Здание милиции в этом далёком прошлом находилось за небольшим парком, где в моей памяти когда-то работала аптека. В моём же настоящем она давно закрылась. В детстве мне нравилось гулять с друзьями по вечерам в липовом саду рядом с аптечным домиком. К 2018 году его окна кто-то заботливо заколотил, как будто думал вернуться, но время не жалеет никого – строение с годами выцвело и, того хуже, не дождавшись хозяев, покосилось. Сегодня же я увидела его в самом лучшем виде: выкрашенным в светло-голубой цвет, с белоснежными рамами и наличниками, которые сверкали на утреннем солнце. Крыша – целая, крытая железом, которое растащат совсем скоро – в девяностые. Рядом с крыльцом – жёлтая милицейская машина с широкой синей полосой и надписью на боку белыми буквами «Милиция». Она-то напугала больше всего. В ногах ощутилась слабость, в горле пересохло. Всего минута – и за меня возьмутся компетентные органы. В памяти не к месту вдруг пронеслось «копейка-канарейка».³

Мы с Варварой вошли в прохладу тёмного коридора. Она указала рукой на последний кабинет и участливо спросила, нужно ли подождать. Я помотала головой: найду обратный путь сама.

В больницу мы с Варей заглянули в первую очередь, но нам встретилась только неприветливая медсестра из вчерашнего вечера. Она непонимающе посмотрела на меня, когда я сказала, что меня просили явиться сюда с утра, и отправила прямиком в милицию. Только там я вспомнила строгий наказ доктора Галины Степановны по поводу одежды: не стирать. Мои футболка и штаны, чистенькие, развевались в огороде на крепкой бельевой верёвке. На встречу с участковым стало отправляться ещё страшнее – какие-никакие возможные следы уничтожены стиральным порошком и водой.

Варя ушла, а я всё не решалась подойти к кабинету. Образ толстого и неприветливого милиционера накрепко засел в воображении. Сейчас он, как есть, отругает меня за порчу улик.

Ладно, делать нечего – пора сдаваться, но держать оборону. Осталось всего несколько шагов, чтобы ещё раз прогнать в мыслях короткую лживую легенду и приготовиться к неприятной встрече с пузаном в погонах. Ещё и этот наряд! Сто лет не носила ни платья, ни юбки, и сейчас чувствовала себя вдвойне неловко.

Я постучала в обитую коричневым дермантином дверь. Услышав глухое «Войдите!», рванула её на себя и оказалась в очень светлой проветренной комнате. Здесь было по-утреннему свежо и прохладно. Окна, закрытые снаружи окрашенными в белый решётками, ничуть не портили вид на солнечный парк с высокими липами.

Под чуткими взорами Ленина и Брежнева с портретов на стене, за столом с карандашом в руках сосредоточенно склонился молодой милиционер. Густые чёрные волосы. Широкие плечи. Чёрный галстук. Голубая рубашка. Фуражка с золотистой кокардой покоилась на печатной машинке. На подоконнике за его спиной лежали большие счёты в коричневой раме – милиционер в тот же миг превратился для меня в сверхчеловека.

Я пригляделась к его плечам. Три звезды на погонах. Если никакой «звёздочной» реформы с тех пор не проводили, выходит, он – старший лейтенант. Ещё одно знание в наследство от работы корреспондентом.

Как только участковый поднял голову, меня отчего-то удивила его привлекательная восточная внешность: чернобровый, черноглазый, нос прямой, губы сжатые, упрямые, по лицу – чуть загорелый, хотя на дворе самое начало июля. А по одному имени давно можно было догадаться да и Наташа говорила, в селе много татар. Я представила, как милиционер сейчас потрёт руки и скажет любопытно тенорком в нос: «Девущка потерялься, инде-е! Как жи так?!» Наверняка, ему вчера доложили о моём странном появлении в селе.

– Доброе утро! – участковый оторвался от бумаг и первым поздоровался со мной глубоким голосом, который словно заполнил весь кабинет. Пока в этой короткой фразе невозможно было уловить никакой акцент.

– Здравствуйте, – тихо ответила я и смущённо отвела взгляд.

– Участковый инспектор милиции старший лейтенант Адилов Ансар Нуратдинович. – Он встал из-за стола и, пригласив жестом приблизиться, придвинул стул. – Присаживайтесь.

Нет, определённо никакого акцента не уловить. Но одному только бархату голоса, будто поставленного, можно было доверять.

Разгладив рукой юбку платья, я осторожно присела на стул напротив лейтенанта. Он остановил пристальный, профессионально-любопытный взгляд на моей раненой шее.

– Не бойтесь, вы в безопасности, Софья, – участковый добродушно улыбнулся, от чего я совсем смутилась, и продолжил: – Мы просто поговорим. Мне уже передали данные из больницы. Отметили, вы потеряли память. Как ваше самочувствие сегодня?

– Про память – всё верно, – еле выговорила я хрипло, – но, к сожалению, никаких изменений, никаких воспоминаний.

Мой голос сильно отличался от обычного: я говорила непривычно тихо, сдавленно – разволновалась не на шутку. Мало того, что я впервые в жизни оказалась в милиции, да ещё и разговариваю с человеком, который в моём настоящем, быть может, давно покойник, если помнить, что его ждёт всего через лет десять-пятнадцать. А сейчас – молодой, наверняка, тщеславный и упорный в службе.

Мне вдруг стало дурно, я схватилась за горячий влажный лоб и сделала глубокий вдох. Сердце будто раздвоилось и колотилось, резонируя, то близко, то глубоко в груди. Мелкая дрожь начала охватывать руки. Противно.

– Минуту, я принесу воды, – снова нахмурился чернобровый Адилов, или как его там.

– Да, спасибо!

Он быстро вышел из кабинета, скоро вернулся и вручил гранёный, чуть запотевший, стакан. Лейтенант не спускал с меня строгого изучающего взгляда. Он отошёл к подоконнику и, сложив руки на груди, терпеливо ждал, когда можно будет продолжить беседу. Мой взгляд скользнул по Адилову. Высокий, глубокоглазый. Крепкую шею туго стягивает воротничок. Кажется, поверни милиционер голову – не выдержав натуги, слетит верхняя пуговица.

– Сейчас, – я сделала маленький глоток обжигающе ледяной воды и поставила стакан аккуратно на стол на стекло, под которым был зажат исчерченный простым карандашом карманный календарь за прошлый – 1979-й год.

– Давайте продолжим, – тихо сказала я.

– Хорошо, – он вернулся на место и взялся за ручку. – Давайте попробуем вспомнить главное. Ваше имя?

– Луговая… Софья Михайловна.

– Год рождения?

Мысли заметались. Чуть было не выдала привычное «десятого декабря девяносто третьего», что стало бы путёвкой в известное заведение.

– Не помню… Зима, точно. Но ничего больше.

– На вид вам не больше двадцати. Место жительства?

– Не помню, извините, – еле слышно проговорила я и для себя самой неожиданно почувствовала, как защипало в глазах. Ещё момент – и я расплакалась, закрыв лицо руками.

– Извините, – буркнула я из-под влажных горячих ладоней.

– Выпейте воды, не спешите, – мягко сказал участковый. – Расскажите сами всё, что помните. Я не буду больше задавать вопросы.

– Хорошо, – шмыгая носом, я утёрла глаза, щёки и шумно отхлебнула. – Хорошо.

Что же ему рассказать? У меня всё вылетело из головы: что говорить можно, а что нельзя. Нужно максимально увести их, как можно дальше, в бесперспективное расследование. Чтобы моё дело закрыли за недостаточностью данных. Или как они это оформляют.

– Помню вечер. Город. Да, я точно из города. Я работала....

Чуть не сказала, что работала в газете. Тогда бы они стали рыскать по всем редакциями в ближайших больших и малых городах. Я не могла заставить милицию тратить время на мои намеренные выдумки, когда у них, должно быть, куча работы.

– Нет, не помню, – я слабо махнула рукой. – Так, какие-то образы идут, но ускользают. Помню плохую погоду тем вечером. Меня пытались задушить верёвкой, жёсткой. Знаете, такими скотину привязывают, вроде бы. А потом ударили по голове. Как будто деревянной палкой. Боль резкая, страшная, дышать нечем, в глазах потемнело… Всё. Далее вы уже, наверное, знаете. Мне повезло, что, кто бы он или они ни были, выбросили меня живой, – я резко оборвала рассказ и посмотрела милиционеру прямо в глаза, спросив шёпотом: – Неужели это случилось всего лишь вчера?

Лейтенант только кивнул.

– Скажите, – он посмотрел на мои пальцы, – вы что-то помните о своей семье?

– Так, – я нахмурилась, изо всех сил изображая мучительные попытки вспомнить. – Да, мама, отец. И всё. Если вы спрашиваете, есть ли у меня муж… Нет, точно нет. Или… Я не знаю. Колец нет.

– Драгоценности могли снять, – Адилов вздохнул и, сложив руки на груди, чуть откинулся на жёсткую спинку стула. – Нам нужно будет съездить в город. Так как здесь мы не можем провести полный осмотр. Хм.

Он выпрямился, взялся длинными пальцами за ручку и отвёл взгляд на серо-зелёную стопку бумаг и картонных папок. Я прекрасно понимала, о чём и в каких преступлениях он подозревает злодеев, но ехать никуда не хотелось. Вдруг что-то случится. Вдруг по условиям этой временно игры, правила который я не знала, мне нельзя покидать село.

– Я не думаю, что это нужно. Меня вчера осматривали, – быстро проговорила я, схватившись за стакан. – Даже уверена, что не нужно, Ансар… Ансар…

– Нуратдинович, – с лёгкой улыбкой подсказал мне участковый, хитро глянув исподлобья, и продолжил писать. Видимо, не привыкать подсказывать собственное имя.

– Ансар Нуратдинович, я боюсь куда-то ехать теперь. Я хочу только одного – остаться здесь, – умоляюще проговорила я..

– Я понял. В любом случае, из города на днях будут к нам гости. Да и если поедем, то только со мной.

– Товарищ лейтенант, я прошу прощения, – я благодарно посмотрела на него. – Ничем не могу помочь, правда. Я бы хотела, но никак…

– Нет, – он поднял бровь. – На самом деле вы можете неплохо нам подсобить. Особенно, если память восстановится. Возможно, вам уже рассказали.

Я чуть помотала головой и сжала стакан руками, чтобы они меньше дрожали.

– У нас случилось нечто подобное пару лет назад, – сказал лейтенант и с тоской посмотрел в окно. – Никого тогда не нашли. Возможно, ваш случай – новое звено в цепочке.

– А тогда… – я медлила. – Что случилось с человеком? Он сейчас жив?

– Нет.

Не успела я и задуматься о новой порции страшной информации, как в дверь постучали.

– Войдите, – громко сказал лейтенант, и на пороге появилась розовощёкая полная женщина в сарафане, с фотоаппаратом в чёрном чехле на груди.

– Ансар Нуратдинович, здравствуйте! – заметно было, как она запыхалась. – Извините, опоздала. Там эти опять… Снимки делаем?

Меня попросили встать спиной к огромной белой печи здесь же в кабинете, и женщина щёлкнула кнопкой. Ещё и ещё.

– Достаточно, думаю, – она поспешила уйти.

Только фотограф скрылась за дверью, милиционер подозрительно посмотрел на моё платье и хотел что-то спросить, как в кабинет без стука ворвалась девушка.

– Ансар, привет! Ой… – она увидела меня, оправила светлую футболку и сделала шаг назад, заложив руки за спину.

– Ирина, я занят, – строго сказал Адилов, сдвинув брови. – Что-то случилось?

– Я просто… – она снова пристально посмотрела в мою сторону, но быстро перевела взгляд на Ансара. – Ты зайдёшь ко мне?

Вопрос, похоже, смутил лейтенанта, но он скоро подобрался:

– Как освобожусь.

– Буду ждать, – кокетливо бросила девушка и вышла.

– Давайте продолжим, прошу прощения. Скажите, – лейтенант чуть кашлянул в кулак и посмотрел на меня. – Это ваша одежда?

– Нет. Мою постирали. Ой! – невинно пискнула я.

– Понял, – покачал головой Адилов. – Обувь ваша?

– Нет, но, – я немного замялась. – Калоши дома, мои.

– Хорошо. Продолжим. В котором часу вы оказались в селе?

– Точно не могу сказать. Вечером, около семи, – я нахмурилась. – По дороге шли эти… Много этих… С рогами.

– Козы?

– Не-а.

– Бараны?

– Да нет, – отмахнулась я. – Ну, с рогами… да что же это такое.

– Викинги? – шёпотом спросил лейтенант и испытующе смотрел на меня. За крепко сжатыми губами еле скрывалась мальчишеская улыбка, а я не выдержала и рассмеялась. Стало легко-легко.

– Коровы? С рогами тут вроде больше некому, – как старый приятель, искренне и весело наконец-то отпустил улыбку Ансар Нуратдинович, поспешив с очередной подсказкой. И тут же словно застеснялся внезапной открытости и шутливости. Его глаза сощурились, он попытался напустить прежний важный вид, а над верхней губой, там, где проглядывала щетина, появилась еле заметная испарина.

– Так точно, коровы, – бодро ответила я. – «Эти самые»… Надо же, слова начинаю забывать, – я едва ли не впервые улыбнулась лейтенанту, и вдруг мне стало стыдно за враньё, но деваться было некуда. Тем более, дальше можно идти начистоту.

– Когда я очнулась рядом с кладбищем, недолго постояла на дороге, осмотрелась. Увидела Виктора.

– Он шёл один?

– Нет. Он не шёл. Его кто-то подвёз.

– Да? Это любопытно. Гордеев ещё ко мне не приходил, а это очень важная информация. Скажите, возможно, вы узнаёте село?

– Если только немного.

– Хорошо, – он взялся за лоб, быстро провёл ладонью по лицу и что-то черкнул на бумаге. – Так, сейчас я вас отпускаю. Отдыхайте, – лейтенант в который раз хмуро посмотрел на мою шею. – От нас никуда не уезжайте, даже если представится возможность. Сейчас напишете заявление. Завтра-послезавтра приедет следователь. Вы можете остаться у Гордеевых? Что они говорят?

– Ну, – вопрос поставил меня в тупик. – Вроде бы они не против…

– Вот и хорошо. Будем работать. Вот ещё: ведите дневник, записывайте всё, что вспомните.

Мы распрощались, и я вышла, но сделав пару шагов по прохладному коридору на выход, остановилась. Мне стало страшно. Страшно за своё будущее в этом прошлом. Без стука я вернулась в кабинет. Лейтенант за столом оформлял документы.

– Ансар Нуратдинович, вы же знаете, что будет дальше?

Он серьёзно посмотрел на меня чёрными глазами. На его месте я бы опасалась незнакомой девушки с провалами в памяти. Кто знает, а вдруг я только прикидываюсь? Вдруг я и есть злодейка, которая строит из себя жертву, а мои травмы – результат обороны того, кого я хотела прикончить вчера. Потеря памяти – очень удобная уловка.

– Конечно, всё, как обычно, – ответил он сухо. – Делу даст ход следователь. Надеюсь, скоро найдём родных, коллег. Не с Камчатки же вас закинули.

– Я знаю, о чём вы думаете, – тихо я сказала, подойдя к рабочему столу.

– А именно? – Ансар Нуратдинович встал и приблизился к приоткрытому синему сейфу.

Должно быть, там хранилось оружие. Вы всё правильно делаете, товарищ старший лейтенант.

– Признайтесь, вы, в том числе, думаете, что я сумасшедшая или сама преступница. А может, участница банды, в которой мы что-то не поделили, верно? Теперь нужда заставила меня скрываться в маленьком селе.

– Мы должны отрабатывать все версии, тут вы правы.

– Так за кого вы меня держите?

– Хм, я не думаю, что мы должны это обсуждать.

– Скажите честно, что вам стоит?

– Я настаиваю, мы будем отрабатывать все версии.

– Вы отправите меня в город и оставите там? В психушке?

– Ещё не знаю, понадобится ли это. Нам нужно… к психиатру. Это я имел в виду под полным осмотром.

– Ансар Нуратдинович, помогите мне, – едва слышно проговорила я. – Все мои слова про потерянную память – всё правда. Но я не знаю, как доказать. Помогите мне.

– Я обещаю, сделаю всё, что смогу, но и с вас большой спрос. Кто знает, быть может, завтра утром вы придёте сюда с полной картиной.

– Нет, вы не понимаете, – глядя за спину Адилова на солнечный липовый парк, я уселась на стул и взяла в руки пустой тёплый стакан. – Мне сейчас нужно доказать вам, что я – нормальная. Я никого не убила и не ограбила. Я – жертва. И я немного узнаю село. Могу сказать, где живут какие-то семьи. Вижу лица, вроде бы знакомые, а нет. Самое удивительное – они меня не узнают, не здороваются. Вам не кажется это странным?

Если и он – путешественник во времени по какой-то волшебной случайности, то должен расколоться. Но чудо не случилось.

– Да, это любопытно, – Адилов вернулся на место. – Возможно, это всего лишь ваш мозг играет с воспоминаниями о других людях. Софья, я верю вам и обещаю, я постараюсь выяснить как можно больше.

После моих нелепых извинений, мы повторно распрощались с Адиловым, и я поплелась по утренней жаре домой, если это место можно было сейчас так назвать.

На кухне суетились с обедом бабушка и раскрасневшаяся от огородных трудов Наташа.

– Как вам Ансар Нуратдинович? – весело спросила она первым делом.

– Милиционер, – уклончиво ответила я.

Сейчас меня больше занимала нерасказанная история лейтенанта о таинственном погибшем.

Наташа принялась чистить картошку, а Настасья Михайловна, задумчиво смотря в окно, начала рассказывать об Адилове, словно сватала.

– Хороший парень, что ещё тут спрашивать. А какая семья! История какая! Мать поехала на целину, и года не прошло, вернулась с Нуратдином. Он сам тоже туда из этой… как ты ж её… из Марий-Эл подался. Ты подумай, он за ней сюда приехал – как любил! А мог бы и к ногтю прижать, утащить к себе. Но нет. Маруся противилась, да и мать бы её не отпустила так далеко. Так и обжился в селе. Парень высокий, чернявый, работящий, не пил, не курил. Тут же скоро и Ансар появился, – Настасья Михайловна присела за стол и вдруг рассмеялась: – От-эть, давно ли Ансарка без портков по Заречной за курями бегал, а уже Ансар Нуратдинович! Плечи звёздами горят. Но хорош парень. Весь в отца! – Бабушка вдруг замолчала, задумалась и добавила. – Нуратдина у нас и хороняли. Нехорошо, конечно, все говорили, а что поделать. Быстро от болезни сгорел…