Глава 2

В другой жизни.

В те первые трое суток ей беспрерывно казалось, что стоит только моргнуть, и все изменится. Что это всего лишь ошибка, сбой в системе мирозданья, неверный прорыв одного из ее лоскутов. Что нужно еще чуть-чуть подождать, и мир обязательно качнется, совсем, как когда-то вздрогнет, и тогда перед глазами вместо серого неба, окровавленных рук и камней, возникнет ведущая к дому дорожка. И номера квартир, все четные – десятая, двенадцатая, четырнадцатая… Закатное солнце, аллея, хрусткий в руках пакет.

Но мир не вздрагивал. И постепенно росток надежды захлебнулся ночными молчаливыми слезами – даже ему стало слишком много воды. Почему-то никто не увидел, что это сбой, и не починил систему – страшный мир не спешил исчезать, наоборот, с каждым днем делался все реальнее. И поначалу ежечасно ожидающая чуда Ани, к концу недели утратила в него веру.

Продолжение следует.

Яичница жарилась неохотно – вредная яичница. Шкворчала, пузырилась, брызгалась жиром. Два желтка, прозрачная вокруг клякса белка – ни колбасы, ни сыра, ни помидор. Пустая бутылка из-под масла отправилась в затянутую синим мешком урну. Недовольно смотрел на хозяйку пустыми полками холодильник; сморщились на веревке подсохшие штанины.

Ани любила магазины: колбасные ряды, яркие чайные упаковки, цветастые этикетки, приятная музыка и неспешные люди с корзинками – все это неизменно напоминало ей о чем-то хорошем. Забытом, но все же хорошем. И она обязательно купила бы колбасу, сыр и помидоры, если бы сегодня утром, не выхватила взглядом, склонившийся над рыбной витриной профиль, со знакомыми чертами – нос с горбинкой, пухлые губки, вьющиеся волосы и длинную шею. Профиль Ленни Маршала – носильщика из «Левенталя». Когда-то, сталкиваясь в коридорах или у выхода, они любили перебрасываться шуточками.

Вот и теперь Ани предчувствовала поворачивающуюся в ее направлении голову, расширившиеся зрачки серых глаз, качнувшуюся надо лбом рыжую челку и удивленный распахнувшийся рот-бантик (как можно такой целовать? Такой должен быть у куклы…) А после и удивленно-восторженный тон:

– Ани? Это правда ты, Ани? Глазам своим не верю!

И она сбежала из магазина. Набросила на голову капюшон невзрачной синей кофты и повернула к выходу. Почему-то забыла о том, что могла бы зайти в другой магазин – купить колбасу, сыра и помидор, а теперь стояла у плиты и смотрела на убогую и совсем неаппетитную глазунью из двух, словно глаза ослепшего клоуна, желтков и расплывшегося по бокам белка.

(Sophie Ellis-Bextor – Today The Sun's On Us)

Собирать информацию, анализировать, планировать, действовать – именно такие шаги придется пройти тому, кто хочет получить результат. И сегодня настала очередь «действовать». Еще говорят «съешь свою лягушку сразу», что означает, если в течение дня присутствует неприятное дело, не тяни, выполни его первым, чтобы этой самой лягушкой не пришлось давиться под вечер, когда хочется расслабиться.

Вот Ани и съела свою – сходила в салон подержанных автомобилей, взяла напрокат наиболее неприметный, по ее мнению, но вполне бодрый, «ходовой» седан светло-серого цвета, а теперь сидела на водительском месте и морщилась. Чужая машина, чужой запах, непривычный рукам руль, неудобные жесткие педали. Хотя ей любые педали показались бы неудобными по той простой причине, что Ани попросту не любила водить, и оттого откладывала покупку своего авто. Одно дело сдать на права – другое крутить баранку. Не женское это дело, не женское, но грань между «надо» и «хотелось бы» стерлась.

Мотор завелся с пол-оборота. Ощущая себя настолько же комфортно, как если бы сидела в квадратном корыте с размытыми габаритами, она вывернула с залитой дневным светом, полупустой стоянки на дорогу.

В цветочном магазине на окраине города царила тишина. Полуувядшие букеты за стеклами витрин смерзлись и застыли, а расставленные в глиняных горшках вокруг прилавка растения, обмякли листьями – видимо, за ними не следили.

Неудивительно. Вышедшая из дальней двери на звон колокольчика женщина, едва ли напоминала цветочника: кожаная куртка, жесткие сладки у неулыбчивого рта, частично поломанные, частично обгрызенные ногти. Пряди черных, крашеных волос, накрученных, казалось, еще в прошлом веке, так и засалились неопрятными локонами. Окончательно от ощущения, что перед тобой цветочница, уводил цепкий, неприятный взгляд и медленно пережевываемая во рту жвачка.

– Вам чего, милочка? Букетик, розочку, напольный цветок?

Голос прокуренный, низкий.

Ани осторожно осмотрелась вокруг, пытаясь сообразить, не ошиблась ли адресом, затем встретилась взглядом с «продавщицей» и, помедлив, произнесла.

– Мне взрыватель.

Комнатушка за ширмой, куда ее привели, предварительно заперев стеклянную дверь магазина, оказалась без окон; на этот раз интерьер подходил хозяйке куда больше: висящая на стене изъеденная круглыми отверстиями мишень – в том месте, где должна была находиться «десятка», красовалась дыра размером с кулак. Ящики, коробки, стол, мятый пыльный диван и, уводящий вглубь помещения, темный коридор.

– Какой взрыватель нужен?

– Частотный.

– Сейчас все покажем.

«Цветочница» удалилась в подсобку. За ту минуту, пока она отсутствовала, Ани успела выхватить взглядом новые детали: штампы «огнеопасно» на коробках, разложенные на столе металлические штырьки непонятного происхождения (видимо, ими и занималась хозяйка, когда прозвенел звонок) и стопку книг в углу – все, как одна, потрепанных.

Женщина вернулась. Быстро и ловко смахнула штырьки со стола в полиэтиленовый пакет, разложила на потрескавшейся лакированной поверхности капсуловидные предметы. Встала рядом, кивнула:

– Выбирай. Есть подороже, есть подешевле.

– Цена не волнует.

Ани-Ра какое-то время сканировала товар, одновременно выуживая из головы полученные ранее и накануне из книги «Разведка» знания, затем ткнула в один – тот, с которым работала прежде.

– Вот этот.

– Хороший выбор. – Голова с сальными волосами склонилась на бок. – Что-нибудь еще?

– Да. Мне нужен скремблер.

«Баба» в куртке (почему-то язык не поворачивался назвать ее «женщиной») усмехнулась, но посмотрела с уважением.

– Мстишь предавшему тебя дружку? Или босс на работе зарплату не выплатил в срок? Знаю-знаю…

Что означало «знаю-знаю» спрашивать не имело смысла – наверняка в дебрях искаженного от жестокости мозга плавало огромное количество связанных с чем-то нехорошим воспоминаний. Может, рассказов предыдущих покупателей – их откровений, с какой целью брался товар.

– Что-то типа того. – Неопределенно ответила Ани и отвернулась – стала смотреть на мишень.

– Моя! – Раздалось гордо, затем шаги снова стихли в коридоре.

Неужели она стала похожей на эту даму? Такая же жесткая, неухоженная,… бессердечная? Не женщина, а женское обличье – одежда и скелет, оболочка, у которой все внутри сгнило? Нет, наверное, еще нет… Когда дело будет сделано, она уедет, уедет куда-нибудь далеко, может, жить в другой город, начнет все с чистого листа, попытается восстановиться, забыть. А если не забудет…

Ани-Ра не стала озвучивать мысль в голове, просто знала – застрелится.

Да, один патрон. Быстро и безвозвратно. Единственный и самый действенный способ лишить человека всех проблем, а заодно и воспоминаний. Мысль не вызвала эмоций.

Вернулась продавщица, протянула похожий на рацию предмет – жесткий пластик, кнопки, небольшое окошко в центре и маленькая, закругленная на макушке антенна.

– Плюс двести пятьдесят баксов. Батарейки прилагаются.

Ани достала из заднего кармана штанов деньги. Пока отсчитывала купюры, по ее лицу, будто пытаясь отыскать вход в сокровенные мысли, скользил взад-вперед взгляд черных глаз.

– Пластид есть?

– Есть.

– Ты хоть знаешь, сколько его использовать?

Ани-Ра напряглась и разозлилась – не надо лезть не в свое дело, не надо. Женщина уловила недовольство.

– Да ты не кипятись, – сказала тихо, – заложишь больше, снесешь весь квартал. А там не только твой дружок, там еще и другие люди.

– Знаю. – Прозвучало злее, чем хотелось.

– Машина?

– Да, машина.

– Не переборщи.

«А ты не учи меня»

Внутри черных глаз что-то изменилось, и начавшей уставать от этой комнаты и этого места Ани вдруг показалось, что эта женщина, ее двойник, копия. Что она когда-то тоже…

– Война? – Вырвалось почти случайно. – Да?

– Что, Война?

Нет, показалось. Просто показалось.

– Ничего.

Уже на выходе в спину прозвучал финальный вопрос:

– А ты хоть умеешь его программировать-то? Взрыватель?

Раскрывать рот не хотелось – зачем выдавать лишнего? – но что-то толкнуло качнуть головой.

– Нет. Буду искать спеца.

Сзади снова усмехнулись; заскрипела спинка кожаного сиденья кресла.

– Когда снимешь частоту, приходи. Помогу.

Ответ получился ни «да» и ни «нет».

– Буду знать.

Мало ли.

На этот раз запах увядших в горшках цветов показался ароматом цветущего сада, а звякнувший над дверью старый колокольчик, провозгласил обретение свободы. Теперь к седану.

«Был бы помощник, было бы куда проще» – с досадой думала Ани.

Какой выбрать парик – рыжий, темный, шоколадный? Какой будет смотреться естественно и привлечет меньше всего внимания?

Русый. Но цвет ее собственных волос был светло-русым, соломенным – нельзя рисковать, придется взять темный.

Очередная продавщица косилась с любопытством – нормальная продавщица, не «баба» в кожаной куртке, а молодая, улыбчивая и вежливая, в общем-то, девчонка. В открытое окно магазина долетал теплый, полуденный ветерок, трогал нанизанные на штырек кассовые чеки, заставлял гору мертвых локонов, украшавших стену, шевелиться.

– Хотите попробовать себя в новом стиле? Сейчас в моде красноватый оттенок.

Ани скрипнула зубами; определилась, наконец, с выбором, бросила на прилавок темные, похожие на снятый с чужого черепа скальп, волосы и оплатила покупку.

Осталось выбрать одноразовую блузку, глянцевый журнал и бордовую, какую она никогда не наносила на губы, помаду.

Чем больше разница с настоящей внешностью, тем безопасней.

Ей повезло, насколько вообще может повезти человеку, задумавшему недоброе.

Черный внедорожник оказался припаркован у ворот – хозяин дома.

Просторный современный в техно стиле особняк высился за стройным рядом из пяти кленов. Три этажа, высокие без перегородок окна, отраженные стеклом оранжевые всполохи закатного солнца. Наверное, в огромной гостиной тепло и уютно, наверное, там здорово сидеть в кресле и шуршать газетой. Белые паласы, крутые лестницы, огромный экран телевизора, камин…. Интересно, есть ли в доме женщина? Почему-то раньше Ани никогда не задумывалась о том, есть ли у человека, которого она хочет убить, женщина – не стала и теперь. Незачем. Этот дом скоро разнесет в клочья, как и стоящий у ворот автомобиль. Да, заденет пару соседних зданий – не беда, все застраховано, отстроятся. Осталось лишь считать частоту при заведении мотора, отдать ее профессионалу, который запрограммирует на нее взрыватель, и все – дело сделано. Новая жизнь. Новый город. И чистый лист.

Ани и сейчас предпочла бы вместо страницы с фотографиями модной одежды смотреть в чистый лист. Раздражала духота салона, раздражали натянутые поверх чужих волос наушники, раздражал собственный беззаботный вид – а-ля, я просто жду своего дружка, – и напомаженный бордовым рот.

Как такое может нравиться? Она несколько минут с ужасом рассматривала собственное отражение в зеркале – темно-коричневый парик, светлые брови, серо-зеленые глаза, жирно обведенные черным карандашом веки и непривычно темная, делающая ее похожей на проститутку, помада.

Полнейший диссонанс. Зато если Эльконто решит подойти к ее машине и попросит закурить, чего, конечно же, не случится (она выяснила у информаторов не только его адрес, но и все полезные/вредные привычки, за что отдала половину скопленного когда-то состояния), он не узнает в ней привычную Ани.

Потому что он не знает, кто такая Ани.

Потому что не знает, что она вообще существует. Там, на Войне, для него не существовало Ань, Ивон, Томов, Бобов и прочих людей – там были только собаки, отбросы общества, на которых он – человек в плаще – натравливал своих солдат.

Сука. Поганая сволочь.

Просто выйди из дома, просто заведи свою машину, чтобы скремблер считал частоту, и тогда кожаная «баба» настроит на нее взрыватель. Просто сделай то, что требуется, и свободен, ведь не сидеть же в душном салоне всю ночь?

Ани-ра, нацепив на лицо беззаботное выражение, зло перевернула страницу журнала и уткнулась невидящим взглядом в рекламу духов. Хотелось выйти и пройтись по тротуару, хотелось размять затекшую спину, но больше всего раздражала не надобность подолгу сидеть без движения, а бесконечно чешущаяся лодыжка с татуировкой в виде штрих-кода.

Она – эта странная татуировка – появилась «там». На вторые или третьи сутки пребывания на Войне – по крайней мере, именно тогда ее впервые заметила Ани.

В другой жизни.

Первое ранение оказалось легким, поверхностным – прошедшим вскользь осколком гранаты, но царапина кровоточила обильно, и теперь Ивон лила на нее воду из бутылки. Злилась, знала, что не хватит для питья, но все равно лила.

Пытающийся пробраться в соседний сектор отряд задерживался; люди укрылись на местности, где и как могли: за камнями, в оставшихся от бомб углублениях, за насыпями. Ждали, когда раненая сможет идти.

Ани сжимала от боли зубы – мазь оказалась едкой.

– Терпи, зато за ночь затянется. А если сейчас не намажем, то…

Это самое «то» Ани-Ра уже частично видела, а остальное быстро домыслила – заражение, воспаление, адская боль. Сначала ее будут тянуть на плечах, но потом, когда ноша станет слишком тяжелой, бросят. Или отрежут ногу – ведь в фильмах про войну всегда так? Без обезболивания и ржавой ножовкой…

– Против кого мы воюем, Ивон?

Ани пыталась отвлечься от боли и серого, вгоняющего в тоску, пейзажа. Намеренно не смотрела на клубы дыма на горизонте.

– Против солдат.

– А за кого?

– За себя.

– За себя? Но в чем смысл? В чем конечный смысл?

– Да откуда же я знаю!

Жгуты-тряпки стянулись под коленом жестко и туго, и почти сразу же пропитались кровью. Ани побоялась задавать новые вопросы – пусть ее имени так пока никто и не спросил, но ведь тянут с собой, не бросили. Пока не бросили…

И однажды, если останется жива, она все выяснит.

Она ходила за Ивон уточкой. Только уточки так настойчиво следуют за теми, кого, открыв глаза, видят впервые в жизни.

Так случилось и с Ани: Ивон на два шага в сторону – Ани следом. Ивон составляет в голове план – Ани, не спрашивая разрешения, молча сидит рядом. Ивон разговаривает с Рональдом – Ани втихаря ловит их каждое слово.

Маленьким, сбившимся вместе отрядом из семи человек, командовали двое – Ивон и Рональд. Вели его к новым укрытиям, искали юницы, пропитание, защищали и пытались отбить у солдат «своих». Часто отбить получалось не всех, и тогда отряд делался меньше на одного или двух человек, а после находили новеньких. Всегда находили. И именно их, как поняла Ани, убивали быстрее всего – потому что ни умений, ни сноровки, ни опыта. Мертвые тела лежали тут и там – еще одетые в гражданскую одежду, безоружные, с застывшим, когда накрыла смерть, в глазах ужасом.

Ани повезло,… наверное, – возникла рядом с Ивон и оказалась спасена.

Так почему же ей все никак не удавалось почувствовать себя «счастливчиком»?

* * *

– Слышь, ты, хлеб остался у тебя?

От мужика, что стоял позади, воняло. Кудлатый, заросший щетиной, вечно согнутый в позвоночнике, будто тот состоял не из костей, а из еще одной, наполненной дерьмом, кишки. Ани попыталась вспомнить, как его зовут, но не смогла, и оставила попытки – какая разница? Кому здесь нужна вежливость?

Болела перевязанная нога.

– Нету.

Она даже не обернулась от щербатого оконного проема, в который смотрела на луну и бегущие по небу тонкие серые облака. Облака бежали быстро, спешили куда-то – клубились, тянулись, почти неслись. Наверное, и они, как и весь остальной воздух, пахли дымом.

Мужик недовольно кашлянул, обронил что-то про «раненая и новенькая, а жрешь столько…», сплюнул и побрел прочь.

Жрешь…

Много ли она «сожрала» за последние сутки? Одну баночку непонятных, состоящих из мясных обрубков «консервов» утром, пару сухих крекеров в обед, кусок хлеба вечером. И еще вода. А сколько бегала? В одном мужик прав – юнитов с едой они сегодня не нашли (не нашли из-за нее?), а, значит, голод, и, значит, все злые.

Сидеть в разбитом каменном доме не хотелось – из-за боли сон отступал.

Нащупав в кармане мятую пачку «Кварца», Ани поднялась и захромала к такому же сквозному, как и окно, дверному проему.

Интересно, что здесь когда-то строили? И для чего? И почему после это место превратилось в военный полигон? Откуда все эти одинокие разрушенные дома, и жили ли в них когда-то? Теперь трудно представить.

Она видела немногое, а увиденное все никак не могла сложить в единую картину: каменистые равнины, чахлая трава, окопы, насыпи, каменные сараи. На горизонте виднелись дома повыше – в пять-десять этажей – все, судя по отсутствию в дневное время отблесков, с выбитыми стеклами.

Город? Может, когда-то здесь стоял город?

Воюющие непонятно против кого люди – разношерстный сброд, к которым теперь причислили и ее, и подготовленные хорошо экипированные и вооруженные отряды солдат – откуда такое неравенство сил? Почему у одних есть шлемы, бронежилеты, военная обувь, а у других мятое шмотье, в котором за картошкой в погреб выйти стыдно?

Вопросы-вопросы-вопросы. И один самый главный – что среди этого ада делает она, Ани?

Отходить далеко страшно – высунешься макушкой, и ее тут же снесет выстрелом, поэтому Ани-Ра свернула от строения, в котором решил заночевать отряд, чуть в сторону, стараясь все же держаться в его прикрытии.

Под ногами шуршали высохшие стебли травы; над головой неслись облака. Вновь закровила нога – повязка сделалась теплой и липкой. Ничего, она недалеко. Только покурит и вернется, а там снова перевяжет и намажет мазью.

Впереди показался усыпанный камнями лог; откуда-то потянуло вдруг сигаретным дымом.

Ани напряглась – солдаты? Тот, кто курил, тоже услышал ее шаги и напрягся – послышался щелчок взведенного курка.

Инстинкт приказал быстро пригнуться к земле – нога резкому движению не обрадовалась; Ани охнула. И тут же услышала усталое, облегченное и почему-то разочарованное:

– А-а-а… Это ты.

Они курили без слов.

Сердце все никак не успокаивалось от нахлынувшей паники – истерично билось о грудную клетку, мешало думать. Катилась по небу вдаль рваная пелена из облаков; из-за шевеления подошв скользили вниз по склону мелкие камешки, плыл по воздуху едкий от дешевого табака дым.

Ани знала, что Ивон злится – злится, но не гонит прочь. Такие, как она – люди с принципами – не любят грубить. Не станут открыто злословить, замахиваться прикладом или открыто отталкивать, но и принимать не будут тоже. Зачем им?

Сильнее прежнего пульсировало колено; ночь, казалось, тянулась бесконечно – безликая, пустая и усталая.

– Ты не злись на меня, – зачем-то попыталась оправдаться Ани, – я знаю, что хожу за тобой везде. А ты, наверное, думаешь, обуза…