Вечер. Минус пять по Цельсию.
Конечно, то была рискованная затея, но они не роптали и не задавали вопросов о том, что мы делаем в этом странном северном городке. Прогуливались по узким улицам между выкрашенными в зеленый, розовый и желтый двухэтажными домиками, с интересом рассматривали сувениры в маленьких лавках и слушали мои рассказы о белых медведях, фьордах и викингах.
До заката оставалось около часа.
Я молилась и смотрела на окрашенное багровыми всполохами ясное безоблачное небо.
Да, конечно, конец марта – уже не совсем сезон, но, может быть, нам повезет… должно повезти.
В центре деревушки, что норвеги именовали коротким словом «by», на центральной площади стояла небольшая сцена, на которой выступал местный фольклорный ансамбль. Женщина в зимней куртке и вязаной шапке с оленями пела на старо-исландском языке, с переводом которого стопорился даже лабораторный браслет. Виноват в том был то ли акцент певицы, то ли неправильно произнесенные ей слова, ясно было лишь то, что напев рассказывал о неком корабле, попавшем в шторм у северных скал, а вот что именно произошло с моряками, осталось загадкой.
Темно-красный деревянный домик – удобный, оснащенный всеми современными удобствами коттедж, что мне удалось арендовать – находился на самом краю Тромсё, практически на отшибе, куда свет от городских окон и фонарей уже не долетал.
Тем лучше.
Зачем мы здесь? В чем смысл? Почему именно в этом месте? Я была благодарна за отсутствие подобных вопросов. Команда доверяла мне безоговорочно: если Бернарда решила, что следующим пунктом должен быть именно этот, то так тому и быть.
Спасибо им.
Лишь бы нам в эту ночь повезло…
От нечего делать поджарили на мангале во дворе купленные в магазине сосиски, попробовали местного, оказавшегося очень неплохим, пива, а через часок легли спать – сказалась усталость долгого дня.
Но даже тогда, когда шорох и возня в темных комнатах затихли, и коттедж наполнился размеренным тихим храпом, я продолжала смотреть в окно.
Природа, ну, пожалуйста, не подведи!
Над пологим холмом, покрытым елями, неторопливо плыла луна.
3:15 утра.
– Встаем! Ребята, встаем, одеваемся и выходим на улицу! Все, мигом! Давайте, собирайтесь-собирайтесь!
Недовольное ворчание прерывалось шорохом натягиваемой одежды.
– Куда одеваемся? Зачем?
– Блин, четвертый час, Ди, может, поспим?
– Одевайтесь!
Они нехотя оделись, обулись и сгрудились у двери. Взирали хмуро, молча спрашивая: «И нафига?»
– А теперь на выход. Как только выходим, смотрим на небо. Давайте-давайте, в темпе, я не знаю, сколько оно продлится.
Толкнув деревянную дверь, первым наружу вышел Баал, а сделав шаг, застыл с задранной вверх головой. Остальные недовольно заворчали.
– Ну, ты уже подвинься…
– Чего там такое?
– Мы тоже хотим посмотреть!
Я протиснулась мимо Карателя и улыбнулась. Вот теперь можно ликовать!
Каждый, кто, обходя Регносцироса, выходил на улицу, мгновенно, словно по взмаху волшебной палочки, застывал, поднимал лицо к небу и превращался в зачарованную магическим видом статую. Через минуту неподалеку от крыльца стояло семь мужчин с одинаковым выражением лица: распахнутые глаза, распахнутый рот и отражающиеся в зрачках зеленоватые всполохи. Лишь вырывались наружу клубящиеся облачка пара, да скрипел под подошвами снег.
С минуту или около того никто не мог произнести ни слова – на темном небе, растянувшись от горизонта и до самых макушек, застыло в своем великолепии северное сияние.
Слоистое мерцание, магическая пыль, свет, порожденный космосом – невероятное, завораживающее зрелище. Ощущение свершившегося чуда – смотри на небо и загадывай, что хочешь, все мысленно попрошенное в такой час обязательно исполнится. Истинная магия.
– Ди, что это?
Силуэты деревьев, застывшие темными лапами на фоне желтоватых и местами розоватых всполохов. Зеленый все же преобладал. Ленты свечения медленно перетекали из одной в другую и меняли форму – простоишь часами и все равно не сможешь оторвать глаз.
Спасибо, природа, спасибо! Конец марта, но ты поделилась чудом, спасибо!..
– Это очень редкое явление на нашей планете. – Я не отличалась от остальных, взирая на небо с благоговением. – Оно называется северное сияние, и мы приехали сюда именно для того, чтобы увидеть его.
Следующий день в своих бесконечных прыжках и переодеваниях оказался сиамским близнецом предыдущего, изменились только названия стран под постукивающим по карте ногтем и созерцаемые следом за этим пейзажи.
Швейцарские Альпы, Пизанская и Эйфелева башни – Европа с благосклонным кивком аристократичной головы приняла визит посетителей из мира Уровней и показала себя во всей красе наступающей весны. Перекус в Амстердаме в двенадцать дня, а после обед в Японии – как же не попробовать знаменитую Фугу? Да, знаю, только что был полдень, а теперь уже восемь вечера… Что ж, пусть будет ужин, а после снова рванем на яркий день. Где наша не пропадала?
Ребята начинали привыкать к резкой смене часовых поясов.
А что в этом месте? А вот здесь?
Глянцевые страницы атласа замусолились, покрылись отпечатками пальцев и кофейными разводами.
А, может, попробуем вот сюда? Что это за Америка такая? Что, темно? Минус двенадцать часов? Эх, опять придется ждать ночи… Нет? У нас снова какие-то планы на вечер?
И не какие-то, а очень даже интересные.
Ведь не зря же я несколько дней назад просила двоюродную бабушку приготовиться – к семи вечера нас уже ждут и, надеюсь, ждут не только хлебом-солью, но и натопленной баней.
Минус семь по Цельсию.
Деревня гудела, как улей, начиная с самого утра.
Как же, заморские гости, и это к Захаровне! Да, внучка у ейной сестры, той, что в городе живет, вроде как переводчица, вот и возит. А сколько их? Да Бог знает, но встретим, как полагается.
Жарился в печах хлеб, шкворчала на сковородах картошка, лепились пельмешки, да не простые, а с отборным мясом, сальцом и перцем, чтобы не пресные, а с пряным бульончиком внутри, как сварятся. Кто-то занялся борщом, кто-то поросенком – для такого случая как ни запечь?
Дрова для баньки нарубили еще в обед, печи в домах почистили, стены и столы отмыли, да постелили на них лучшие вышитые вручную скатерти – кто знает, а вдруг заглянут посетители на огонек? А не заглянут, так все равно глазу приятно.
Бабки пшыкали на внучат – нечего горячую выпечку и варенье таскать; деды почесывали усы да бороды – маленькая деревушка, и показать-то нечего… Ну, ежель гости не привередливые, то настойку на стол поставим, угостим перцовой, да расскажем историю края. Хоть и жидкая она, история-то, но какая уж есть, не обессудьте.
Раз уж в Полысаевку пожаловали, то, как говорится, чем богаты…
К шести часам у Захаровны начал толпиться народ: курить, балагурить, поглядывать на дорогу. Когда они там пожалуют? И на чем? Главное, чтобы картошечка не успела остыть.
Солнце медленно скользило к горизонту; сидел на заснеженной обочине серый кобель – немецкая овчарка по кличке Карат, принюхивался к долетающим из избы запахам жареного мяса.
Над банькой, неторопливо уползая в темнеющее небо, вился дымок.
– Где это мы?
– Снова у меня на родине. Только на этот раз не в городе, а в деревне, я вам о них рассказывала.
Мы шагали вдоль леса по покрытой грязью дороге. Восемь пар обуви – семь мужских и одна женская. Снег, не желая уходить и поддаваться влиянию весны, все еще лежал толстым слоем в низинах и по берегам узенькой речки.
Миновали деревянный мост. За поворотом показались приземистые домики; я посмотрела на часы: как раз к семи.
– Покажу вам, как живут вдали от столицы и чем дышат местные люди. Тут в основном старики, молодняк уезжает жить и работать в города. А здесь тихо, развлечений никаких, зато остались традиции, думаю, вам будет интересно взглянуть. Нам обещали подготовить баньку…
– Баньку?
– Да, помоетесь, попаритесь березовыми вениками, в снег попрыгаете, благо, он еще не растаял.
Шагающие рядом со мной мужчины переглянулись.
– А зачем в снег?
– Для контраста температур. Бодрит.
– В одежде?
– Голышом.
– Совсем?!
– А то.
Ответом мне служило настороженное молчание.
Я улыбнулась.
– Ничего, пара рюмок водки, и вам станет понятно, что к чему. Воспринимайте это как местное развлечение.
Гости, все как на подбор, оказались здоровыми молодцами, даже бугаями: высокие, статные, кровь с молоком. И на каких только харчах так отъелись?
Местные бабы засмотрелись.
Поначалу визитеры настороженно озирались, рассматривали приготовленный стол, собравшейся в тесной комнатушке народ, слушали имена, запоминали, вежливо кивали. Говорили мало и с акцентом, еду пробовали аккуратно и по чуть-чуть, будто боялись, что не пойдет она привыкшим к заморской пище желудкам.
Но постепенно распробовали и борщ, и порося, научились пельмени есть ложкой и со сметаной, стали крошить сверху зеленый лучок, выращенный бабой Варей в избе на подоконнике. А после нескольких доз настойки заметно оттаяли, расслабились, повеселели, сделались розовыми.
Мужики возрадовались – оценили гости настойку! Знать, есть у них вкус, и губа не дура!
Вечер пошел веселее.
Бабки после той же настойки принялись бомбардировать молодцев вопросами: Ильична все выспрашивала, как да где живут, Олеговна – про работу, Васильевна тут же попыталась сосватать внучку за того, что с черным хвостом – уж больно он, мол, на ейного покойного мужа в молодости походил. Ведь говорят, что когда ладони квадратные, а брови широкие, то и характер хороший, не взбалмошный и не дурной, как раз бы ее Нинке такой подошел.
После этой фразы Баал стал прятать нарастающий шок под вежливой маской, а руки – под столом.
Один из дедов, перебрав с перцовкой, попытался было затянуть фронтовую, но его прервали, сказали, песнопения будут позже, сначала бы гостей отмыть в баньке, они как раз дозрели. Поэтому через пять минут раздобревшим иностранцам выдали валенки с галошами (нечего свои хорошие ботинки стаптывать), объяснили, где взять веники, мыло, черпаки и что с ними делать, а после отправили в конец огорода, где уже давно протопился деревянный сруб.
Напоследок предупредили, в какой сугроб лучше прыгать, чтобы уж наверняка…
Стоило молодцам хлопнуть дверью, как местные женщины – из разряда «все, кому еще нет пятидесяти» – тут же перебежали в дальнюю комнату и, толкаясь задами, приклеились к окнам.
Пока спецотряд намывался (или чего уж он там делал?) в бане, я успела пообщаться с половиной собравшихся у двоюродной бабушки родственников: ответить на разномастные вопросы, поблагодарить за еду и прием, рассказать пару баек «с работы» – повеселить стариков историями городской жизни.
Здесь, в Полысаевке, гости случались редко, а уж иностранцы и того реже. Проще говоря, никогда.
Казалось бы, двадцать первый век, коммуникации, телевидение, давно открыты границы, а в таких вот затерянных закутках люди все так и живут, как пятьдесят, как сто лет назад: чугунные чаны, противни для жарки хлеба, корыта для стирки… Живут и не тужат, как мы иногда думаем, выходят вечером на завалинку, садятся на знакомое бревно у прогревшегося за день забора и смотрят, как клонится к горизонту солнце, а коровы, подгоняемые пастухом, возвращаются домой.
И есть для деревенских жителей что-то родное и незыблемое в утренних криках петуха, в тикающих на стене часах, доставшихся еще от прабабки, в замусоленных и застиранных шторах на окнах, стекла в которых давно бы сменить… В потрескавшейся раковине с прибитым к доске умывальником, в извечном – от рассвета до заката – огороде и в знакомых лицах, что проходят вдоль по улице. Всех знаешь, со всеми поздороваешься, спросишь, как здоровье и дела.
В деревнях есть то, чего нет ни в одном городе: пусть нет круговерти из событий, но есть тишина и размеренность, пусть немного новостей, но есть отсутствие суеты, почти нет приезжих, но зато все знакомые, свои.
Анастасия Захаровна выспросила и про сестру Таисию, и про маму, и про всех, кого смогла припомнить. Хорошая она, старенькая и теплая. А как радовалась, что внучка приедет ее повидать…
В какой-то момент я пожалела, что не привезла ей, гостеприимной родственнице, которую и знала-то не так хорошо, какого-нибудь сувенира. Хоть маленького, но…
Идея пришла в голову неожиданно.
Я посмотрела на часы и сказала, что выйду в туалет.
Меня снабдили дополнительным мотком туалетной бумаги (вдруг во дворе закончилась?), посоветовали держаться стены (земля стылая, ногу не подверни) и отправили с Богом.
Проходя по двору, чтобы скрыться в тени от глаз, я бросила взгляд на стоящую в отдалении баню.
Оттуда доносились вполне себе пьяные визги и хохот; в желтом оконце бодро мелькали мужские силуэты.
Значит, все идет отлично, время есть. Если здесь начало девятого, то в Бельгии начало четвертого – магазины должны работать.
Только бы получилось.
Оглядев темную улицу перед прыжком – деревянные покосившиеся дома, неровную дорогу и застывшие льдом лужи, – я почему-то подумала о том, как сильно соскучилась по Дрейку.
Магазин, о котором я помнила еще с давних времен, оказался открыт. В нем продавали удивительно красивые тканые гобелены. Такой хоть на стол, хоть на подушку, хоть на стену – найдут бабушки применение. Еще бы найти качественные наборы полотенец (в хозяйстве женщинам пригодятся) и винную лавку, чтобы порадовать хорошим коньяком деревенских мужчин.
Брюссель гудел.
Центральная площадь, толпы туристов, кафе с извечными завсегдатаями, доносящиеся с дороги гудки полицейских сирен. Здесь никогда ничего не менялось: все так же высился в небе шпиль высокой готической ратуши, все так же продавали в каждом окне Бельгийские вафли и здоровенную клубнику в шоколаде.
Я облизнулась, поудобней перехватила объемный пакет с рулонами золотистой вышитой ткани и, огибая фотографирующихся на фоне знаменитой архитектуры людей, направилась через площадь. Винная лавка находилась на углу, рядом с шоколатье, а магазин домашней утвари – вниз по улице. Надо поторопиться.
О проекте
О подписке