И теперь он смотрел на меня – не замечал, что я в одной только майке и безо всякой сумки, – и видел в моем лице сходство с той самой красивой женщиной, давно канувшей в прошлое. И чуть-чуть с собой.
– Ты скажи ей…
Он сам не знал, что хотел передать той, которую, как теперь считал, предал.
– Я скажу ей, что ты классный, – договорила я мягко. – И что ты мне очень помог. Не зря она всегда отзывалась о тебе хорошо.
Эрмон смущенно молчал. Он начинал думать, что это нечестно не представить меня новой жене, не пригласить в дом, не ввести в свою жизнь. И вместе с тем боялся проблем.
– Мне нужно идти. – Чем дольше я с ним, тем плотнее для него будет становиться иллюзорная версия правды. Пора уходить. – Спасибо тебе, пап.
Вышло искренне.
И я подалась ему навстречу, чтобы обнять. Он, удивленный и растроганный, подался тоже.
«Замри», – попросила я мысленно, когда чужие руки неуверенно обняли меня, и время подчинилось – потекло медленно, прозрачно и густо. Замер и разум Эрмона.
Хорошо, что он умел брать и отдавать, я собиралась сделать то же самое. Деньги уже взяла, теперь нужно кое-что отдать. Просматривая внутреннюю структуру чужих легких, пораженных последней стадией фиброза, я шаг за шагом замещала больную ткань здоровой в своем разуме. Это моя площадка и моя Игра, я выбирала в ней видеть усатого мужчину здоровым. Той его версией, в которой он спокойно проживет еще двадцать – двадцать пять лет и уйдет отсюда удовлетворенным, что сумел правильно и в срок завершить то, что желал.
Элементалы научили меня видеть невидимое и выбирать из пространства вариантов нужное. Я усвоила. Потому, когда отстранилась от водителя, просто сказала:
– Пока!
И вышла из чужой машины.
Эрмон же впервые за долгое время вздохнул с облегчением.
До риэлтерского агентства на углу соседней улицы оказалась пара минут ходьбы. Внутри прохладно, чисто. Миновав вежливых мелких клерков в количестве трех человек, я вошла напрямую в кабинет директора, точнее, директорши – дамы сухой, немолодой и очень тощей.
Уселась в кресло для посетителей, положила мешок для багета на стол. Заявила кратко:
– Мне нужно хорошее жилье. Деньги есть. Документы, устанавливающие личность, предъявлю позже.
Она не зря напоминала хваткой акулу и удерживалась в своем бизнесе вот уже второй десяток лет. Помедлила секунду, проглотила ненужный вопрос о том, достаточно ли у меня средств для того, чтобы она пошла на незаконную сделку, взглянула на меня внимательно и повернулась спиной, чтобы достать из шкафа толстую папку с фотографиями.
Да, я могла «отжать» дом бесплатно у любых людей, заменив им память, но не видела в этом смысла. Куда больше удовольствия мне доставляла мысль о том, что скоро кто-то получит за свою жилплощадь хорошую цену и порадуется этому. А деньги? Они достались мне от человека, который не вылечил бы свою болезнь ни за какие миллионы, и который к тому же всегда будет помнить, что где-то далеко есть женщина, оставившая от него дочку. Классную дочку. Которой он очень своевременно помог. Отличное чувство!
Папка легла передо мной на столе слева от пакета с деньгами.
– Воды? – поинтересовалась директорша, не обращая внимания на мой странный полуодетый вид. – Вы хотите квартиру, отдельный дом или пентхаус? Желаемый район?
Аддар.
Центральная тюрьма Бедикен.
Аид.
(Blue Stahli – Corner [Justin Lassen Remix])
Аид с самого утра пребывал в мрачном расположении духа, и это само по себе было скверно. В те редкие дни, когда его разум подергивала «чернота», решения судьи становились жестокими, крайне болезненными для других, а его чертова хламида делалась душной и тяжелой, как мешок из-под мокрого цемента. Это добавляло балл к злости.
– На сегодня трое, – торопился успеть с ним в ногу новый помощник, имени которого Аид не знал. – Кендрик Златоног, пират, осужден за грабеж трех судов, название декки[1] Арана…
– Зачем? – прервал одним словом.
– Что… зачем? – сбился помощник.
– Зачем мне знать название его декки?
– Э-э-э…
Пахло чадящей смолой факелов, плесенью влажных стен и морским бризом, пролетающим сквозь бойницы длинного коридора. Судья шагал быстро, потому что покончить с преступниками сегодня желал как можно скорее – ему нужно снять напряжение, иначе чернота захлестнет. Он прожил на этом свете не одну дюжину лет, а эффективного метода борьбы с собственной темной стороной пока не нашел.
– Второй: сводник и «крыса» Отто Йенаус, осужден за пособничество разбойным шайкам и содержание подпольного борделя в южном порту, предварительно приговорен к трем годам…
– Третий?
– Третья. – Юнец старался быть с Верховным Судьей почтительным, таблички в руках менял быстро, читал бегло. – Ида Тулани, семьдесят четыре года, задержана за проведение запрещенного ритуального обряда с использованием крови животного. В прошлом причастна к серии подобных же, требуется дополнительное дознание.
У Санары дернулось веко. Он терпеть не мог «заговорщиц», они зачастую по хладнокровности превосходили серийных убийц, и смотреть им в глаза – все равно что разглядывать помойную яму. Хорошо или плохо, что одна из таких попалась ему сегодня, когда он под влиянием грозового облака?
До конца коридора, где располагалась камера – следственный изолятор, еще оставалось добрых метров двадцать, а ор надзирателя, требующего признания, гулом отражался от стен.
– Или ты говоришь, где спрятал награбленное… – Удар, чей-то стон, плевок на пол. – Или Судья прикажет тебя повесить! Жить хочешь? Или сдохнуть?!
Еще один удар, после еще.
Тяжелую дверь к своим троим «подопечным» Санара открыл поморщившись.
При его появлении разом притихли все: и заключенные, и надзиратели. Последние поспешно отступили к двери, как предписывал протокол, чтобы в поле зрения Судьи не попадало отвлекающих факторов. Собственно, его взгляда даже «свои» боялись настолько, что для возможности ретироваться подальше им не требовалось никакое предписание.
Тишина. Вонь из угла; несмелый звон цепей – мускулистый бородач потер ушибленную руку.
Его Санара «просветил» первым. Прищурился, приковал к себе взглядом, выхватил чужое сознание рентгеном. Итак, Кендрик Златоног, в прошлом Кендрик Исуду, обедневший рыбак. В пиратство подался из-за обиды на жизнь, привлекся мыслью о легких деньгах. Благодаря зычному голосу и мускулистому телосложению быстро выбился в лидеры, собрал команду, начал грабить. Уровень агрессии – сорок шесть, раскаяния – восемнадцать. Хоть не бессовестный.
Второй «клиент» – грязный и тощий, с прядями жидких вьющихся волос, свисающих вдоль узкого носатого лица, – тот самый Отто, сводник и «крыса». Агрессии почти нет, но нет и раскаяния. Хитер и изворотлив, как старый лис…
– Может, отпустишь бабушку домой, милок?
– К Верховному Судье можно обращаться только «Ваше почтение», карга! – рыкнул из-за спины надзиратель, но Аид, призывая к спокойствию, поднял руку.
– Подойди, – приказал коротко.
– Ноги не те, чтобы бегать, – ворчала Ида-заговорщица поднимаясь, – хоть бы руку подал… Да и негоже пожилую женщину в тюрьме-то держать, не находишь?
Ее старое тряпье всего за сутки успело пропахнуть мочой – из следственной камеры без разрешения Аида никого не выпускали даже в туалет, что в дополнение являлось неплохим средством давления на психику, за сутки выворачивающим мышление большинства наизнанку. Ему же приходилось терпеть.
Она шла к нему и щерилась, уверенная, что вскоре отправится домой.
– За что взяли-то? Ну шептала стишок на погоду, али запрещается? Дождик-то не лишний, всходы лучше пойдут…
Рот щербатый, бесцветные глаза бездушные, притворно-добрые, в глубине пустые. Седые, длинные, причесанные пятерней волосы, лицо улыбчивое, но отталкивающее.
– Смотри на меня, – Санара уже заранее знал, что сейчас увидит то, что ему не понравится, но уклониться от выполнения собственных обязанностей не мог, да сегодня и не желал от них уклоняться.
– Смотрю, только чего смотреть-то?
Она не боялась его. И никого другого – ни черта, ни бога, – потому что первое, что он вычислил, приковав ее взгляд к своему, это уровень скрытой агрессии в девяносто один процент. Максимальный, какой он когда-либо читал за все годы работы.
Ему было противно все, что, погрузившись в темную глубину чужого разума, он находил: она лепила домашние конфеты, добавляла туда дурман-приправу и раздавала соседским детям, отчего те чинили драки и досаждали родителям. Хихикала, когда те же самые дети приходили за новыми. Она резала чужие пальцы, капала кровью в стакан, осуществляла фальшивые привороты и потешалась над теми, к кому «суженные» не возвращались. Брала деньги за «полечить», но никогда не лечила, потому что не хотела и не умела этого делать, продавала слабительные порошки под видом средства от желудка, разливала на крыльце незнакомых людей масло в надежде, что те поскользнутся. И однажды взяла младенца-инвалида у растерянного папаши, не желавшего тратить жизнь на взращивание неполноценного отпрыска, пообещала, что вылечит и отправит в приют. Малодушный отец отправился врать плачущей жене, что ребенка украли – «ничего, мол, родим нового», а взятого за тридцать корон младенца Ида придушила подушкой…
Дальше он смотреть не мог. Мог. Но не стал.
Попросил тихо:
– Подойди ко мне, Ида.
«Ты не Ида. Ты гнида!»
Обхватил старушечье лицо руками так плотно, будто собирался притянуть к себе и поцеловать. Старуха недоверчиво замерла, неспособная предположить, с какой стороны дует ветер.
– А доказательств-то и нет, – дыхнула на него зловонным дыханием. – Придется отпустить.
Санара понял, что сегодняшнее грозовое облако – это хорошо, что оно пришло вовремя. Не придется бороться с чернотой, можно ненадолго дать ей волю.
– Ты… не…
Она все поняла, увидела по его глазам слишком поздно.
То резкое движение, которое Санара совершил руками, походило на крен стенок огромной мясорубки – треск костей; свернутая седая голова повисла на бок, мертвая Ида кулем осела на пол.
Кто-то перекрестился; заскулил закрывший голову руками Отто. Не сдержал рвотный спазм новый услужливый помощник.
– Я скажу… – теперь лепетал пират, и вся его внушительность разом улетучилась, – кого грабил, куда спрятал, все скажу…
Аид старался более ни на кого не смотреть. Если увидит любое дополнительное прегрешение сейчас, вынесет такой вердикт, что жизни не хватит расплатиться. Он просканировал главное: раскаяние Кендрика моментально выросло вдвое, у Отто добавилось в полтора раза – этого хватит.
Приказ отдал быстро и ровно:
– Златоног – в случае чистосердечного признания четыре года на руднике острова Риввал. Йенаусу назначить пять дней ямы, конфискацию имущества, и депортировать с Софоса без права на возвращение. Эту… убрать.
На труп он даже не стал смотреть. Ее давно надо было сжить со свету, жаль, что поздно.
– Помыть камеру.
Помощник вытер рот трясущейся ладонью и принялся исполнять указания; от Отто, который до сих пор не верил, что после увиденного остался жив, ощутимо несло жидким дерьмом. Обделался. Не он первый, не он последний.
Санара развернулся, толкнул тяжелую дверь и с облегчением вдохнул свежий воздух.
Мир Уровней.
Уровень Пятнадцать.
Белоснежный Лоррейн не пах морем. Он пах чистыми улицами, асфальтом, чуть влажным ветерком и молодой листвой деревьев, окружавших главное здание Комиссии по периметру. Портал в замке Доур программировался тремя выходами: домой в особняк на улице Шалье, в раскинувшийся в длину на пару километров центральный парк и к «Реактору», куда Санара, принявший душ и переодевшийся еще на Аддаре, и предпочел переместиться.
С утра получил сигнал о том, что здесь его ждало задание.
И хорошо. Потому что нужно переключиться.
На парковке ряд из серебристых машин с белой полосой на борту – мокрые капоты и крыши; недавно шел дождь. У входной двери ни растений, ни охраны – Комиссионерам последняя со времен сотворения мира не требовалась.
Уже внутри, шагая по длинным коридорам, Аид думал о том, что любит Уровни по двум причинам: а) здесь ни при каких условиях его хламида не становилась видимой. Если Аддар воспринимал его Судьей, то Уровни – почти обычным человеком, и потому на теле черные джинсы и темная кофта под горло, так гораздо комфортнее; б) здесь, в этом Реакторе, существовал тот, кто знал о Санаре все и подчас понимал лучше, чем родная мать. Дрейк. Он-то и ждал в кабинете с нечитаемым буквенным кодом на двери.
– Свободен. Готов.
Аид опустился на стул, ожидая, что сейчас Начальник оторвется от чтения данных на экране, окинет взглядом и удовлетворенно кивнет. Тот и окинул. Только долго, тяжело, после чего покачал головой.
– Задание отменяю.
Санара ощутил всколыхнувшееся раздражение – сегодня облако настойчиво требовало выхода. Сейчас бы не помешало размозжить башки каким-нибудь невменяемым идиотам. Он еще не остыл. И хорошо бы идиотов было не два-три, а пара-тройка десятков…
– Нет. – Дрейк был непреклонен. – Тебе надо расслабиться.
– Я спокоен.
– Я не сказал, что ты неспокоен.
Они скрестили взгляды-лазеры, как световые мечи.
– Слишком много напряжения, его нужно убрать.
Комиссионеры были способны видеть его черноту, Санаре даже становилось легче от этого факта. Не приходилось ничего объяснять.
– Дай мне…
Он хотел сказать «убить кого-нибудь», но не успел.
– Найди бабу.
– Что?
– Телесное напряжение лучше всего сбрасывает секс. Тебе нужно выйти из рабочего режима, остудить шестерни.
Аид бы не улыбнулся, даже если бы Начальник шутил. Но он не шутил.
Не хотелось спорить об очевидном: «У меня нет женщины, потому что никто не может смотреть мне в глаза. Все боятся».
– Купи. Заплати лучшей. Завяжи ей глаза.
Санаре хотелось чертыхнуться. Да, этот безвозрастной субъект в форме хоть и бесил временами, но все же был прав: секс помогал Аиду выйти из режима Судьи. Но этого уже давным-давно не случалось, потому что никому не нравится трахаться с завязанными глазами. А эти самые глаза обязательно приходилось закрывать либо ему самому, чтобы не пугать партнершу, либо принудительно завязывать даме, что обрубало лучшую часть его личного наслаждения.
– Я…
– Это не просьба. И не совет. Сделай, как я сказал.
Покидая кабинет, Санара думал том, что сейчас, просто для того, чтобы выпустить пар, он придушил бы Иду еще раз.
(Dennis Lloyd – Aura)
Девчонка старалась. Притворялась, что ей нравятся странные игры, когда клиент молчит, а она ощупывает его тело трясущимися пальцами, словно слепой. Слепая, коей она и была из-за плотной бархатной повязки. Притворялась, что не помнит о том, что ее подвезли к дому с накинутым на глаза капюшоном, чтобы не запомнила адрес, что вели по комнатам под руку, что не дали даже посмотреть на того, кого она теперь ощупывала. Вроде бы не стар, судя по коже и мускулатуре, очень крепок, если пройтись по бицепсам и прессу, вот только лицо она кончиками пальцев читать не умеет – может, урод? Иначе зачем предварительная конспирация?
А Санара чувствовал ее беспокойство, как собака чует запах подгнившего мяса, уже невкусного и непривлекательного даже для того, кто голоден.
О проекте
О подписке