– А для чего же я живу? Как же мне понять? Что делать?
– Через других обретешь это знание. Когда начнешь заботиться о ком-то помимо себя, когда начнешь находить в этом радость.
Ваша гордыня чинит вам столько препятствий, но вы даже задуматься об этом не в состоянии, полагая, что вы всегда и все время правы. Веду себя хорошо? Прав. Не делаю подлянок? Хороший. Да не просто хороший – лучше всех! Задумывалась ты хоть раз об этом? Нет? А ты попробуй?
Конечно! В ней всю жизнь был страх одиночества – так долго, сколько она себя помнила… Страх не найти правильного мужчину, страх не быть кем-то любимой, страх, что в болезни никто не принесет воды. И этот новый страх – утрированный и усиленный кем-то до бесконечности – притянулся к ней из-за того маленького, который уже нашел место на ее чердаке.
Нет, она врет себе и верит в то, что хочет верить. Но не видит того, кем на самом является, – ничтожеством. Ничтожеством в полном смысле этого слова – апатичным, уже наполовину умершим человеком изнутри. Постоянно боящимся чего-то, так и не научившимся жить.
самом является, – ничтожеством. Ничтожеством в полном смысле этого слова – апатичным, уже наполовину умершим человеком изнутри. Постоянно боящимся чего-то, так и не научившимся жить.
Ее дом с каждым днем казался ей все более пустым, притихшим, «однобоким». И все потому, что в нем была она, но никогда не было его. И мир не бурлил, не вспенивался, не остывал, чтобы спустя какое-то время вспениться вновь, расцвести, стать полновесным. Ее мир старел в одиночку и, кажется, начал забывать о том, что существуют другие состояния.
И чем больше наблюдала, тем сильнее убеждалась в том, что осознала ранее: все в природе циклично, а противоположности тяготеют друг к другу. День притягивает ночь, ночь – день, холодное жаждет горячего, горячее холодного. Голодный – быть сытым, сытый – голодным, ибо все стремится к уравновешенности. И потому той же самой уравновешенности всегда будет искать женщина, тяготея к мужчине.