Перевод книги Зомбарта «Строй хозяйственной жизни» (Раздел XXXV «Encyclopaedic der Rechts und Staatswissenschaft», издание Kohlrausch, Kaskel und Spiethof) выходит не столько для того, чтобы русские читатели могли из него почерпнуть кое-какие сведения по политической экономии, сколько для их ознакомления с господином Вернером Зомбартом, а в его лице с расцветом так называемого «катедер-социализма». Прочитав этот труд, русский читатель будет избавлен от необходимости читать много толстых книг, написанных господином Зомбартом за последние 30 лет, большей частью для просвещения буржуазной публики, главным образом для того, чтобы вводить в заблуждение немецких рабочих при помощи якобы объективной «науки». В указанном небольшом труде объединены обе цели, и таким образом, этот труд является характерным как для определения роли немецкого «катедер-социализма» вообще, так и для роли Зомбарта в особенности. Зомбарт всегда претендовал на особое место среди немецких катедер-социалистов. И вовсе не потому, что он стоит ближе к марксизму, чем другие буржуазные ученые Германии, будь то экономисты, историки, юристы и т. д., а скорее наоборот.
Проследим важнейшие этапы в жизни Зомбарта. В середине XIX столетия Зомбарт стал выдвигаться как идеолог течения, которое русские читатели, вероятно, назвали бы легальным марксизмом. Он написал статью к только что изданному Энгельсом третьему тому Марксова «Капитала»; здесь он обнаружил такое понимание Маркса, которое было значительно выше всего, что высказывали по этому поводу другие немецкие университетские экономисты. И старик Энгельс не мог отказаться от того, чтобы не высказать нескольких слов признательности по адресу этого белого негра. В своем последнем труде «Дополнение и прибавление к третьему тому Капитала» Энгельс между прочим писал:
«В “Brauns Archiv für Soziale Gesetzgebung”, VII, Heft 4, Вернер Зомбарт дает превосходные в своей совокупности очерки, излагающие Марксову систему. Это первый случай, когда немецкий университетский профессор оказывается вообще способным видеть в произведениях Маркса именно то, что Маркс действительно сказал; в первый раз немецкий профессор учит, что критика Марксовой системы не может заключаться в одном опровержении, – пусть этим занимаются политические карьеристы, – а лишь в дальнейшем развитии ее».
Одобрение Энгельса было данью беспристрастному отношению к Марксу, столь необычному для буржуазного профессора. Однако, этого беспристрастия Зомбарту хватило ненадолго. И чем больше оно исчезало, чем больше фальсифицировал Зомбарт марксизм, одновременно восхваляя его, тем больше он кичился похвалой Энгельса, которая относилась исключительно к тому времени, когда Зомбарт искренне пытался понять Маркса.
В своей статье, написанной на смерть Энгельса, Зомбарт еще обнаруживает такое понимание Маркса, которое, во всяком случае, было необычным среди германских ученых; но эта же статья показала, что Зомбарт совершенно не понял революционера Энгельса, не понял неразрывной связи между революционной точкой зрения в отношении к буржуазному обществу и его теоретическому анализу, сделанному Марксом и Энгельсом. Марксова экономия имеет двухсторонний характер. Она является завершением классической буржуазной политической экономии и дает глубочайшее проникновение в самую сущность капиталистического хозяйства. Такое понимание она дает только благодаря тому, что рассматривает капиталистическое хозяйство как исторический процесс, т. е. как преходящее явление, а это, в свою очередь, возможно потому, что она противопоставляет ей революционную практику. Поэтому Марксова экономия есть одновременно и критическое преодоление буржуазной экономии, – это учение класса, по отношению к буржуазии революционного, – учение пролетариата. Перережьте его революционный нерв, – и у вас останется позитивное изложение капитализма. В таком виде это учение может только принести практическую пользу буржуазии. Именно так и поступил Зомбарт. Он сначала понял Маркса лишь настолько, насколько он может быть понят с точки зрения интересов буржуазного общества. Но состояние относительной научной девственности не может долго длиться в классовой борьбе. И все, что Зомбарт извлек из марксизма, он постепенно начинает обращать против пролетариата на благо буржуазии.
Франц Меринг заметил основной недостаток в зомбартовском понимании марксизма, проступающий уже в упомянутой статье на смерть Энгельса. Эта особенность зомбартовского марксизма была вполне отчетливо вскрыта Мерингом, но тогда он отнесся к Зомбарту снисходительно, как к человеку, который может еще одинаково эволюционировать как вперед, так и назад. Поэтому он писал мягко и деликатно:
«Именно достоинства зомбартовской статьи на смерть Энгельса заставили нас сделать дополнения к некоторым пунктам, в которых Зомбарт нам кажется еще недостаточно исчерпывающим» (Neue Zeit, XIV, 1. С. 65. 1895).
Тогда же вышла в свет книга Зомбарта «Социализм и социальное движение в XIX столетии» – это была небольшая книга, составленная из ряда отдельных докладов. В ней падение Зомбарта проступает уже ярче и отчетливее, пожалуй, даже безнадежно. Как бы то ни было, но Меринг тотчас же уловил больные места. Он указал на ту «особенную мягкость, с которой Зомбарт подходит к своей теме». «Зомбарт, – пишет Меринг, – не такой болван, как Евгений Рихтер» (известный демократический социалистоед), он в совершенстве понял, какое значение может иметь предложенная Зомбартом «сублимация» Марксовой теории, вступление «классовой борьбы в приличные формы и на законную почву» и превращение марксизма в эволюционное течение.
Свою оценку зомбартовской книжки он закончил следующими, полными предчувствия строками:
«Надо желать и надеяться, что развитие Зомбарта пойдет вперед, ноне следует, однако, закрывать глаза и на то, что “квинтэссенция социализма”, которую он только что обнародовал, еще содержит в себе все те элементы, которые могут превратить ее в весьма утешительный для филистеров молитвенник о безнадежности социал-демократии» (N. Z., XV, I. С. 449. 1896).
«Квинтэссенция социализма» – это намек на весьма известное в то время произведение Шеффле того же названия, очень доброжелательно отзывающееся о социал-демократии, вслед за которым, однако, последовало новое произведение Шеффле, уже рисующее социал-демократию, как не имеющую перед собой никаких благоприятных перспектив. Два факта, имевшие место в ближайшие годы, оказали решающее влияние на выбор дальнейшего пути профессора Зомбарта: вперед или назад. Первый факт – это усиленное развитие империализма в Германии, «мировая политика», как его тогда называли, развитие, повлекшее за собой пропаганду за создание мощного германского флота. Зомбарт вместе с другими «коллегами от катедер-социализма» весьма усердно примыкает к этому империалистическому и антисоциалистическому направлению. Таким образом, у катедер-социализма были окончательно сломаны последние остатки его позвоночника. Катедер-социалисты, а вместе с ними и Зомбарт, принимали участие в этой пропаганде за сооружение флота.
Второй факт – это ревизионизм, выступление Бернштейна (1897–1898 гг.). С особым чутьем настоящего классового врага Зомбарт понял, что стоит вмешаться в этот раскол, чтобы потащить «эволюционный» социализм вниз по наклонной плоскости. И Зомбарт выпустил брошюру под заглавием «А все-таки» («Dennech»), в которой он «научно доказал», что через профессиональные союзы рабочие могут бесконечно улучшать свое положение, пытаясь таким образом вогнать клин между союзами и партией.
Эта работа была беспощадно раскритикована Розой Люксембург. Она писала:
«Но вместе с другими нежными почками период мировой политики сломил нежные ростки научного беспристрастия бреславльского профессора… Теперь он в одном строю со своими коллегами сражается за мощный германский флот, придуманный для защиты германского экспорта (Die deutsche Wissenschaft hinter der Arbeitezn. N. Z., XVIII, 2. C. 740). И Зомбарт избрал этот путь. И еще раз никто не отметил этого лучше того же Франца Меринга, когда он говорит о Зомбарте[11]:
“Он возносит Маркса до небес, как “очень великого”, как “научную совесть всякого изучающего политическую экономию”, не только как “Praeceptor Germaniae”, как наставника Германии, но и всего цивилизованного мира, серьезно занимающегося теперь изучением политической экономии”. Но когда он с чувством благоговейного уважения благодарного ученика утверждает, что развивает далее Маркса, он его вместе с тем просто-напросто убивает. Но Зомбарт в своем роде типичен, как по-своему типичен и Дельбрюк. Буржуазные историки поняли, что Маркса нельзя будет долго держать в стороне от их курятника, поэтому они впустили его в курятник и теперь пытаются для своих целей вылощить его по-куриному. Одни из них пекут свои пироги из яиц, которые несет эта курица, и затем утверждают, что курица-де может, конечно, обладать только куриным умом. Другие же откармливают ее до отказа, начиняют ее фаршем из экономической пошлятины, а затем молитвенно падают на колени перед этим маленьким изуродованным чудовищем, как будто перед “Praeceptor Germaniae”».
Здесь великолепно охарактеризована вторая фаза развития Зомбарта. Третья фаза проходит через русскую Октябрьскую революцию. Теперь Зомбарт отказывается пасть ниц даже перед этим фальсифицированным Марксом. В последнем издании его книги «Социализм и социальное движение», вышедшей в 1924 г., он превращает Маркса в карикатуру. Эта книга – злостный памфлет против коммунизма вообще и против большевизма в особенности. После этого Зомбарт становится доброжелателем и покровителем социал-демократии.
Как истинно немецкий профессор, свою книгу «Строй хозяйственной жизни» Зомбарт, естественно, начинает с определения того, что он понимает под хозяйством. В свое определение хозяйства вообще, а капиталистического – в особенности, Зомбарт вводит признак «порядка» (Ord-nung).
«Хозяйство» определяется Зомбартом как «забота человека о поддержании существования». Основными его составляющими являются:
1. «Осмысленность». Сущность ее составляет «хозяйственный смысл или дух хозяйственной жизни». Как мы увидим далее, «дух хозяйственной жизни», т. е. хозяйственная идеология, является у Зомбарта не производным признаком, а основным. А ведь это – идеализм чистейшей воды.
2. «Упорядоченность». Она «доказывается» следующим образом: «Всякая хозяйственная деятельность есть “воздействующая” деятельность, и так как человек соответственно своей природе живет в обществе, – она является деятельностью среди множества людей. Но раз разумная деятельность протекает среди множества людей, то лежащий в ее основе (субъективный) план нуждается в объективировании, благодаря которому только он и становится руководящим для многих. Объективированный же план мы называем “порядком”».
Таким образом, доказывается, что всякое хозяйство, в том числе и капиталистическое, – упорядочено. Зомбарт забыл только обратить внимание своих читателей на то, что существовали и существуют хозяйственные формы, которые «упорядочены», т. е. планомерны в своих элементах (отдельное предприятие) и не упорядочены или лишены всякой планомерности в своей совокупности. Таковы простое товарное производство и капиталистическое хозяйство. Господин Зомбарт «забыл» также, что политическая экономия рассматривает хозяйство как явление общественное, а не индивидуальное. Этим ловким ходом Зомбарт стирает основную историческую и социальную разницу между такими хозяйственными формами, основой которых является общественный план, и такими, «порядок» которых не есть результат планомерности, а лишь результат последующего научного анализа, например, наподобие порядка планетной системы.
3. Техника. Она «как бы составляет материю» хозяйственного процесса. Например, бумагопрядение есть процесс, предшествующий хозяйственной жизни. Под ним Зомбарт понимает также «приготовление сырья, обработку его при помощи машин или посредством ручных приспособлений, упаковку и отправку готового продукта». Отсюда следует, что Зомбарт не понимает разницы между технической и хозяйственной стороной производственного процесса. Что он именно не понимает этой разницы, становится уже совершенно ясным, когда он эту разницу формулирует следующим образом: «… хозяйство – это область культуры, техника – это прием». Вполне понятно, что в интересах защиты капитализма весьма выгодно сваливать в одну кучу технику и хозяйство.
Порядок хозяйственной жизни складывается в результате трех процессов: 1) «регулирования» – при помощи крупнейшего хозяйственного союза; 2) «организации» – при посредстве хозяйственного субъекта; 3) «систематизации» – при посредстве науки.
Как известно, политическая экономия, как наука, не старше капитализма. Ни кочевое австралийское племя, сообща отправляющееся на охоту, ни средневековый феодал не имели, да и не нуждались в «систематизирующей» науке для понимания своего хозяйства; не нуждаемся в ней и мы, так как в основу и того и другого хозяйства положен определенный план. И так как в настоящее время наука вообще является существенной составной частью хозяйственного порядка, то, таким образом, Зомбарт может «доказать», что подлинный порядок в хозяйственной жизни появляется лишь вместе с капитализмом.
Господин Зомбарт приводит ряд признаков, якобы исторически характеризующих любой хозяйственный строй: 1) хозяйственный субъект;
2) является ли хозяйственный субъект собственником хозяйственных благ и каких; 3) формы взаимной зависимости; 4) какого рода зависимость существует между хозяйственными субъектами (договорная или нет); 5) «свободное» или «несвободное» хозяйство; 6) в какой форме «блага» потребляются; 7) основы для распределения общественного дохода; 8) в каких формах заключаются сделки.
С первого же взгляда здесь бросается в глаза необычайная путаница, смешивающая правовые, хозяйственные и технические моменты и совершенно игнорирующая их внутреннюю связь, например, между формой производства, распределением и потреблением. Таким образом, можно иллюстрировать не порядок в хозяйстве, а беспорядок, царящий в голове этого экономиста.
Согласно дальнейшему пояснению Зомбарта, хозяйственный строй – это не материальный строй, как думают простые смертные, более того: «… идея хозяйства – понятие отвлеченное вне времени и пространства». Чтобы установить место и время для этой «идеи» хозяйства, достаточно знать, что в Германии в настоящее время в большой моде некий философ господин Гуссерль, вновь открывший ту же абсолютную идею. В частности, яснее хозяйство определяется как форма определенной «идеи о культуре». Эта идея наукой вводится в действительное содержание. Откуда же «наука» берет «идею стиля в учении о хозяйстве»? Зомбарт отмечает, что это совершенно новые идеи, поэтому литературы о них не существует. Зомбарт явно спекулирует на том, что теперь никто уже не знаком с Гегелем и потому не узнает, у кого он заимствовал эту идею об «идее».
Первая глава специально посвящена «систематизации хозяйственной жизни», т. е. систематике народного хозяйства.
«Идея народного хозяйства» (как известно, это изобретение немецкой исторической школы политической экономии – Рошер, Шмоллер и К[12]) не способна влиять в направлении создания системы, «потому что она сама по себе совершенно пуста». Зомбарт полемизирует против сопоставления между народным хозяйством и капиталистическим хозяйством. Но народное хозяйство может остаться, как «рабочая идея». К чему же тогда весь этот шум? Серьезный критический анализ покажет, что такое понимание сильно хромает. Во-первых, в условиях капиталистических отношений хозяйствует не «народ» – совокупность всей нации, а всего лишь его меньшинство; большинство же является объектом хозяйствования. В этом смысле выражение «народное хозяйство» является обычным буржуазным обманом. Во-вторых, при капиталистическом строе хозяйство в действительности образует одно целое, не внутри национальных границ, а в мировом масштабе. В действительности, одно целое составляет не народное хозяйство, а мировое. Затем Зомбарт критикует классификацию хозяйственных систем по «состоянию производства», т. е. по преобладающим источникам существования, как то: рыболовство, охота, земледелие и т. д. То же, но гораздо лучше, изложено у Розы Люксембург, откуда несомненно Зомбарт и заимствовал это. Известная классификация Бюхера и Бруно Гильдебранда2 также отвергается, но опять-таки весьма поверхностно, критиками. Ни на своих английских, американских и французских коллег по политической экономии, ни на их идеи Зомбарт не находит нужным обратить свое внимание.
После этой обстоятельной критической подготовки следует зомбартовское откровение: основной идеей является «идея хозяйственной системы». В чем же сущность этой идеи? Это «способ хозяйства, представляющего целесообразное единство, в котором каждая из главных составных частей имеет определенную форму». Не говоря уже об идеалистической форме этого определения, господин Зомбарт преподносит нам здесь чистейшую тавтологию. Ведь вопрос именно в том, какие признаки являются характерными, определяющими, устанавливающими единство системы? Поэтому-то Зомбарт вынужден идти еще далее и разъяснить, что хозяйственная система есть «способ хозяйства, понимаемый как духовное единство: 1) проникнутое определенным духом; 2) имеющее определенный порядок и организацию и 3) применяющее определенную технику».
Начнем с последнего определения. На первый взгляд оно кажется лишь обобщением исторической связи между появлением паровой машины и промышленным капитализмом. Связь между техникой и способами производства существует, но, конечно, не столь простая и непосредственная, как это изображает Зомбарт, вульгаризируя исторический материализм. Связь между техникой и способами производства не прямая и в первую очередь она зависит от объема сотрудничества и степени разделения труда, требуемых данным состоянием техники. Оказывается, с одной стороны, что определенный способ производства допускает целый ряд ступеней техники. Достаточно здесь вспомнить, как различные формы первобытного коммунизма связаны с целым рядом различных ступеней техники, начиная с техники палеолитических каменных орудий и кончая техникой бронзы и железа.
Это техническое развитие развертывается в определенных рамках сотрудничества, трудовой квалификации и тем самым разделения труда. Максимальным пределом этого развития была вначале сельская община. Но внутри определенной трудовой общины и при определенном характере и степени разделения труда, которые характерны для определенного способа производства, возможен целый ряд ступеней и форм техники. И только на определенных узловых пунктах весь объем сотрудничества и разделения труда, связанный с определенной техникой, превращается в другой по качеству способ производства. На другом конце лестницы мы видим, как промышленный капитализм пробегает по целому ряду ступеней техники – от паровой машины до повсеместного использования электричества – ступеней, которые связаны со все возрастающей степенью сотрудничества. Но внутри капитализма, как и внутри всякого прогрессирующего способа производства, не исключая различных форм первобытного коммунизма, трудовому сотрудничеству, а тем самым и техническому прогрессу самой историей поставлены границы, разрушить которые может только социальная революция.
Наоборот, мы видим, что определенная техника может принадлежать различным способам производства: она должна только находиться в пределах тех границ трудового сотрудничества, для которых общими являются и те и другие способы производства. В интересах защиты капитализма такие буржуазные экономисты, как Зомбарт, должны прибегать к опошлению и упрощению отношений между техникой и формами производства, чтобы доказать будто капиталистические способы производства непосредственно и неразрывно связаны с современной техникой.
О проекте
О подписке