ГЛАВА 2

Наше время…

Ночное осеннее небо обрушилось сегодня на город проливным дождем, таким ледяным и безжалостным из-за бешеных порывов ветра, что вода проникла везде, промочила до костей, не оставив на теле ни одного клочка сухой одежды. Кроссовки тоже набрали воды и противно хлюпали по лужам, уже ни капельки не согревая ноги. Сначала Марьяна шла под старым маминым зонтом, но после того, как особенно жестокий шквал изломал его спицы в труху, оставалось только перейти на бег и нестись по пустым малоосвещенным лабиринтам дворов, обтекая холодными потоками. Некоторые участки привычной дороги к дому были настолько темными, что в любое другое время она замедляла ход, чтобы собраться с духом и нырнуть в эту темноту. Сейчас же она неслась, не останавливаясь, благо каждую кочку, каждую яму, каждый бордюр она давно выучила наизусть и едва ли могла споткнуться. Ну а лужи ее сейчас не пугали. Весь тротуар превратился в вышедшую из берегов реку, которая давно уже пробралась в ее обувь.

В этот не слишком-то уютный и благоустроенный окраинный район семья Марьяны переехала шесть лет назад, вскоре после того, как у Насти впервые обнаружили рак крови. Старую их большую квартиру на Васильевском острове пришлось продать, так же как и дачу, чтобы были деньги на дорогостоящие импортные препараты. От отечественных, как утверждали врачи, можно было запросто отправиться на тот свет гораздо быстрее, чем от болезни. Теперь семья из четырех человек ютилась в крошечной двухкомнатной квартирке на первом этаже. Одну спальню занимали девочки, другую – родители. В те периоды, когда Настя чувствовала себя особенно плохо, Марьяна с мамой менялись местами. Тогда мама ночевала в ее постели и дежурила у кровати больной, а она спала на раскладном кресле в одной комнате с отцом. Но в тесноте, да не в обиде, как говорится.

Сейчас Марьяна мечтала только об одном: сбросить с себя мокрую и отяжелевшую одежду, отпариться в горячей ванне, а потом поужинать и напиться чаю в теплом семейном кругу. Папа работал в ночную смену электромонтером в метрополитене, но его рабочий день начинался в одиннадцать вечера, а сейчас было только восемь. Это значило, что все будут в сборе, встретят ее приветствиями и расспросами, составят ей компанию за столом и будут весело делиться последними новостями под звуки маленького телевизора.

Марьяна отперла дверь своим ключом и скользнула в прихожую. Папа и мама сидели на кухне, о чем-то тихо переговариваясь, даже не услышали, как она вошла. Встречать ее выбежал только белый персидский кот Фунтик, уже старенький, почти глухой и подслеповатый на один глаз, но зато разделивший с семьей все тяготы переездов и прочих невзгод. Он хотел было притереться к ногам хозяйки, но девушка предусмотрительно отступила на шаг назад и наклонилась, чтобы погладить пушистика и слегка отстранить его в сторону.

– Куда ж ты суешься, дурачок? Не видишь, я вся мокрая?

Отец, наконец, услышал ее голос и вышел навстречу, а Марьяна включила свет и взглянула на себя в зеркало. Видок был ужасный…

– Ну и погодка там… К тому же зонтик сломался… Не знаю, как ты пойдешь… Обязательно надевай дождевик и резиновые сапоги, – болтала она, раздеваясь, не сразу обратив внимание на то, что папа не отвечает. – Что? Что-то случилось? – наконец подняла голову она, стянув с себя кроссовки вместе с промокшими насквозь носками.

Отец вздохнул.

– Последний анализ пришел не очень хороший…

– Но… как же так? Ведь говорили, что ей становится лучше…

– Не знаю… Кто их разберет, этих врачей… Вроде, еще какой-то препарат нужен… Она плохо переносит поддерживающий курс химии…

– И сколько на этот раз?

Отец снова вздохнул и махнул рукой.

– Лучше не спрашивай…

Марьяна кивнула, долго рылась в рюкзаке, наконец извлекла откуда-то со дна несколько крупных купюр и протянула отцу. Он некоторое время как-то отстраненно смотрел на деньги, потом нехотя взял.

– Сегодня повезло… – пояснила она. – Дали премию за успешные продажи… – Как и всегда, она покраснела, потому что врала. Никаких премий ей никогда не давали, а зарплата продавца-мерчендайзера была довольно жалкой. Девушка облизала губы и поспешила отвернуться. – Я только переоденусь, поздороваюсь с Настей, приму душ и приду к вам… – виновато добавила она, чтобы не продолжать этот диалог.

Она понятия не имела, догадывался ли о чем-то отец и задавал ли себе какие-нибудь неприятные вопросы насчет этих денег. Марьяна все-таки склонялась к тому, что нет. Он гордился ей, начал потихоньку на нее полагаться, мучился от того, что ей приходится сейчас работать, а не получать высшее образование… Поэтому тему предпочитали не поднимать. За все эти годы болезнь Насти редко когда давала им расслабиться. Ремиссии сменялись новыми обострениями, длительные курсы химиотерапии прерывались недолгими передышками, они начинали было обретать надежду, но болезнь неизменно возвращалась вновь. Оставалось только восхищаться терпением девочки, лучшие свои годы проводящей на больничной койке или в постели дома. Казалось, она ничуть не унывала. Стоило только отступить страшным приступам, она вновь становилась веселой оптимисткой, уверенной в завтрашнем дне, порхала по дому, училась дистанционно, готовила, гуляла, занималась обычными девичьими делами. Что бы они только делали, если бы не ее боевой дух и неиссякаемая надежда…

– Ну и что они там уже успели тебе наплести? – встретила она Марьяну вопросом с беспечной улыбкой вместо приветствия, когда та зашла в их общую комнату. – «Кошмар-кошмар! Она снова умирает!» Мне кажется, на эту тему уже можно писать комедию…       Младшая сестра полулежала на постели, упрямо скрестив на груди руки, но как всегда худенькая и бледная, с головой, обмотанной платком, чтобы скрыть отсутствие волос. Однако, на ее белом как мел лице сияли двумя огромными черными бриллиантами веселые необыкновенно живые и любопытные глаза и чуть теплилась лукавая улыбочка.

– Они только успели пожаловаться, что ты много болтаешь чепухи, плохо ешь и слишком много смеешься.

– Я, знаешь ли, слежу за фигурой. А смех – продлевает жизнь! – На этот раз она действительно рассмеялась.

Марьяна поспешно разделась до нижнего белья, пока что побросав все мокрые вещи на пол, присела на край кровати сестры, склонилась и прижалась губами к ее лбу. Настя поймала ее руки и притянула к груди, выдержала всего несколько секунд этих нежностей и тут же оттолкнула.

– Ты же ледяная вся! Промокла до нитки! Простудишься! А ну марш в ванну!

– Никуда не пойду, пока не расскажешь, что сказал врач по анализам. Хочу услышать это сначала от тебя, – строго произнесла Марьяна.

– Ничего не скажу, пока не примешь душ! – упрямо передразнила тон старшей сестры Настя, с вызовом глядя ей в глаза.

– Ты кого хочешь доведешь… – Марьяна покачала головой, поднялась и принялась рыться в шкафу в поисках махрового халата и сухого белья.

– Вот-вот! Я еще всех вас переживу… – с готовностью подхватила эта вредная девчонка, и ее голос приобрел еще больше командных ноток. – На тебя даже смотреть холодно! Тапочки надень!

Так и не поворачиваясь, Марьяна закусила губу. Слезы сами вдруг навернулись на глаза и тут же потекли по щекам градом, подбородок предательски задрожал и горло перехватило железным ошейником. Ну что же она творила! Нельзя было позволять себе так распускаться в присутствии Насти! Да и родителей лишний раз нельзя было доводить… Им и так всем было тяжело.

– Знаешь что? – голос сестры снова прозвучал звонко, без тени грусти и дрожи.

– Что? – хрипло выдавила из себя Марьяна, мимоходом подтирая слезы и стискивая зубы.

– Я решила, куда буду поступать после школы.

– И куда же?

– На ин. яз. Хочу много путешествовать и повидать мир, а переводчики наверняка много ездят в командировки.

Марьяне наконец-то удалось совладать с собой. Она закуталась в халат и повернулась.

– Настюх… Уверена, у тебя все получится. Ты же у нас отличница.

– Ага. Ботаничка. Вся в тебя…

– Точно.

Сестры улыбнулись, встретившись взглядами. Глаза одной будто точно отражали глаза другой. Когда-то они были похожи не только этим, а еще шелковой гривой спело-ржаных волос, например, или яркими открытыми улыбками и звонким, как колокольчики, смехом. Теперь лежащая в постели девочка казалась призрачной тенью той, что стояла посреди комнаты. И все равно обе были естественно красивы и восхищали. Первая – хрупкой нежностью, сочетающейся с каким-то жизнеутверждающим бесстрашием. Вторая – бьющей через край энергией и силой, прикрывающей мягкую женственность и беспомощность.

***

Даже теперь, спустя шесть лет, Марьяну передергивало от детских воспоминаний о больнице. Особенно теперь, когда она стала взрослой и все яснее осознавала, что ее жизнь тогда, возможно, висела на волоске. А еще потому, что только в детском возрасте она могла всерьез воспринять услышанные тогда откровения малолетней психопатки и попытаться докопаться до истинности ее слов. Вампиры стали кошмаром ее детства, ее безумием, ее одержимостью, о которой никому нельзя было говорить, если она все-таки хотела оставаться для окружающих прежней рациональной, уравновешенной, серьезной, целеустремленной девочкой, какой ее привыкли считать. Желтая пресса, криминальные сводки, нездоровый интерес к любым странным происшествиям, а также мифы древности и средневековья, зловещий фольклор, сомнительные исторические изыскания и трактаты на мистические темы, эзотерика и художественная литература. Она поглощала все это стопками, ее интересовало все, что хоть как-то касалось этой темы… Что угодно, за что можно было бы зацепиться и найти опровержение своим страхам… но, может быть, на самом деле, оправдание своим надеждам?

В любом случае теперь все эти наивные вопросы приходилось оставить без ответа. Детство как-то неожиданно оборвалось с окончанием школы. Вместо вуза пришлось пойти на работу. Время беспечных романтических устремлений и достижений, за которые всего лишь ставили пятерки и гладили по головке, прошло. Нужно было становиться на ноги, вырываться из оков беспомощной и малообеспеченной жизни, помогать выбивающимся из сил родителям и взять на себя часть забот об ослабленной болезнью сестре.

С тех пор как у Насти впервые обнаружили рак крови, маме пришлось бросить работу, чтобы фактически превратиться в сиделку. По удачному стечению обстоятельств, если такие обстоятельства вообще можно было называть удачей, она была медсестрой по профессии, поэтому, кроме навыков и квалификации, у нее еще оставались кое-какие знакомства в среде медиков. Именно благодаря этим знакомствам она иногда подрабатывала сиделкой у других онкобольных, чтобы помогать отцу содержать семью. Вот все это Марьяна обычно и приводила самой себе в качестве доводов и оправданий, когда совершала не очень хорошие поступки во благо. Все в ней сопротивлялось собственному поведению, от стыда пылали щеки, совесть выедала внутри черную дыру, неторопливо, по крошечному кусочку, упиваясь пыткой. Не молчало и здравомыслие, без конца нашептывающее, что она играет с огнем и очень скоро попадется. Не бездействовал и инстинкт самосохранения, пытающийся парализовать все тело страхом. Только первый рубеж невозврата был давно уже пройден, поэтому девушка научилась не обращать внимания на все эти голоса в голове, ну или почти не обращать…

Марьяна прошлась по продуктовому магазину, приглядываясь к витринам и товарам, но толком ничего не выбирала, а между делом незаметно осматривалась. Она понятия не имела, как действовали бы на ее месте профессионалы… Возможно, промышлять в супермаркетах они считали глупой затеей, так как здесь кругом были камеры. Но Марьяну камеры почему-то не пугали, а напротив, мотивировали и дисциплинировали. Она знала, что должна совершить невозможное – не ошибиться, не дрогнуть, не выдать себя ни волнением, ни спешкой, ни странным поведением. Обычным ее ритуалом было неспешно обойти весь зал, выбрать себе пару продуктов для перекуса, типа йогурта, булочки, сока или шоколадки, и на ходу, незаметной тенью проскользнув мимо одного из покупателей, вынуть у него кошелек и отправить его в свою широкую сумку. Главное было не задерживаться рядом с ним ни на секунду и никак его не потревожить. Легкое мягкое касание одежды – вот все, что он мог почувствовать. Ради этой простой операции нужно было внимательно изучить практически всех людей в поле видимости. Ни один не должен был в этот момент смотреть на нее, иначе ей конец. В такие моменты мысли о своем возможном провале и позоре она старалась загонять далеко-далеко. В конце концов, помучить себя раскаянием можно было и позднее, когда опасность будет позади.

На этот раз Марьяна проделала все в точности как всегда: не торопясь, выбрала себе злаковый батончик и молоко, осмотрела еще несколько полок с продуктами и как ни в чем не бывало прошла в опасной, но не бросающейся в глаза близости от одной из покупательниц. Это оказалась дама лет сорока, моложавая и не агрессивная на вид, к тому же слишком медленно продвигающаяся по проходу с тележкой, нагруженной товаром. Это означало, что до кассы она доберется не скоро и пропажу заметит только минут через двадцать-тридцать. К этому моменту девушка уже успела бы оплатить свои скромные покупки.

Марьяна прошла на кассу и встала в очередь. Наметанный взгляд все равно не переставал следить за окружающими. Все, вроде бы, было спокойно, но что-то не давало ей покоя, заставляя нервничать больше, чем обычно, какое-то недоброе предчувствие. Через пару секунд она поняла, в чем дело: на нее слишком уж пристально пялился какой-то парень, стоящий в соседнюю кассу. Встретившись с ней взглядом, он и не думал отворачиваться. Напротив, в его глазах загорелись насмешливые искорки, а губы изогнулись в недоброй ухмылке. Девушка выругалась про себя, но внешне изобразила полное безразличие, лишь отвела взгляд. А администратор, между тем, дала указание открыть еще одну кассу, потому что народу скопилось слишком уж много. Та самая дама с нагруженной тележкой вдруг оказалась в ней первой и принялась выкладывать продукты на ленту. Марьяна внутренне содрогнулась, поняв, что ее взгляд отследил тот парень, который так и продолжал пялиться на нее неотрывно. Губы пересохли, но она не позволяла себе даже облизнуться, чтобы не выдать паники. Стояла себе и глазела по сторонам, как делают обычно все заскучавшие в очереди покупатели. Дама, между тем, обнаружила пропажу кошелька и принялась нервно перебирать сумку, а потом вдруг оповестила на весь магазин: «У меня украли кошелек! Только что! Буквально минут десять назад он еще точно был!». Все кругом тут же оживилось и зашумело.