрецами ни беседовал, но так и не обрёл своей веры.

Совсем истрепали его дороги и странствия. И решил он, что нужно возвращаться домой.

Долго ли, коротко ли, но привели его дороги обратно к дому. Вот уже и опушка знакомого леса, который распустился весенней зеленью, вот уже с пригорка видна родная деревня. И так хорошо стало у него на душе, что захотелось продлить этот миг. Сел он у берёзки, оперся об её тёплый ствол и стал любоваться природой, наслаждаться ласковым солнышком. И сам не заметил, как заснул.

И приснился ему вещий сон. Пришла к нему в этом сне его любимая умершая дочь.

– Здравствуй, батюшка! Что же ты так себя мучаешь? Искручинился весь! – сказала она ему.

– Как же мне не кручиниться? Я любил тебя больше жизни, ты была моей главной радостью. Я так верил в Бога, а Он не защитил тебя, и болезнь унесла моё дитя из жизни, – ответил он дочери во сне.

– Но ты же не знаешь, что бы было, если бы я осталась жива, – заметила дочь.

– А что могло бы быть?! Вышла бы ты замуж, родила мне внуков. Жили бы мы в радости и любви долго-долго.

– Нет, батюшка. В семнадцать лет я влюбилась бы в парня из соседней деревни, а он не любил бы меня. И я с горя-кручины в день его свадьбы с другой утопилась бы. И навсегда погубила свою душу.

Сказала – и истаяла лёгким облаком.

Отец проснулся и не знает, что ему думать. Уж очень яркий был сон, словно и не сон, а явь.

«Наверное, правду сказала мне дочь во сне, – решил он, – но где же мне искать мою потерянную веру? И в церкви я был, и с мудрецами говорил, в чудесных странах побывал, а веры так и не нашёл».