Там пахнет корицей, простором и морем,

Там карты иные, Реактор построен,

Там осень-старушка в уют завернулась,

Там спящее сердце восторгом проснулось.

Там люди другие; и есть Карта Судеб,

И знает лишь Дрейк то, что было и будет,

Волшебный ковер чудо ткет под ногами,

Там можно и нужно идти за мечтами,

Там парни стальные, законы туманны,

И ведает ими Комиссия странно,

Приду на вокзал, и кассирше, прищурясь.

«Один до Нордейла» скажу. И зажмурюсь…

Глава 1

Бернарда.

Этот балкончик на втором этаже особняка я не замечала до тех пор, пока его не «образила» Клэр. Откуда-то взялся на полу продольный мягкий половичок, пара панно макраме на стенах, цветущие у стены растения в кадках, столик и два плетеных стула. И все, балкончик стал моим любимым местом для завтрака.

Сейчас я с удовольствием потягивала утренний чай; за окном солнце, проклюнулась на деревьях зелень. Простор снаружи, простор внутри. Нордейл умел являть не только смену сезонов, но и вливать в тебя ощущения: если уж зима, то пушистая, с камином и падающим снегом, если лето, то с загорелыми щеками и сияющими после купания глазами. А если весна, то непонятная манящая свобода, будто проснулись не только спящие растения, но и новый резерв сил в тебе самом, в той части души, которая желает полета, новых впечатлений, достижений, бурной радости.

С некоторых пор у меня появился фетиш – приносить газеты из родного мира и читать их под чай с тонкими сладкими вафлями. Удивительный выходил контраст: в родном мире борются за власть, строят заводы, митингуют, выпускают новые лекарства, вводят правила дорожного движения, обсуждают матчи по футболу. А тут просто Нордейл. И всегда спокойно. Мне точно, потому что за спиной всегда силуэт любящего, способного защитить от всех напастей Дрейка. Дрейка, который по щелчку пальца выстроит новый Уровень или снесет старый. Это знание всегда щекотало изнутри солнечной пыльцой.

В этот раз я читала новости международные: про стариков на Кубе, упрощенную систему получения виз на Мальту и пропавшую у берегов Бали подлодку. Так интересно узнавать о родном мире из мира параллельного, все равно, что сидеть в кинотеатре, заняв лучшее место и нацепив на нос 3D-очки.

Когда на балкон шагнул Дэйн, я как раз шуршала страницами.

Белобрысый здоровяк штурмовал наш дом пару раз в неделю по утрам: приходил за печеньем, которое специально пекла для него Клэр. Печенье это в больших пакетах (дышащих! Она специально покупала дышащие, чтобы выпечка не становилась затхлой) уезжало в штаб, где съедалось, как я полагала, Дэйном (в большей части) и Стивеном (в меньшей). Может, перепадало кому-то еще, но я бы поставила пару монет на то, что Эльконто делиться с младшими служащими не желал, потому как слишком сильно прикипел к рассыпчатым «буа», выпеченным по секретному рецепту. Буа, которые я прозвала сначала «буашками», а позже «букашками», обсыпались миндальными лепестками и изобиловали шоколадной крошкой. В общем, вкуснота необыкновенная.

– Читаешь?

На меня зыркнули, продавив тушей соседнее кресло.

– Ага.

– Новости твоего мира?

Коллеги знали о моем увлечении. Тем оно было для них занимательнее, чем меньше каракуль они понимали в заморском тексте.

– Точно.

Дэйн попытался сесть по-барски и вытянуть ноги, но балкон оказался слишком коротким – ноги пришлось задвинуть под стул.

– Почитай мне первое, что попадется.

– Ты же все равно ничего не поймешь…

– Ну я так, из любопытства.

Я улыбнулась. Рядом с Эльконто всегда было тепло и надежно. И еще весело.

– Ладно… – Открыла наугад. – «Сегодня в должность вступает индийский раджа Говиндан…»

– Гавёндан? – Эльконто аж склонился со своего стула к моей газете. – Там так и написано? Гавнадан?

– Говиндан, – прыснула я.

Когда у мужика рост под два метра, белый ежик на голове и выпученные глаза – это смешно.

– Да ну! Не мог никто в трезвой памяти назвать сына Говнодамом. Вот не верю!

– Ну это же Индия, другая страна… Может, там это означает «солнцеликий» или, я не знаю, «ясноглазый».

– Ясноглазый Гавёндан? – Дэйн вдруг расхохотался так раскатисто, что затряслись стекла в рамах. – Нет, ну это ж надо было придумать!

Я не стала еще раз объяснять, что не «Гавнадам», а «Говиндан». Бог знает, действительно, какое значение это имя имело у индусов, но на русском звучало забавно. А нашему снайперу только дай все, что связано с «гомном», и шутки посыплются как из рога изобилия.

Какое-то время Дэйн молчал, думал. Запустил руку в пакет с «букашками», принялся их складывать одну за другой в рот. Прежде чем обратить внимание на неестественную тишину, я успела дочитать статью и просмотреть пару заголовков ниже. А после взглянула на Дэйна.

Он всегда смеялся, будто носил личину. Эдакий бравый неунывающий парень, способный под собственный смех пройти любую заварушку, но я не была бы Диной, если бы не научилась определять степень серьезности под зеркальным озером из шуток.

И сейчас снайпера что-то скребло изнутри, я бы даже сказала, глодало. Наверное, думая о своем, он доел бы половину пакета, просидел бы со мной еще минут десять, а после поднялся и ушел. Но я спросила:

– Эй, что не так?

Эльконто встрепенулся. Понял, что маска дала трещину, хотел было ее прикрыть новой, сотканной наспех, но решил, что со мной можно быть честным, вздохнул.

– Да случилось тут кое-что неприятное.

– С кем? С Ани?

– Да нет, слава Создателю, не с Ани.

А по поводу кого ему тогда горевать?

– Говори уже…

И я уставилась на двухметрового друга, с которым мы, так вышло, прошли и огонь, и воду, пристально, как сова.

– Ты же знаешь, что я руковожу Войной…

Удивил. Знаю.

– Так вот туда попал один мой знакомый человек, друг.

– В смысле попал? Как повстанец? – я задумалась. – Ну пройдет до конца или проснется, если схватит пулю.

«Ани же прошла».

– В том-то и дело, – Дэйн вздохнул, – что не как повстанец. А как солдат.

Солдаты, вспомнила я, это те, которые на обратной стороне, которые воюют против повстанцев. Обычно это осужденные, сосланные на смерть. И солдаты с Войны обратно на Уровни уже не выходят, только в свой мир в случае смерти. Дрейк когда-то давно мне эту схему объяснял, но запомнила я ее лишь формально, без деталей.

– В смысле как солдат? Он был осужден?

– Был. И сослан на Войну пожизненно.

Неприятно. Но я вдруг подумала, что неправильно будет идти к Дрейку со словами «помоги другу Дэйна» – что-то в этом случае не клеилось и не вязалось, как будто интуиция заранее заявляла о том, что шаг этот будет неверным. И потому я умолкла на целую минуту.

Эльконто вздохнул, понял.

– Я и не хотел, чтобы ты шла к Дрейку. В конце концов, я бы сам к нему пошел, если бы чувствовал, что так правильно. Но что-то подсказывает мне, что ответ будет жестким.

Вот и мне что-то подсказывало то же самое.

Тема, конечно, щекотливая. С одной стороны, знакомый Эльконто и, значит, не чужой человек, с другой – не всем друзьям друзей можно помочь, если последние оступаются. Следующую фразу, чтобы не обидеть, я выбрала максимально осторожно:

– Ну… он погибнет, вернется в свой мир. Может, тоже неплохо? Может, он завершил дела на Уровнях? Дрейк ведь объяснял, что те, кто получил необходимый опыт…

Дэйн продолжал мрачнеть.

– Я бы не парился, если бы все так, как ты говоришь. Но он хороший парень и еще – лучший боец. Один из лучших, кого я знаю. Сражаться там он будет до конца. Год, два, десять, двадцать… Как Бойд.

Как Бойд – это плохо.

При всей моей нелюбви к подобным темам, я все же спросила:

– А за что его осудили?

Прежде чем ответить, Эльконто долго молчал. Прожевал одно печенье, после еще сразу три, вытер рот тыльной стороной ладони.

– Я Брауна знаю уже не первый год. Он мог бы быть одним из нас, мог бы работать на Комиссию, настолько он хорош. Просто его никто не позвал. Или он не захотел, я не знаю. Он работал в частном агентстве телохранителем, последние пару лет охранял какого-то дельца – имени не знаю. И делец этот сильно прокосячился, за ним пришли из Комиссии. А Браун не понял, что Комиссионеры (они были в штатском), попробовал уложить одного из них, схлопотал сразу «пожизненно». Ты же знаешь, какие у нас законы, если на «Вертера» руку поднять.

Я знала. Жестче жесткого. Комиссионеры и без того не очень любили прощать, а уж если попытка атаки…

– То есть этот Браун попытался, сам того не зная, грохнуть Комиссионера?

– Угу.

Тогда понятно, почему Война.

– Ну, может, он завтра умрет на твоем Уровне…

– Не умрет, я тебе уже говорил. Будет воевать там до конца. Такие, как он, не сдаются. А война, особенно наша – бессмысленная и бесконечная, – выжигает. И за десять лет ничего не останется даже от самого хорошего человека. Вот потому я и мрачный. Раз уж ты спросила.

Наверное, можно было на этом завершить беседу. Хороший день, солнечный, как-нибудь все рассосется. Эльконто отправится в штаб, съест еще штук тридцать «букашек», вечером его подбодрит Ани… Но меня вдруг тоже начало что-то царапать. При всей моей любви к Нордейлу и Уровням, Комиссия на мой человеческий взгляд не всегда справедливо поступала. Хотя Дрейк, наверное, со мной бы поспорил. Привел бы кучу непонятных для меня, но очень умно сформулированных доводов, сказал бы «поверь мне» и мне пришлось бы поверить. Я любила Великого и Ужасного, а любовь без доверия – не любовь.

Но Дрейк отсутствовал в Нордейле, потому как уехал на пару дней исследовать неизвестное мне «вторичное ядро» в параллельной системе. Видит Бог, я ничего не смыслила в этой формулировке, но понимала, что пока его нет, и доводов нет. Браун воюет, Дэйн грустит.

– Слушай, – спросила я после долгой паузы и напряженного скрипа мозгов, – а этот твой друг, он не агрессивен? Не маньяк, не моральный урод?

Дэйн посмотрел хмуро.

– Нет. Ручаюсь за его характер. А что?

– Можем его переместить в мой мир, вот что. Просто не хочется перемещать туда всяких… нестабильных умом личностей, если ты понимаешь. Я ведь свою планету тоже люблю.

– Переместить?

Мы долго смотрели друг на друга, как конспираторы.

– Ну смотри. Если Комиссия отправила Брауна на Войну, значит, им все равно, что в определенный момент он исчезнет с Уровней, так?

– Так.

– И наверняка им все равно, исчезнет он через десять лет или сегодня? Так зачем человеку выгорать?

Светлые брови Эльконто поползли вверх.

– Сегодня?

Угу, потому что Дрейк скоро вернется. И если он вернется, а мы не завершим с этим делом, то мистер Начальник может наложить на наши действия строжайший запрет. А пока он его не наложил.

– Время – цигель. – Я постучала по запястью с часами.

– Что?

– Ничего. Просто надо изъять твоего Брауна до возвращения Начальника и с чистой совестью забыть об этом. Как будто ничего не было.

– А по шее не получим?

Вопрос на миллион. Шанс, конечно, имелся. С другой стороны, я не видела противоречий в системе: в случае смерти солдаты уходят с Войны по родным мирам. Кому какое дело, если один хороший парень уйдет без «случая смерти» и не в свой мир, каким бы он ни был, а в мой? Там, конечно, придется разобраться с деньгами, жильем и документами, но это все можно продумать позже, сейчас, главное, не попасть под прямой взгляд «всевидящего ока».

– Давай договоримся так. Ты пока отправишься на Войну, отыщешь своего друга, приведешь его в штаб, чтобы безопасно. Заодно приведешь туда и Халка…

– А Халка зачем?

– Чтобы он измерил уровень стабильности сознания, агрессии и так далее. Мне нужно быть уверенной, что я не перекину на Землю морального урода.

– Логично, согласен.

– А после дашь мне сигнал с помощью браслета о том, что все готово. Я пока подумаю над деталями.

Вот тебе и утро. Газету не дочитала, чай не допила, взялась спасать «рядового Раяна».

Но было в этом всем нечто важное – у Дэйна в глазах прояснилось. Будто отошел в сторону тяжелый камень, будто туча, закрывшая солнечный свет и настроение, рассеялась. Важен, однако, нашему снайперу был этот друг.

– С тебя пять «букашек»! – я нагло протянула руку, хотя могла бы пойти на кухню и попросить Клэр приготовить мне свой собственный мешок. Но тут ведь важен принцип, а не печенье.

Эльконто с готовностью запустил огромную лапу в мешок и вытащил для меня намного больше, чем пять. Высыпал все это в подставленные ладони, откуда «буашки» благополучно перекочевали в чайное блюдце.

– По рукам! Теперь за дело.

Прежде чем подняться, Дэйн посмотрел на меня серьезно как никогда.

– Я твой вечный должник.

– Вечный, – подтвердила я каменной рожей краснокожего вождя. – Так и запомним.

Уходя, снайпер все-таки ухмыльнулся. Значит, возвращалось к нему благодушие, значит, не зря.