До моего рождения

Мама училась в Институте Водного Транспорта на инженера-экономиста. В 21 год на третьем курсе с другими одногруппниками поехала на практику в Сибирь. И там познакомилась с отцом. Он на тот момент был женат и имел дочь.

До того, как отец получил развод, родители год жили вместе в Сибири.

А потом в Питер переехали. Через три года родилась старшая сестра. Когда ей был год с небольшим, у мамы на небольшом сроке беременности случился выкидыш. Её положили в больницу и там продержали какое-то время. В палате было 24 человека. Туалет грязный. На него нужно было взгромождаться сверху, потому что сидушек не было. Туалетной бумаги тоже не было. А под гинекологическим отделением располагалось отделение, в котором лежали люди, болевшие сифилисом. Это было очень неприятно. Ужасно.

После выкидыша какое-то время противопоказано было беременеть. Но мама забеременела и ей пришлось сделать аборт. Поскольку она в детстве болела гепатитом, ей делали все операции всегда в последнюю очередь, набивалось человек двадцать женщин. Отношение со стороны медперсонала было пренебрежительное.

Второй раз мама забеременела, когда старшей сестре было два года. Ездили с подругой на юг. И там, на пятом месяце беременности у мамы случился выкидыш в туалете. Вызвали скорую, поехали в больницу. Положили в палату и сделали операцию только на следующий день вообще без всякого обезболивания.

Ранее детство

Из моей истории

Рожала меня мама в педиатрическом институте. Попала туда по блату. Я родилась с тройным обвитием пуповины вокруг шеи и искривлением позвоночника. Вся синяя. И молчала. Закричала только после того, как меня похлопали несколько раз. Мама спрашивала у неврологов, какие могут быть последствия моей родовой травмы. И они так невнятно отвечали, что могут быть головные боли. Но при этом па шкале рефлексов мне написали 8 – 9. Это значит, что все показатели в норме и никаких отклонений при родах не было.

В сознательном возрасте мама рассказывала о том, как я родилась и добавляла, что с младшей сестрой во время родов у неё не было проблем. Что она быстро родилась. Вылетела, как пуля. Каждый раз во время этого рассказа чувствовала ущербность, что я такая больная и жалкая и сравнивала себя с сестрой.

В младенчестве я много и громко плакала. Пугалась малейшего шума. Однажды возвращались мы из Юсуповского сада через Фонтанку домой. Мимо проезжала машина и я заревела от испуга. Мама переживала, не знала, как меня успокоить до самого дома.

До пяти лет просидела дома и все воспоминая до этого возраста, как в тумане. Единственное, что помню: мне два года, и мы переезжаем из коммуналки на Измайловском проспекте в центре Питера на улицу Уточкина в Приморском районе. Едем в какой-то машине, нагруженной вещами. А может это был сон по мотивам маминых рассказов о переезде. Не могу утверждать.

После переезда мама встала со мной и младшей сестрой в очередь в детский сад. Моя и очередь младшей сестры поступать в детский сад подошла одновременно, когда мне было пять, а ей три. Первый день чувствовала себя там отвратительно. Не хотелось находиться в незнакомом месте с кучей незнакомых детей и воспиталок. Я проплакала целый день. Было единственное желание – оказаться дома с мамой.

А позже узнала, что в этот день младшую сестру перед тихим часом из сада забрала бабушка. И мне стала обидно. Почувствовала предательство, заговор со стороны мамы и бабушки. Спросила у мамы, почему сестру забрали, а меня нет. Она ответила, что сестра попросила об этом, а я не попросила. И тогда я почувствовала себя глупой из-за того, что я не догадалась попросить. Так я первый раз почувствовала ущербность.

Времена, когда я ходила в детский сад мне вспоминаются как что-то ужасное. Вставание ранним утром, все эти режимы, расписания. Невкусная еда, которую в нас, бывало, насильно впихивали. Пару раз я там отравилась винегретом каким-то мясом (после чего вплоть до 14-ти лет почти его не ела). Винегрет меня заставляли есть, а мне не хотелось. Воспиталка насильно засунула ложку с винегретом в рот. И меня вырвало прямо на платье. На красивое красное платье. Меня поругали, а затем раздели и помыли под душем. Я чувствовала вину, стыд из-за того, что меня вырвало и из-за того, что я стою голая, беззащитная, а чужие тётки грубо моют моё тело. Чувствовала себя гадкой, ужасной и жалкой. С тех пор могу есть свёклу только в борще.

Тихий час был для меня пыткой. Насилием. Не хотела я спать и не чувствовала себя безопасно для того, чтоб уснуть со спокойной душой. Приходилось лежать в кровати и скучать, дожидаясь, когда он закончится. Один раз только хорошо помню, как заснула. Но меня разбудили. Устроили бой подушками. Кто-то запустил подушку, и она прямо мне в голову прилетела. И от этого я проснулась. Было очень обидно.

В саду у меня была подруга Оля, жившая в одном подъезде со мной. Однажды мы гуляли на детской площадке втроём с ней и младшей сестрой. Оля больше интересовалась сестрой. Играла с ней. Так я первый раз почувствовала ревность и зависть. Но мне казалось, что только такого отношения и заслуживаю. Потому что я забитая, стеснительная, пассивная и всего боюсь. А сестра весёлая, активная. Конечно, с ней интереснее.

Самые неприятные воспоминания раннего детства связаны с дачей с детским садиком. Летом детсадовских детей отправляли на «дачу» в Солнечное. И нас с младшей сестрой родители туда тоже два сезона подряд сплавляли. Именно сплавляли – так я это воспринимала.

Второе лето было особенно ужасным. Всё, как в кошмарном сне. Было это в тот год (начало 90-х), когда все деревья были окутаны мерзкой белой паутиной, как коконами. Под одним из деревьев стояла скамейка. И с этого дерева на скамейку падали личинки. Туалеты, как в лучших традициях советских дач, дырки в полу, в которых кишели опарыши.

Одна девочка меня ненавидела. И постоянно говорила об этом мне в лицо. При этом корчила жуткую рожу, хмурилась и выпучивала глаза. Я её очень боялась. Но никому не рассказывала об этом. И как-то я услышала от кого-то из других детей одну дразнилку. И вот проходит она мимо меня, и я, чувствуя сильных страх, выпаливаю ей эту дразнилку:

– Хочешь моей смерти? – спрашиваю.

– Да!

– Укуси мою какашку до кровей.

План был такой: после моих слов она сама меня начнёт боятся и, наконец-то, отстанет. Подействовало ли это? Уже не помню.

А по ночам на эту дачу забирались бомжи. Они пролезали через дырку в заборе и что-то воровали. Что они там у детей могли воровать? Игрушки? Потому что забирались они именно в игровую комнату. И на утро от неё по дорожке до дырки в заборе были рассыпаны кубики и прочие игрушки.

Не уверена, точно ли это делали бомжи, по крайней мере воспиталки нам так рассказывали. Мы, естественно, очень боялись. Конкретно мне там было очень страшно.

А нянечки после того, как укладывали нас спать, смотрели Мою вторую маму. В соседнем со спальней помещении. С открытой дверью. Всё было слышно. Я лично под телек спать не умею, поэтому лежала и слушала сериал. А потом ещё долго не могла уснуть из-за пережитых впечатлений. Чувствовала страх.

Когда мама приезжала нас навестить, я жаловалась, как мне плохо было на этой даче. В ответ мама говорила, что всё нормально. И возможности забрать нас оттуда у них нет. Я воспринимала это как посыл – я не важна, не нужна. Так я первый раз почувствовала одиночество, покинутость и ненужность. А ещё я чувствовала тогда ущербность, обиду. Особенно было обидно, что, когда наша троюродная сестра пожаловалась родителям, её сразу оттуда забрали. А нам приходилось терпеть и ждать, когда эти мучения закончатся.

Но все эти чувства я давила в себе, потому что думала, что они неправильные. И я заслужила находиться в том ужасном месте.

В 6 лет я заболела. У меня была высокая температура. И меня на скорой увезли в больницу. Там я впервые ночевала одна в палате с незнакомыми детьми и их родителями. И первый раз почувствовала одиночество физически. Помню, как мама привезла мне любимую куклу в розовом наряде. Я крепко её обнимала и плакала. Она была единственным моим утешением и связью с домом.

Отношения с матерью

Из моей истории

В детстве я не чувствовала себя любимой мамой. Мне казалось, что её любовь необходимо заслужить хорошим поведением, хорошими оценками, хорошей уборкой комнаты, хорошим мытьём посуды.

Но училась я довольно плохо, вела себя не очень, убираться мне не нравилось и делала это на отвали, когда мама требовала. И добавляла:

– Развела свинарник.

Иногда при этом с яростью ещё больше раскидывала мои вещи.

И посуду я мыла по маминым представлениям недостаточно чисто. Она придиралась почти ко всему, что я делала, критиковала, орала на меня. Порой, если у меня не получалось что-то делать, она сыпала ярлыками – неумеха, руки из жопы – и доделывала за меня.

Было вдвойне обидно, потому что я видела, как мама любит младшую сестру. Которая и училась хорошо, и вела себя отлично, и имела много талантов и убиралась в комнате идеально. Мама часто её хвалила и ставила мне в пример. И вообще при родственниках с широкой улыбкой хвасталась достижениями сестры.

Мама в детстве коротко меня стригла. Мне это не нравилось. Хотела иметь длинные волосы, как у остальных девочек. Хотела носить красивые ленты, завязанные на бантики. И во время фотографирования в детском саду мама меня нарядила и повязала красную ленту вокруг головы, а спереди на бантик завязала. Я чувствовала себя уродом, потому что это было совсем не то, что я хотела. Было обидно, стыдно. Хотелось плакать.

Я, преимущественно, чувствовала с мамой холодность, ущербность, море стыда и покинутости.

Вот покинутости было особенно много. И именно такой физической. Все эти ужасные заведения, куда мама меня с младшей сестрой или одну отправляла: жуткая дача с детским садом, на которую бомжи забирались по ночам. Санаторий, в котором, в том числе, лежали дети-инвалиды без рук или без ног. Дурацкий лагерь, где троллили и украли у меня лосины. Интернат, в котором, особенно поначалу, мне было очень плохо, одиноко и ущербно.

В ответ на мои жалобы, мама говорила, что это для моей же пользы, для здоровья. И я ей верила. Верила и пыталась смириться с тем, что для того, чтоб потом когда-нибудь стало хорошо, мне необходимо помучиться. И много плакала по ночам от тоски, одиночества и безысходности.

Мама очень эмоциональная, громкая, болтливая. Часто в общественных местах я испытывала за неё стыд, когда она шумно себя вела, задавала, как мне казалось, глупые вопросы. Особенно сильный стыд я чувствовала, когда она с кем-то незнакомым ругалась из-за какой-то фигни.

Мама и меня немало стыдила. Указывала на изъяны в моей внешности, на искривление позвоночника. Смеялась, когда нашла мой порно-комикс, нарисованный в 7 лет после просмотра порно-кассеты в родительской спальне. Рассказывала подругам или родственникам по телефону или при встрече о том, как я в очередной раз облажалась: забыла ключи от квартиры, не туда уехала или что-то потеряла. Поэтому в более сознательном возрасте я понимала, что мне безопаснее соврать, когда случались подобные факапы.

Справедливости ради отмечу, что заботу мама старалась проявлять, как умела. Читала нам сказки перед сном или ставила пластинки. Безумно вкусно готовила. Я в детстве не ела мясо, свёклу, капусту, морковку в супе, а младшая сестра не любила все овощи. И вот мама, когда варила борщ, специально для нас цедила бульон, мне вылавливала картошку, а сестре мясо. Позволяла мне быть ребёнком: играть, веселиться творить. В подростковом возрасте, когда отец ушёл из семьи, стала давать больше свободы.

Сейчас я хорошо с мамой общаюсь, но больше отстранённо. Довольно редко созваниваюсь и ещё реже встречаюсь с ней. В основном мы видимся на семейных праздниках.

Из истории А.

Сейчас мне 23, и я живу с мамой. Она гиперопекающая. Хочет всё за меня делать. Постоянно пытается давать мне советы.

Первое воспоминание из детства. Я ещё тогда ходить не умел. Я лежу в кровати, ору, хочу, чтоб мама пришла. А она не приходит. И никто не приходит. И как будто это длится вечность. А потом приходит какая-то тётка. Возможно какая-то знакомая. И спустя какое-то долгое время возвращается мама. Утешает мне, но я ей не верю. Это был тревожный тип привязанности, когда родители уходят, а я не верю, что они вернутся.

В детстве мама сумки за меня собирала, когда я куда-то уезжал. Говорила, что сам не смогу ничего нормально собрать. Но при этом было ощущение, что у нас хорошие отношения. Но в то же время ощущение, что она утешалась об меня в детстве. То, что она якобы любила меня, на самом деле утешение находила. Лет в 13 была песня по радио «А ты меня любишь? Ага!» И мама пела: «А ты меня любишь?» И мне нужно было ответить: «Ага!» И меня это так раздражало, потому что я вообще не чувствовал тогда какой-то любви ни к себе, ни к другим. Но я отвечал ей через сопротивление и раздражение.

Из истории С.

Мама не включалась эмоционально в общение со мной, когда я приходила поделиться с ней своими переживаниями и мне нужна была поддержка. Я любила её и очень ждала, что она меня пожалеет, успокоит, приголубит, обнимет, посочувствует, поддержит. Но каждый раз она отстранялась. Мне это было странно. Я сердилась на неё. Проваливалась в стыд, страх, чувство покинутости, одиночества. Это случалось мгновенно. Я не успевала осознавать. Мне просто было плохо. И когда стала постарше, предъявляла на эту тему претензии.